Вот только я сладким мальчиком быть устал. И то, с какой показательной лёгкостью Измайлова успевает пнуть меня, как только повернусь к ней спиной, достало. Злость вспыхнула и единственное, что я понимал чётко: её шею свернуть нельзя. Держать сильно, но не давить. Растопыренные пальцы, точно лапы огромного паука, оплетали тонкую шею, подпирая углы нижней челюсти. Она, повинуясь единственному, чему в принципе научилась повиноваться: силе, задрала голову, в попытке оказываемое на неё давление снизить. А в глазах страха нет!

— Ты не поняла, солнце! — Улыбнулся я и прижался губами к её, искривлённым от напряжения. — Светить только для меня будешь. — Прошептал, всего на миллиметр отстранившись, заставляя эти слова проглотить. Тогда отпустил, а она смотрела на меня так, будто увидела впервые. Потом только опомнилась, взгляд виновато опустила и закачала головой.

— Я всего лишь сказала правду. — Пробормотала, словно и сама в этих словах уверена не была. — Ты ведь так любишь правду!

— Я тебя люблю. И на этом круг замкнулся. — Жёстко возразил. Измайлова вздрогнула, но взгляд так и не подняла.

— Как? Ещё и меня? — Криво улыбнулась, вроде бы удивляясь, выводя на какой-то неведомый до этого уровень бешенства. Всё внутри закипело. Я к ней шагнул, но сдержался, и прикасаться не стал. Знал: только больно сделать могу. Сегодня только так.

— Ты о чём сейчас?

— Ну… как же… и в глазах космос, и голос её как шум прибоя… Твои слова. — Бросилась фразой, а я подачу ловить не стал. Протяжно выдохнул, кончик языка зубами прижал, пыл охлаждая.

— Слова не имеют смысла, если услышать их не хотят. Я люблю тебя. — Повторил твёрдо и, казалось бы, не позволяя задумываться о вариантах и вариациях смысла. Вот только Измайлова на это признание безразлично пожала плечами, где-то растеряв всю игривость, что ещё полчаса назад так старательно демонстрировала.

— Все по-разному любят. Я, например, так, как ты, не умею. — Прошептала практически, а я опять возразил. И опять громко. Чтобы запомнила.

— А я научу! И этому тоже. И жизнью наслаждаться, и любить её…

— Научишь? Как котёнка, наверно… В непроницаемый пакет и под землю!

— Даже подумать страшно, но отчего-то я уверен, что с пакетом и землёй ты справишься сама. — Заметил, а Наташа, как от удара от этих слов пошатнулась. Замерла, глаза на меня тараща, задрожала, а потом улыбнулась. Нервно, вымученно.

— Ах да, я же совсем забыла: ты знаешь всё…

Взгляд исподлобья стал понятнее любых слов, и Измайлова улыбнулась шире. И словно за это знание меня ненавидя, она злобно оскалилась.

— Заканчивай, не то опоздаем. — Полотенце с крючка сорвала и мне в руки бросила. Вода в душе продолжала шуметь, а я стоял один посреди огромной ванной комнаты, осознавая, как сглупил.

* * *

— Но ведь можно ещё что-нибудь сделать? — Как-то беспомощно прозвучали слова Гурина.

Он стоял перед боксом, где, пристёгнутая к больничной койке, лежала Измайлова. Стояли он и её лечащий врач. Тот, к слову, казался совершенно безразличным и постукивал пальцами по стене, Гурина явно поторапливая. Виктор Евгеньевич посерьёзнел и фривольное поведение из образа врача ушло.

— Отработанный материал. — Проговорил в ответ, любые варианты отметая, но тот не уступал. Посмотрел прямо, подавляя волю. Зубы сцепил, пересиливая желание «светило» удавить.

— Я говорить красиво не умею, потому скажу, как думаю: что хочешь делай, но если не поставишь её на ноги — устроишься на соседней койке.

— Виктор Евгеньевич, я чудесами не занимаюсь… — Нетерпеливо выдохнул врач, но губы поджал, осознавая, что его мнение уже никого не интересует.

Я стоял тогда чуть в стороне и со скучающим видом рассматривал незамысловатый узор на стенах. Вот уж точно знал, что спорить с Гуриным — всё равно, что масла в огонь подливать. Потому и поглядывал с полуулыбкой на то, как эскулап из шкуры вон вылезть готов, пытаясь тому пояснить, что любимая сотрудница радовать товарища полковника больше не сможет. Вопрос был решён, добро на «пустить в расход» не дали, и «белый халатик» удалился по коридору в сторону ординаторской. Гурин же снова завис у тусклого окошка в одноместный бокс.

— Долго ещё торчать здесь будем? — Не сдержался я, явно позволяя себе лишнего, но ко мне Гурин был на удивление терпелив и лоялен, потому тактично промолчал, оставляя глупый вопрос без ответа. — И что это ты о ней так печёшься, я не понял? — Коротко хмыкнул, но полковник даже не повернулся в мою сторону, и я подошёл сам. Тоже в окошко заглянул.

— Её загрузили, что ли? — На бледное безучастное лицо по ту сторону стекла покосился. С наигранным сожалением выдохнул. — Неприятно, наверно, осознавать, что девочка не может тебе обрадоваться так искренне, как этого достоин? — Полковника поддел, а он воздух в себя сквозь сжатые зубы втянул.

Я в верхнюю губу кончиком языка упёрся, когда скользкая мысль мелькнула в голове.

— А ты откуда её притащил? — Медленно к Гурину повернулся, теперь прямо на него глядя, а он пальцами одной руки в уголках глаз с усилием надавил. Ясное дело. Нервничает. — Это же она вечно порванная с заданий возвращается, да? Измайлова?

По продолжительному молчанию стало ясно, что не ошибаюсь. После очередной «операции» та подолгу отлёживалась, пока её в божеский вид приведут, а сейчас вот… странно даже… беленькая, чистенькая… Я пакостно ухмыльнулся.

— Что за косяк, говори. — По плечу хлопнул, а Гурин и сам побледнел.

— У меня дома была. — Признался, а я от смеха прыснул, едва успевая в последний момент остановиться. С полным неверием в глазах на него смотрел и непроизвольно разводил руками.

— Спросить стесняюсь, что ты там с ней делал? — Нижнюю губу закусил, а Гурин устало прикрыл глаза.

— Сам-то как думаешь? — Зло выдохнул, я же развеселился ещё больше.

— Теряюсь в догадках, честное слово! — Губы сжимал, пытаясь улыбку сдержать, но пакости во мне было куда больше, чем здравомыслия.

О том, что у Гурина давно не стоит, я знал. Уже лет десять как не стоит. Без подробностей: то ли контузия, то ли последующий плен тому причиной были, но факт оставался фактом. А теперь я стоял и с неприкрытым интересом задавался вопросом: что же затейник Виктор Евгеньевич со своей подопечной такое проворачивал, что замену той подобрать не может? А он читал этот вопрос в моих глазах и злился.

— Какого хера её к себе потащил? — Наплевав на забавы и подколки, учить принялся. — Личного кабинета недостаточно или там воображению развернуться негде? Ты смотри… узнает кто о твоих слабостях, быстро с должности подвинут.

— Олег… — Терпеливо одёрнул меня Гурин, а я вроде как и не при делах, морду клином сделал.

— А сюда определил с чего? — В окошко, к которому Гурина, точно магнитом тянуло, глянул и неодобрительно языком цыкнул. — У тебя планы на неё, что ли?

— Послушай…

— Да что тут слушать, понял уже, что любофф у тебя случилась. Запоздалая, но, видно, припекло хорошо. С-с-А! — Его напряжение демонстрируя, показательно прошипел, как после ожога. — А если серьёзно, то и рыбку съесть и на хер сесть не выйдет. Ты или вытаскивай её отсюда и, говоря «отсюда», я вовсе не клинику имею в виду, — тут же пояснил, не позволяя себя перебить, — или прекрати корчить из себя убитого горем. Хотя… — Неодобрительно головой качнув, я показательно скривился. — Вкус у тебя специфический, ничего не скажешь. Ты, кстати, как… любовников ей по специальной карте маньяков подбираешь или везение у девчонки такое, что не дай боже? — Гурин скривился так, будто с полтонны лимонов съел, не меньше.

Я оскалился, сам до конца не понимая, откуда внутри зародился этот звериный инстинкт: зубами впиться и рвать. Резко. Жадно. Перехватывая, но не давая надежды сбежать. Обычно Гурина обходил стороной, сейчас же, фактически случайно в коридоре встретившись, как магнитом тянуло. Да и он иначе себя вёл. Видно, что непросто между ними всё. Молчал, терпел, на язвительность и издёвку и не думал отзываться.

— Ой, влип… — Простонал я. По сторонам оглянулся, возможных свидетелей отслеживая. На доверительный шёпот перешёл, приблизившись. Усмехнулся, не веря, что действительно помочь хочу, но не отступился. — А раз так как есть всё, то стаскивай ты её с наркоты местной, которой всех девок твоих пичкают, и из игры выводи. Или кайф ловишь, драную её обратно получая?! — Намеренно задел, чтобы в чувство привести. — Она сколько у тебя? Год? Два?

— Три уже…

— Да? Ну вот ещё три и сделать уже действительно будет ничего нельзя. Я же в этом разбираюсь, ты знаешь. А на то, чтобы вывести, нужно время, нужна подготовка, с наскока провернуть подобный фокус не получится даже тебе.

— Наташа не принимает. — Осторожно качнул Гурин головой. — Её не берёт.

— Да?! — Удивился я, зная, что контора этого позволить точно не могла. — Тогда только удивляться остаётся, что с катушек не съехала. — Рассуждать принялся, прикидывая, сколько за упомянутые три года поймать успела. Сам видел однажды, как месиво из отеля выносят. На Гурина покосился. — Или «халатик» прав и уже всё? — Предположил и желваки на его скулах напряглись. — Случилось-то что? — Отвлёк, хотя подробности по борту были.

— Она застрелиться хотела. — Поджал он губы. — Из моего табельного. — Добавил и я непроизвольно хохотнул.

— А у вас всё далеко зашло, однако! Давай… облегчи душу. — По плечу Гурина хлопнул, старика не узнавая. Понимаю: выйдет отсюда и вида не подаст, но сейчас… Такие моменты упускать себе во вред станет.

— Наташа без приглашения пришла. Обычно себе такого не позволяла, а в этот раз зашла и я впустил. Не виделись давно… она сказала, что соскучилась.

Гурин торопливо рассказывал, а я диву давался, как его проняло! Все в управлении знали, что равных ему нет. Жёсткий и принципиальный. Видел бы кто сейчас! Рассказать — не поверят.