— А что не так?

— Да… вкус у него какой-то странный. Надо подумать…

— Иди. — Махнул я рукой, неосознанно отмечая, что облегчение испытываю оттого, что с Измайловой наедине останусь.

Дождался звука захлопывающейся двери и рядом с ней на кровати устроился. Облегчение быстро сменилось нарастающим напряжением и едва не ненавистью. Я взглядом её гипнотизировал, боясь пропустить момент, когда глаза откроет, а как дождался, дыхание свело, так меня затрясло.

— С возвращением. — Выдохнул, понимая, что придушить её хочу. — Ты не оправдала моего доверия, Измайлова. — Легко её плеча коснулся. Руку не убирая, выше, к шее повёл. — На цепь тебя посадить, что ли… — Произнёс задумчиво, едва ли пугать этим собираясь. — Чтобы никаких больше сюрпризов, да? — Говорил тихо, внятно, неторопливо. Чтобы до неё смысл дошёл. — Ты понимаешь, вообще, что сделала? Осознаёшь?

Она обвела языком пересохшие губы, но сил, чтобы на претензию ответить не хватило. Предпочла просто закрыть глаза, а я не позволил. По лицу ладонью щёлкнул, внимание привлекая.

— Не так быстро, крошка. — Оскалился, странную эйфорию ощущая. — У нас с тобой договор, помнишь? Сначала Громову, а потом мне. Вся ты мне! Спрыгнуть не получится, красивая… Любовь, Наташа… штука серьёзная. Крепко за горло держит. Настолько крепко, что сдохнуть порой кажется куда легче…

— А разве я говорила, что люблю? — Превозмогая слабость, проронила она, волну протеста внутри меня поднимая. И снова азарт этот животный, когда подавить любое возмущение важнее, нежели истины добиться.

— Слышишь, ты! — Резко к ней подался, чтобы лицом к лицу, чтобы взгляд уловила, дыхание сумасшедшее почувствовала. — Люблю, не люблю… — Скривился в отвращении, больно шею её сжимая, командуя контролю проваливать. — Я хо-чу те-бя! Вот что помнить должна! Не будет у тебя свободы, Измайлова. И права голоса не будет. Ты проиграла. Много лет назад. И ты всегда будешь снизу! Это твоя роль! Запомни это! А лучше запиши… — Выдохся, хватку ослабил, и лицо ладонями растёр, словно не понимая, отчего сорвался. — Хочешь свою свободу увидеть? — Сдавленно рассмеялся. — Я тебе покажу. — Угрожающе тихо пообещал и одеяло с неё сдёрнул.

Измайлова то ли побоялась противиться, то ли просто не смогла, но смотрела на меня ровно, без злости и упрёка. Едва заметно поморщилась, когда катетер из вены выдернул. Не мешала, и когда в одеяло завернул, от холода спасая. С одеждой заморачиваться не стал. Дверь в квартиру захлопнув, по лестнице вниз спустился и в свою машину усадил. Помчался по ночному городу, на правила наплевав. Измайлова периодически отключалась, но видно было: усилие над собой делает, желая понять, что задумал.

— Куда ты меня везёшь? — Не выдержала и спросила, не пытаясь дороги различить. Я выгнул брови в удивлении и вызывающе рассмеялся.

— А тебе не всё равно, родная? Свобода… она ведь, как и деньги… не пахнет! — В резком движении её щеки костяшками пальцев коснулся. Измайлова не отшатнулась, но в испуге глаза всё же закрыла. Нервно сглотнула, когда руку убрал, и холодный пот со лба смахнула.

Время шло, и встречные машины попадались на шоссе всё реже, а как на гравейку свернули, так и вовсе исчезли. Измайлову прилично подколачивало, хотя печку я на максимум врубил. Она обеими руками пережала живот, явно пытаясь спазм в раздражённом желудке унять, что-то тихо бормотала белёсыми губами.

— Молишься, что ли? — Недобро усмехнулся. — Ну давай, молись. Чем бы дитя ни тешилось… Знаешь такую поговорку?

Измайлова колени к груди подтянула и лицом к ним прижалась. Нагота её сейчас меньше всего интересовала, потому задницу голую я сам краем одеяла прикрыл.

— Приехали. — Сообщил и на Измайлову посмотрел, ожидая, пока из машины выберется. Она прищурилась и затаила дыхание.

— Я помню этот дом. Мы были здесь раньше. Он твой? — Обернулась, а я на призывный взгляд реагировать не хотел.

— Считай, что заброшенный. Выходи давай! — Скомандовал, но вопреки угрозе в голосе, Измайлова всё наоборот сделала. В кресло вжалась, на ноги свои босые посмотрела.

— А ты? — Оглянулась она снова, на этот раз смотрела встревожено. Моя равнодушная улыбка не придала ей уверенности.

— Ну!.. — Выдохнул со смешком. — Ты же свободы хотела. Получи, распишись! Её здесь за каждым углом хоть ложкой ешь!

— А ты?! — Упрямо повторили её губы, дрожащий голос… Всё её тело сейчас этим вопросом озадачилось, всё существо.

— А меня больше нет. — Отрицательно качнул я головой и исподлобья на её слёзы смотрел. На то, как содрогается в преддверии истерики, на то, как задыхается, с эмоциями не справляясь.

Взбесился тогда, из машины выскочил, её тупо выволок, не заботясь о сохранности. Движения все резкие, порывистые, с психом. В висках пульсация, в горле ком, а в груди как лава раскалённая насквозь прожигает, так больно. Поперёд себя толкая, Измайлову к дому вёл. Кирпичом сбил замок вместе со старой щеколдой, распахнул скрипучие двери, дыхание задержал, чтобы не чувствовать затхлый запах прелости и сырой золы. Наташу через кухню провёл и на старинную кованую кровать толкнул, а она и не думала сопротивляться. Завывала тихо, слезами давясь.

Из коридора я принёс и швырнул ей под ноги верёвку, в бардачке ствол нашёл, в руки вставил. Измайлова отбиваться пыталась, но я был сильнее. По лицу хлестанул, в реальность возвращая.

— Свобода не даётся просто так, золотце. — Над ухом её склонился, ощутимо за затылок удерживая. — Её ещё заслужить надо. Как — самой решать. — От себя её оттолкнул, шаг в сторону сделал. — В пистолете один патрон. — Голос дрогнул, руки сжались в кулаки. — Верёвку на дерево можно, что под окном стоит, там ветки крепкие, тебя точно выдержат. — Улыбнулся рассеянно, не понимая, зачем говорю это. — За домом река. Глубокая, дно в ней илистое, затягивает. Течение быстрое. И это на тот случай, если, к воде спускаясь, шею себе в овраге не свернёшь. Разнообразие, как видишь, впечатляет. — Жёстко усмехнулся. — А номер с таблетками не катит, малышка. Эта история не про тебя.

— Я не понимаю. — Судорожно зашептала она, а я демонстративно к двери направился.

Внутри клокотало всё, но простить не мог. Того, что с собой сделала не прощал!

— Если очень сильно чего-то хочешь, рано или поздно твоё желание исполняется, Наташ. — Говорил, медленно удаляясь, на неё не глядя. — Ты хотела, чтобы я ушёл. Тебе казалось, что так будет проще, честнее, понятнее… Считай, что мой тебе прощальный подарок. — Уходил и сам себе не верил. — Вперёд. Дерзай. — Прозвучал голос без должного поощрения. — Здесь тебя нескоро найдут и уж точно никто не спасёт.

В пороге на секунду всего задержался, какое-то важное решение принимая, но осознав, что решение не то, что не для меня, кулаком по дверному косяку вдарил и на улицу выскочил. Ладонью по волосам провёл, а не чувствую ничего. Назад тянет. Душа рвётся к ней. Душа, в существовании которой конкретно у себя, уже давно усомнился. Дышать нечем стало. Как аркан на шее стягивает, по мере удаления. И сердце колотится. Кажется, в горле уже стучит, вырываясь, а нет… руку приложил — на месте.

Пелена с глаз спала, когда уже на перекрёстке был, на выезде из деревни. По тормозам дал и головой об руль шибанулся. Посветлело в ней тут же.

— Что же ты… — Выругался сквозь зубы, мученически скривившись. — Что ты со мной делаешь?! — Кулаками по панели врезал, понимая, что не уеду, что не смогу! Ни отпустить, ни оставить!

Развернулся и к ней! К той, что штормом, ураганом ворвалась в мою жизнь и всё в ней ломать и крошить принялась. Вымотала, измучила. Соки своими сомнениями вытягивает и силы разрушает. В дом вошёл и замер, понимая, что её нет.

— Наташа! — Не звал даже, приказывал появиться, отозваться. А в пустых комнатах только эхо от громкого голоса гуляет. — Наташа?! — Крикнул и кулак сжал, по сторонам в панике оглядываясь.

Отдышался, прислушался и будто в спину кто толкнул, рванул к реке. Кубарем в овраг влетел, как её на берегу увидел. Онемел и оглох тут же. Казалось, имя её на всю мощь голоса выкрикнул, а на деле, так не громче шёпота… Бежал, утопая в мокром песке, приблизился, за плечи её на себя дёрнул, лицом к лицу разворачивая, и прижал к груди. Крепко. Так, чтобы дыхание спёрло, чтобы своим поделиться! Как понял, почувствовал, что цела, что со мной, криком, болезненным криком разразился.

— Куда?! — Проорал, голову её обеими руками сжимая, удерживая, на себя смотреть заставляя. Зашёлся злым сиплым смехом. — Я не отпускаю! — На разрыв лёгких рычал, сотрясая её в своих руках. — Не отпускаю… — Прошептал, задыхаясь, понимая, что не вырывается, что стоит и смотрит на меня.

Как пьяного тогда повело, но не отпустил. Лицом к её влажным волосам прижался, руками по плечам, по спине водил, вдалбливая в сознание тот факт, что успел.

— Я люблю тебя. — Выдохнул, не зная, что ещё, какой аргумент привести, чтобы опомнилась. — Без тебя ничего не выходит, Наташ… Жизни нет. — Сглотнул спешно, чтобы мысль, такую важную мысль не потерять. — Сплошной бред какой-то… Я… я псих, наверно… я больной, на тебе повёрнутый, сдвинутый! — Выговаривал, в глаза глядя. Даже моргнуть боялся, чтобы не исчезла вдруг, не растворилась в воздухе. — Я смотрю на тебя, когда спишь, я дышу тобой, когда рядом, и подыхаю, если отдаляешься. От тебя как от наркотика завишу. И чем тебя больше, тем свободнее расправляются крылья. С крыши вниз сигануть хочется, чтобы чувствовать, как под ними пульсирует воздух. И ведь он пульсирует! — С силой тряханул её, призывая опомниться. — Он переполняет! — Выкрикнул и зло стиснул зубы. — Но только если ты есть, На-та-ша! — Имя её прорычал и крепко зажмурился, с эмоциями не справляясь. — Я не могу тебе всего объяснить. — Судорожно зашептал. Скоро, невнятно, наверно… — Я себе даже объяснить не могу! Но ведь это и неважно! Слова — это пустота! Важно то, что чувствую! И ты… ты не можешь не замечать этого, не имеешь права пропустить! — Впился взглядом, не понимая, что с ней происходит. Не зная, как её молчание расшифровать. — Я так боюсь тебя потерять… — Признался и почувствовал, как всё тело наливается усталостью, свинцовой тяжестью. Невесело усмехнулся, неодобрительно покачивая головой. — Пожалуй, только этого и боюсь. — Губы поджал, должной реакции не получая. — Жизнь свою на кон поставил. Только бы рядом быть. Видеть, как улыбаешься, знать, что дышишь. А ты… ты… как кукла! — Скривился в отвращении, силясь с желанием ударить, придушить, может… — Всё принимаешь, но ничего не отдаёшь взамен. Ничего! — Вызверился. — Я понимаю… тебе больно, тебе страшно, тебе стыдно… Наверно, так. Наверно, ты имеешь на это право, вот только мне тебя не жаль, понимаешь! Не жаль! Я не буду тебя жалеть, я не буду сострадать и принимать такой… — Задержал дыхание, не зная, как выразиться, какие слова подобрать. — Вот такой, Наташа, принимать не буду! Другую хочу. Живую, настоящую! И сейчас ты неправа! — Громко обвинил. — Ты! И все эти ошибки тоже ты совершила, а не кто-то другой за тебя. И только в твоих силах всё это сейчас отпустить. Только сейчас, дальше унести не сможешь. Камнем на дно эти обиды тянут. — Смолк, перегруженному мозгу передышку давая, а чувство такое, что голова, как орех расколется, лопнет как арбуз от напряжения! Хватку ослабил, Измайлову отпуская, и втянул в себя стылый воздух. Он облегчение принёс. — Почему молчишь? — Жёстко улыбнулся, надменно. — Не молчи, Наташ! — Претензию как вызов бросил. — Голос твой слышать хочу. Знать, что понимаешь. — На шаг отступил и с каким-то внутренним страхом наблюдал за тем, как Измайлова по сторонам оглядывается, будто и сама не понимает, где находится, как на этом месте оказалась. На меня глянула, устало улыбнулась.