Она взяла их. Улыбнулась.

— Теперь их не наденешь. Но будет память!

Она встала, отряхивая с платья древнюю пыль.

И сунула изорванные трусики в боковой кармашек платья.

Потянулась и спросила спутника:

— А до душа эта древняя цивилизация не додумалась?

«Какой у неё игривый тон стал!» отметил Михаил. «Кажется, она входит во вкус. Что ж, игра станет ещё интересней! Теперь пора мне встать на колени…»

— Лучше! — воскликнул Михаил. — Здесь кое-что лучше душа и джакузи. Горное озеро в водопадом! Сейчас выйдем из храма, по горной тропе минут за пять выйдем к подножию горы. Обойдём её, и вскоре выйдем к озеру. Это тихое, уединённое место…

Ира зябко поёжилась.

— Вода-а холодная! — нараспев протянула она.

Михаил подошёл к ней и нежно обнял.

— Я тебя согрею… К тому же на озере есть отмели, где на солнце вода быстро прогревается…

Вдох. Раздувающий ноздри — воздух, наполненный запахом женщины. Женщины, которая принадлежит ему.

«Когда женщина испытывает страсть, от тела её пахнет цветами и мёдом… От тела… Но там, между ног — особый запах! И особый вкус…»

— И никого нет, — продолжал Михаил. — Никто не увидит. Можно купаться обнажённой.

— Тебе мало? — и губы Ирины коснулись его щеки.

— Мало, — честно признался Михаил. — Наверное, мне тебя всегда будет мало…

Ирина качнула головой.

— Запомни, — сказала она. — Хорошо запомни — мы только сегодня вместе. Только сегодня я позволю себе быть свободной и легкомысленной.

А потом добавила:

— Ну, быть может ещё завтра.

Когда вышли они на свет, спросила она как бы между прочим:

— А почему никто не заходит в глубину храма? Даже эти, «люди мира»… Там что-то страшное? Неприятное?

Искандеров замотал головой.

— Нет, нет! — поспешно ответил он.

Так поспешно, что Ирина удивлённо вскинула брови.

— Там нет ничего плохого! — воскликнул он. — Нет и быть не может!

— Но почему?.. — не отступала она.

Михаил протянлу ей руку.

— Острожней, сейчас спускаться будем! Тропинка широкая и спуск пологий, но всё-таки будь осторожней и смотри под ноги. Камешек можут попасться или трещина в скале. Бывают такие коварные трещины…

Она взяла его за руку.

— …заросшие травой. Их сразу и не заметишь!

И ответил на её вопрос:

— А про святилище не спришивай. Входить можно, и на богов этих смотреть, и многое ещё чего… Но дальше нельзя! Нельзя в глубину горы!

Он приложил палец к губам.

— Точно знаю, что там есть кто-то… Что-то живое там, шевелится… В его жилище лучше не заглядывать. Местные об этом знают, и «люди мира» знают. Местные на всякий случай вообще сюда не заглядывают. А я вот часто захаживаю, даже ночевал однажды рядом с входом. Но только рядом с входом… Осторожней!

Она едва не попала ногой в небольшую впадину между камнями.

Искандеров подхватил её. А потом поднял на руки.

— Лучше я так понесу, — заметил он. — Так спокойней!

«Всё-таки все писатели сумасшедшие» подумала Ирина, по-детски сжимаясь калачиком и голову укладывая Михаилу на плечо. «Всё время что-то придумывают, сочиняют… Потому с ними и интересно! Вот Лёшка, сухарь офисный, никогда бы такую историю не придумал. И никогда бы не додумался… у ног этой богини… Надо же, сама чёрная, рук полно, и язык такой красный! Боже, как же это… заводит! И, кажется, он сейчас придумает что-то ещё!»

И она, улыбнувшись, тронула губами его шею.

Нож стучит по доске. Часто-часто. Красный перец, сладкий перец, сочный перец, сок брызжет, мелкие капли сока летят в стороны, капли сладкого сока летят в стороны.

Занавеска задёрнута. Солнечный день, но солнце — на улице, солнце во дворе, старом московском дворе, солнце заглядывает в окно, но на окне занавеска.

Плотная занавеска. Белая занавеска. Вышиты шёлковой ниткой маки.

Окно приоткрыто. Ветра нет. Духота.

— Что случилось? Я же поздоровался. Так и сказал: «Добрый день!» Громко сказал, между прочим…

Стук лезвия о доску.

— Да ты уже порезала всё! На мелкие кусочки! Остановись!

Михаил пытается обнять жену. Но она отстраняет его, отбрасывает его руки.

— Ты че…

Он спотыкается. Стул падает на пол, качается стол. Кусочек перца с края доски падает на пол.

— Я… Хочу я..

Откладывает нож. Отодвигает доску к краю стола.

Поворачивается к мужу.

Глаза у Светланы холодные. Боже, до ледяного ожога холодные!

— Ты! — кричит она. — Всё ты! Конечно, ты! Ты у нас много лет самый главный, ты у нас единственный, тебя надо беречь любить и холить! Минуты не прошло, как ты любимую песню завёл. «Я» и «хочу»! Вот всё, что у тебя в голове! Хочу быть великим, хочу быть единственным и неповторимым, хочу памятник при жизни! А ещё что?

Она бросает синий, с жёлтым солнышком, передник. В мойку! Прямо туда!

— Ещё что? Компенсацию от жизни за годы бедности и унижений? Хочешь, чтобы носили на руках! Хочешь себя, любимого, ублажать!

— Сдурела… Как есть… Стоило на два дня, всего на два дня…

Михаил, поддерживая стул, садится медленно, с трудом сгибая ватные ноги. Шумно дышит, отдувается.

— …в поездку отправится, так уже скандал и разгром в доме.

— Четыре! — кричит в ответ Светлана. — Тебя не было четыре дня!

Она отошла к плите. Она стоит, опустив голову. Кипит бульон, пар идёт от кастрюли.

Шум за окном. Урчит машина, пересекая двор.

— Ну да, четыре, — и Михаил важно кивает в ответ. — Творческая поездка, писательская конференция в санатории… Как его…

Михаил роется в карманах. Достаёт листок из внутреннего кармана пиджака.

— Санаторий «Берёзовая роща», на Клязьме. Я же говорил…

Светлана качает головой в ответ.

— Ты говорил, много чего говорил. Я всё верила… Хотя давно можно было бы догадаться! И звонки эти днём и ночью, и сообщения на автоответчике, и записочки в столе! Хранил их, собирал! И часто названивал по номерам, муж разлюбезный?

Михаил бьёт кулаком по столу.

— Не напоминай! Не смей напоминать! Слушать тебя не хочу! Мой стол, мой письменный стол — святая святых! Запретная территория для всех, включая и тебя! И если уж ты имела бесстыдство копаться там…

Он грозит пальцем жене.

— …Дело прошлое. Ладно, я уж и сам всё забыл. И ведь заметь, простил тебя тогда.

— Господи, — шепчет Светлана, — какой же он дурак! Какой же дурак! Простил… Я ведь не верила тебе. Только теперь понимаю, как давно уже не верила. И терпела, зачем-то терпела всё это. Твоих любовниц… Не отрицай! Твои поездки, встречи, звонки тайком от меня! Всё вытерпела! Запах перегара, даже запах чужой косметики…

Искандеров махнул рукой в ответ.

— У тебя фантазия поболее развита, чем у меня. Может…

Он прыснул, не сдержав пьяный, издевательский смешок.

— …вместе книгу напишем? Триллер под названием «Одичавшая домохозяйка пытает известного писателя»!

И он послал жене воздушный поцелуй.

— Такой сеанс разоблачения устроим — Воланд с Коровьевым позавидуют! И успех гарантирован! А гонорар — на двоих.

И он замер на мгновение, сдерживая икоту.

Светлана посмотрела на него грустно. Холода уже не было в её глазах. Только пустота.

— Очень страшная это штука — пошлость, — тихо произнесла она. — Особенно, если до пошлости и низости докатывается человек, которого когда-то любила… Булгакова ты, конечно, к месту вспомнил. Кого ещё вспомнишь, бывший интеллигент и умница? Новый уровень культуры демонстрируешь? Как это принято называть в определённых кругах: «ниже плинтуса»…

Она перекрыла газ. И включила воду.

— Вылью этот чёртов бульон… Не будет супа, милый, не будет! Не могу, устала!

Михаил качнулся на стуле и недобро посмотрел на жену.

— Иронизируешь, стало быть? Издеваешься? Смотри, Светланка, доиграешься! Я к тебе ехал в самом лучшем настроении, с самыми этими… Тёплыми чувствами! Да, с ними! Захожу, здороваюсь… А тут — в ответ… Глумление сплошное! Я ведь многое прощаю, но кое-что могу и не простить. У меня характер… Сама знаешь! Я ведь когда ангел, а когда…

— Сволочь ты! — ответила Светлана. — Всегда сволочь! Как же противно на тебя смотреть!

Она выбежала из кухни. Но в коридоре остановилась, услышав плеск.

— А мне не нужен твой обед, — забормотал Михаил, собирая резаные кусочки в тарелку. — Я тут и перчиком обойдусь…

Захолодило ступни, вода захлюпала под ногами.

— Вот даёт, дура! — возмущённо закричал Михаил и выронил тарелку. — Воду включила и убежала! А в раковине, между прочим…

Он закрутил кран.

— …Передник этот сток забил! Вода не проходит… Развлечение мне устроила! Сейчас к соседям протечёт, а они у нас скандалисты, сама знаешь. До кулачного боя дойдёт…

Он снял ботинки и зашлёпал по луже в носках.

— …а я не в форме!

Он вздохнул и, держа ботинки в левой руке, правой потянулся за тряпкой.

— Толку от тебя нет… Лучше бы и не готовила!

Внезапная слабость охватывает её.

— Как же хорошо, — шепчет Светлана, прислонившись к стене, чтобы не упасть, — как же хорошо, что я послушала тебя тогда, десять лет назад. Один хороший совет ты мне дал: сделать аборт! Много лет детей не было, мечтали о них — и не было. Тогда, кажется, что-то могло получиться. Но ты и тогда только о себе думал… Не получилось…