– На самом рассвете, сеньор.

Слуга говорил что-то еще, но дон Мигель уже быстро шел по коридору.

«Уехала! Да что она о себе возомнила! И почему, интересно, я бегу?»

Он распахнул дверь кабинета алькальда, и пригорюнившийся над бокалом вина Хуан Сантана изумленно воззрился на бесцеремонно ворвавшегося к нему гостя.

– Сеньор Сантана, – отрывисто произнес де Эспиноса. – По какой дороге поехала ваша дочь?

– Но… дон Мигель, что вы задумали? После вашего разговора Беатрис сказала мне, что вы осознали… ваше заблуждение, и что ваш брак с ней невозможен… Я был огорчен, но….

– У вас найдется хороший конь? – прервал его де Эспиноса.

– Господи, помилуй… как можно, вы еще не оправились от раны, а Беатрис уже достигла аббатства… Это может закончиться неприятностями…

– Конь, сеньор Сантана! Я неясно выразился? Или, клянусь Господом, неприятности у вас неминуемо случатся. Я позабочусь об этом!

Сантана отшатнулся, увидев ярость в глазах сеньора адмирала, и в полной растерянности пробормотал:

– Если вы настаиваете…

– Рад, что мы достигли взаимопонимания. Распорядитесь заседлать коня и дайте мне кого-то, кто хорошо знает дорогу до аббатства. И будьте так любезны, поторопитесь.

Сеньор Хуан счел за благо повиноваться.

Они прошли к конюшням и алькальд кивнул на того парня, которого дон Мигель уже видел утром:

– Джакобо поедет с вами, дон Мигель.

Затем он велел слуге:

– Приготовь Сарацина, а сам бери Марикиту. И быстро!

Оба стояли в молчании, пока слуга седлал лошадей. Сантана избегал даже смотреть на де Эспиносу. Ему хватило бурного объяснения с дочерью прошедшей ночью. Он не мог слышать разговор с доном Мигелем, но, судя по всему, это Беатрис отказала своему неожиданному жениху, а не наоборот. Право, в нее будто вселилась дюжина чертей! А теперь сеньор адмирал изволит угрожать ему. Было от чего бедному отцу потерять голову…

Джакобо вывел Сарацина, и де Эспиноса скептически оглядел невысокого каурого жеребца.

– И эту клячу вы называете конем?!

– Сарацин добрый конь, – с неожиданной смелостью сказал обиженный Джакобо, – не смотрите, ваша милость, что ростом невелик.

– Дон Мигель! – к ним спешил запыхавшийся Рамиро. – Уж не собрались ли вы совершить верховую прогулку?

– Да, Франциско, – ответил де Эспиноса, садясь в седло.

– Но это убьет вас вернее удара шпаги!

– Я крепче, чем тебе кажется, – врач схватил коня под уздцы, и тогда де Эспиноса повелительно крикнул, всадив каблуки в бока Сарацина: – С дороги!

Рамиро едва успел отскочить, а возмущенный конь, не привыкший к такому обращению, попробовал заартачиться, но оказался тут же усмирен твердой рукой всадника. Де Эспиноса с места бросил Сарацина в галоп, следом, пригибаясь к шее гнедой кобылы, поскакал Джакобо.

* * *

Два всадника пронеслись по улицам пробуждающейся Ла-Романы, направляясь на север. Как только они выехали из города, де Эспиноса придержал Сарацина и обернулся к Джакобо:

– Эта дорога ведет в аббатство?

– Да, ваша милость.

– Ты кажешься сообразительным малым, и сеньорита Беатрис наверняка была добра к тебе? Мне важно успеть поговорить с ней до того, как ворота обители закроются за ее спиной. Есть ли короткая дорога?

Джакобо с минуту раздумывал, недоуменно посматривая на странного знатного сеньора, а потом нехотя буркнул:

– Есть одна тропка через холмы, там особо не поскачешь, но путь намного короче. Мы выедем на дорогу за лигу до аббатства.

Де Эспиноса кивнул. Даже после небольшого расстояния, пройденного галопом, у него кружилась голова. Теперь же у него появилась надежда догнать сеньориту Сантана.

«Я выжил из ума на старости лет. Разве это дело – гоняться за строптивой девчонкой? – насмешливо думал он, направляя коня вслед за Джакобо. – Ну же, кляча, шевелись!»

* * *

Он был несправедлив к Сарацину: конь проявил себя просто замечательно, чего нельзя было сказать о всаднике. Когда узкая тропа вывела их на основную дорогу, де Эспиноса держался в седле исключительно благодаря своей гордости. В груди пекло, а перед глазами вспыхивали разноцветные круги.

«Не хватает еще свалиться под ноги этому Росинанту и превратить фарс в драму».

– Вон они, – обрадовано крикнул Джакобо, указывая влево.

Де Эспиноса увидел в клубах желтоватой пыли очертания медленно едущей кареты и послал жеребца вперед, загораживая дорогу.

Невеста

Дорога вилась, поднимаясь все выше в предгорья. Погруженная в свои переживания Беатрис почти не замечала толчков подпрыгивающей на ухабах кареты и не сразу осознала, что они прекратились.

– Сеньорита Беатрис, уж не разбойники ли? – встревоженная Лусия привстала и выглянула из окошка.

– Откуда им взяться, – пожала плечами Беатрис.

– Ой!

– Что там, Лусия?

– Там… вы лучше сами взгляните! – растерянно и в то же время с восторгом в голосе ответила служанка, садясь на место.

Беатрис приоткрыла дверцу и замерла, пораженно глядя на того, с кем она уже попрощалась в своем сердце. Очень бледный дон Мигель верхом на роняющим с удил хлопья пены Сарацине загораживал им дорогу.

На подкашивающихся ногах она вышла из кареты. Де Эспиноса тоже спешился, и Беатрис с беспокойством заметила, с каким трудом он это сделал.

– Вы… Что привело вас сюда, дон Мигель? – ее голос прерывался. – И… невозможно… ваша рана!

– Мне показалось, что мы не закончили наш разговор, сеньорита Сантана.

– Разве? Мне, напротив, кажется, что мы до конца прояснили ситуацию, – Беатрис слышала хриплое, тяжелое дыхание дона Мигеля, и несмотря на невольный сарказм, ее беспокойство нарастало: – Вам надо лечь, вы очень навредили себе!

– Если только у ваших ног, – усмехнулся де Эспиноса. – Но прежде поговорим.

– Хорошо, мы поговорим, но, по-крайней мере, сядьте в карету!

Продолжая усмехаться, де Эспиноса осторожноустроился на мягком сидении и перевел дух.

– Вы очень добры, сеньорита Сантана.

– А вы несносны. И безумны.

– И еще вы как всегда правы, это было безумием. Но я должен был увидеть вас еще раз. Хотя бы для того, чтобы принести извинения за вспышку гнева. Я не мог и представить, что вам известно… то имя, и не сказал вам всего, что собирался.

– Вы сказали достаточно, – прошептала Беатрис.

Зачем этот разговор, ведь она все решила для себя? Надо отвезти дона Мигеля в близкий уже монастырь и поручить заботам сестры Маргариты…

– И все же выслушайте меня. Вас не должна смущать… донья Арабелла, в настоящем этому нет места. Сожалею, что мои жестокие слова причинили вам боль. Но я не хотел, чтобы вы питали иллюзии… Буду откровенен и сейчас… – паузы между словами де Эспиносы становились все длиннее, он в изнеможении прислонился к обитой тканью стенке кареты и закрыл глаза: – Вы же здравомыслящая девушка… какая блажь взбрела вам в голову? Со мной вы могли бы вести такую жизнь… которая была бы вам по нраву… Да хоть вылечить всех больных… в Санто-Доминго. Зачем вам хоронить себя за стенами монастыря? Я даю слово не слишком докучать вам… Или я внушаю вам отвращение?

– Но почему? Почему вы так желаете нашего брака? – с волнением воскликнула измученная Беатрис.

Она сидела, не поднимая глаз и кусая губы.

– Я же сказал… меня подвигла на этот шаг ваша прелесть… которую вы не осознаете… – дона Мигеля словно затягивало в темный водоворот, однако он упрямо спросил: – Так вы принимаете… мое предложение?

Потрясенный его поступком разум Беатрис проиграл битву сердцу, и она словно со стороны услышала свой тихий голос:

– Да…

«Я также безумна, как он! Да поможет мне Бог в таком случае!»

– Вот и… славно…

Она отважилась взглянуть на дона Мигеля и пришла в ужас от мертвенной бледности его лица, покрытого каплями пота. Дернув крючки, она распахнула камзол на его груди и ахнула:

– Дон Мигель!

– Пустяки… – де Эспиноса нашел в себе силы улыбнуться, прежде чем потерять сознание.

* * *

Очнувшись, дон Мигель обнаружил себя в объятиях своей нареченной, поддерживающей его в сидячем положении. Его голова покоилась на груди Беатрис, и он нашел, что это весьма приятно. Камзол с него стащили, а грудь под рубашкой вновь стягивала повязка. Чертова рана все-таки открылась, однако сильной боли он не чувствовал, а значит, все не так уж страшно.

Карета раскачивалась из стороны в сторону, это напомнило ему о «Санто-Доминго», и он понял, что тоскует по кораблю и морю. Скорей бы! Но все же отплытие придется отложить еще на пару дней: необходимо уладить кое-какие вопросы с Хуаном Сантаной.

Дон Мигель запрокинул голову и хрипло произнес, глядя на встревоженное личико Беатрис, наклонившейся к нему:

– Не могу и выразить, насколько очаровательно пробуждение в ваших объятиях, сеньорита Сантана.

Беатристотчас отпрянула:

– Не сочтите мое поведение непристойным, оно вызвано лишь желанием уберечь вас от толчков при езде, дон Мигель.

– Похвальное желание, – не сдержал усмешки де Эспиноса, выпрямляясь на сидении. – Куда мы едем? – счел нужным поинтересоваться он, не вполне уверенный в намерениях Беатрис – учитывая ее характер и необычные обстоятельства.

– В обитель.

Де Эспиноса приподнял бровь:

– Мне послышалось, или вы приняли мое предложение?

– Да, дон Мигель, но вы были без чувств, ваша рана…

– Я вполне сносно себя чувствую, сеньорита Сантана, – тоном, не терпящим возражений, заявил он, – Небольшой упадок сил – обычное дело после ранения и долгого времени, проведенного в постели. Я слишком разнежился благодаря вашей неустанной заботе. Не будем утруждать еще и сестер-бенедиктинок, у них и без меня хватает страждущих.