– Разве ты не помнишь дедушку Хуана Сантану? А мама – его дочь, – дон Мигель улыбнулся, глядя на Беатрис и медленно проговорил: – Я женился на ней и теперь ее имя Беатрис Сантана де Эспиноса.

– Так значит, я тоже должна буду добавить фамилию мужа к моей? – на личике Изабеллы появилась недовольная гримаска.

– Изабелита, чем же ты недовольна? – Беатрис уже смеялась, чувствуя, как разжимается незримая холодная рука, стискивающая ее сердце.

– Мне нравится только моя, – безапелляционно заявила малышка. – Пусть мой муж добавляет.

– Возможно, фамилия твоего будущего супруга тоже будет красива, – серьезно сказал ей отец.

Девочка недоверчиво свела бровки, обдумывая услышанное, а черед пару минут беззаботно запрыгала на одной ножке, выбросив из головы все свои маленькие беды.

– Если желаете, я разомну вам плечи, дон Мигель, – Беатрис смотрела ему прямо в глаза, – наверняка их сводит от усталости.

– Буду вам очень признателен, моя дорогая жена, – де Эспиноса обнял ее.

Он подозвал конюха, ожидающего у калитки, и кинул ему поводья андалузца. Изабелла убежала вперед них в дом, и когда они вошли вовнутрь, ее звонкий голос доносился со стороны кухни.

– Опять что-то выпрашивает у Долорес, – заметила Беатрис.

– Уверен, ты делала то же самое, и всегда добивалась своего, – ответил ей муж, и она только крепче прижалась к нему.

Они поднялись в гостиную, и Беатрис подошла к небольшому резному шкафчику, где она хранила свои «зелья» – как их называл дон Мигель. Поставив склянку с маслом сеньора Рамиро на стол, она повернулась к мужу и спросила, зная, как щепетильно он стал относиться к бытовым мелочам, неожиданно ставшим для него затруднительными:

– Вы позволите вам помочь?

– Я полностью в вашем распоряжении, донья Беатрис.

Де Эспиноса с легкой усмешкой наблюдал за тем, как жена с сосредоточенным лицом расстегивает его камзол.

– Ваши пальчики столь проворны, что у меня возникает искушение отправить Хосе возить дрова и каждый день просить вас об этой любезности.

– Мне это доставит только радость, дон Мигель, – Беатрис не верилось, что после казавшегося бесконечным периода холодности и отчуждения муж вновь шутит, и в его глазах плещется ирония.

Рубаху он стянул сам, затем уселся на низкую кушетку, обтянутую бархатом, и выжидательно приподнял бровь, глядя на Беатрис:

– А где ваш мешочек с песком? Разве экзекуция не предполагается в своем полном объеме?

Беатрис рассмеялась:

– Вместо меня ее уже провел маэстро Лоренцо.

Она налила чуть-чуть масла в ладонь и, подойдя к мужу, начала осторожно втирать ароматную субстанцию ему в спину и плечи, с особым тщанием массируя правое.

Дон Мигель блаженно закрыл глаза, отдаваясь во власть нежных рук жены и чувствуя, как расслабляются закаменевшие мускулы. Неожиданно он понял, что ладони Беатрис ласкающе скользят по его коже: это уже были прикосновения не врачевательницы или сиделки, а пылкой возлюбленной, и кровь забурлила в его жилах. Наклонившись, она дотронулась губами до его искалеченного плеча и желание штормовой волной накрылодона Мигеля. Сдавленно застонав, он поймал сперва одно, потом другое запястье женыи притянул ее к себе на колени. Давно, как же недопустимо давно он не сжимал Беатрис в своих объятиях!

Муж целовал ее жадно, почти грубо, но это не вызывало протеста у Беатрис, и она с удивляющей ее саму дерзостью отвечала на его поцелуи. В потайных глубинах ее существа возникла и стала стремительно усиливаться пульсация, и молодая женщина прильнула к Мигелю. Его рука опустилась на ее щиколотку, затем скользнула вверх.

– Пожалуй, мне следует… поблагодарить тебя, – прерывающимся голосом сказал он, – за твои простые наряды, которые ты упорно носишь, несмотря на мои пожелания… Как было бы неуместно сейчас парадное платье, – он усмехнулся, со страстью и нежностью глядя ей в глаза.

Она смущенно улыбнулась в ответ, но промолчала. Встав с колен мужа, через мгновение она со вздохом опустилась вновь, медленно вбирая в себя его напрягшуюся плоть. Скрученные юбки мешали, не давая ейприжаться к Мигелю, но это придавало особый оттенок испытываемому ею удовольствию. Беатрис вдруг осознала, что это она выбирает, как ей двигаться, муж лишь слегка придерживал ее за поясницу. В голове мелькнула мысль о собственном неприличном поведении, затем новые, непривычные ощущения захватили ее целиком.

До сих порде Эспиносавластно вел Беатрис по дороге чувственной любви, а она следовала за ним, пусть достигая вершин блаженства, но в сущности, всегда подчиняясь его желаниям. Теперь же она видела, что он, полузакрыв глаза, тоже наслаждается таким вариантом их единения.

Беатрис короткими, резкими движениями толкала себя вперед, и тихие стоны текли с ее губ, пока наслаждение не затопило ее. Вскрикнув, она упала на грудь мужа и уткнулась лицом ему в шею. Дон Мигель сжал ее бедра, его разрядка последовала незамедлительно. Насколько минут в комнате было слышно лишь их бурное дыхание, потом де Эспиноса прошептал, гладя жену по спине и растрепавшимся волосам:

– Беатрис… ты самое дорогое, что у меня есть…

Она подняла голову, но эмоции, переполняющие ее, были настолько сильны, что она не могла вымолвить ни слова.

– Ты плачешь? – он провел рукой по ее лицу. – Почему?

Только тут Беатрис поняла, что по щекам ее катятся слезы.

– Сейчас все пройдет… Прости, – она всхлипнула и покачала головой. – Ты был так далек от меня…

– Сердце мое, я был погружен в свои думы и совсем не уделял тебе внимания, – на его губах появилась знакомая Беатрис усмешка. – Я обещаю исправиться, сеньора де Эспиноса.

Часть третья. Искупление

Судьба ведет героев своими путями, и каждому из них уготованы испытания. И никто не может знать, что его ждет. 1694-96 гг.

Неожиданный подарок

Июнь 1694, Кингстон.

Питер Блад, губернатор Ямайки, стоял у окна, глядя на бухту, и курил трубку. День был ветреным, бирюзово-зеленоватая вода покрылась барашками. В кристально прозрачном воздухе на противоположном берегу, узкой полоской выдававшемся далеко в море, виднелась неровная цепочка крошечных домиков – все, что осталось от некогда блистательного и разгульного Порт-Ройяла.

…Два года назда страшное землетрясение практически уничтожило город. Воспоминания о кошмаре тех дней все еще тяжким грузом лежали на душе Блада. На минуту он прикрыл глаза. Его не было в Порт-Ройяле, а Арабелла и их маленькая дочь Эмили отправились на загородную прогулку. А когда пришло время повернуть назад, малышка раскапризничалась, отказываясь возвращаться домой и никакие увещевания и посулы не могли переубедить ее. В итоге неожиданное упрямство девочки спасло жизнь и ей, и ее матери, ведь губернаторский дом превратился в груду развалин…

После катастрофы столицу перенесли в Спаниш-Таун, основанный еще во времена испанского владычества. Там же находилась официальная резиденция губернатора. Но город не имел выхода к морю, идля базы английского флота выбрали деревушку Кингстон, лежащую в полутора десятках миль к востоку от Спаниш-Тауна. Через несколько недель после землетрясения в гавани Кингстонаначали возводить причалы и склады, и вскоре порт уже принимал корабли.

Его превосходительству приходилось много времени проводить в Кингстоне. Помимо проблем и неурядиц, связанных со строительством порта, следовало позаботиться о защите бурно растущего поселения с моря. Каждый день возвращаться в Спаниш-Таун было утомительно, и губернатор временно обосновался в двух небольших комнатах комендатуры порта, одна из которых служила ему кабинетом, а другая – спальней…

Очнувшись от воспоминаний, Блад бросил еще взгляд на море и оглянулся на заваленный бумагами стол, посреди которого высилась стопка еще не прочитанной корреспонденции. Он подошел к столу и, вынув трубку изо рта, принялся разбирать конверты, наметанным взглядом определяя их важность и откладывая далеко в сторону те, которые, по его мнению, не требовали немедленного решения. Его внимание привлекло одно из писем, которое было адресовано «лично Его Превосходительству Губернатору». Он взглянул на имя отправителя и от удивления хмыкнул: дон Иларио де Сааведра. Недоумевая, какая нужда заставила де Сааведру писать ему, Питер сел в кресло и вскрыл конверт.

В начале письма дон Иларио выражал сожаление по поводу несчастья, постигшего вверенную попечению Блада колонию, и радость, что ни с самим губернатором, ни с его близкими не случилось беды. Далее шли пространные рассуждения о бренности всего земного, и в то же время – о необходимости быть благодарными Творцу за те испытания, которые Он посылает нам, и стократ – за Его милости. А в следующих строчках дон Иларио извещал его превосходительство, что в память об известных им двоим событиях, он решил преподнести дону Педро в дар жеребца андалузской породы, пяти лет от роду, по кличке Фуэго. Означенного жеребца должны были доставить на том же корабле, что и письмо.

Брови его превосходительства сошлись на переносице. Он откинулся на спинку кресла, и еще раз взглянул на листок, который держал в руках. Вот уж воистину, то ли милость Творца, то ли испытание… Прекрасно зная, насколько ценен подарок подобного рода, Блад в то же время не представлял, что будет делать с Фуэго. Чистокровный жеребец наверняка нуждается в особом подходе, а у губернатора не было ни времени, ни желания заниматься им. Да и к страстным любителям лошадей он себя не относил.

Раздался стук, затем дверь приоткрылась и в кабинет заглянул Уоллес, секретарь Блада.

– Ваше превосходительство, пришел капитан брига «Мария», мистер Моранда.

– И что ему нужно?