Anna - Лепестки на волнах

У Арабеллы кружилась голова, корсет платья давил на грудь, мешая дышать. Обрывки леденящих душу рассказов про кровожадных пиратов, когда-либо слышанных ею, сплетались в ее сознании в чудовищный клубок.

– Это неправда… – прошептала она, – я не могла стать женой такого человека…

– И тем не менее, это так! – дон Мигель резко повернулся к ней и замер: в эту минуту, ошеломленная, с полными боли глазами, Арабелла уже не походила на непреклонную английскую леди, осмеливающуюся спорить с ним по всем поводам даже в такой бедственной для себя ситуации. Сейчас она казалась ему очень юной и… беззащитной. – Вы бледны как смерть, донья Арабелла. Хотите воды?

– Да, пожалуйста…

Де Эспиноса подошел к столу и налил в бокал воды из кувшина.

– Прошу меня извинить, судя по всему, вы еще не до конца оправились после болезни, чтобы выдержать подобные откровения, – с этими словами он поднес бокал к ее губам. – Рамиро рассердится на меня, если увидит вас в таком состоянии. Пейте… Думаю, что мы продолжим нашу беседу в другой раз.

– Нет, дон Мигель. Я бы хотела узнать все сегодня, – неожиданно твердо возразила Арабелла.

– Вы никогда не сдаетесь? Я еще не встречал женщины, подобной вам. И тогда, на «Милагросе», вы точно так же вели себя со мной… и с ним…

– Я устала от ваших загадок.

Дон Мигель присел на край стола рядом с ней.

– Рассказывать осталось немного. Вас, конечно же, интересует наша встреча. Извольте. Nil novi sub luna[2]. Вы уже были моей пленницей. В прошлом году, в одной из стычек с вашими соотечественниками я захватил вас и одного знатного английского сеньора, не помню его имени. Ну а капитан Блад атаковал, в свою очередь, меня. Я проиграл бой, вы со своим спутником стали его пленниками. А еще примерно через полгода до меня дошли слухи, будто знаменитый пират вместо виселицы оказался в кресле губернатора Ямайки, более того – женился на племяннице своего предшественника. То есть на вас, донья Арабелла. Признаться, я был удивлен и тому, и другому. Вы недоумеваете, как могли стать его женой? Возможно, вас заставили…

– Здесь что-то не так, я чувствую! – Арабелла в отчаянии замотала головой. – Все, что вы мне рассказали, – это ужасно, но… вы потерпели поражение в бою с Питером Бладом – и все же вы живы…

Щека дона Мигеля дернулась, унизительная сцена, разыгравшаяся на борту «Милагросы», необыкновенно ярко предстала перед его взором.

– Я остался в живых благодаря странной прихоти победителя! – процедил он сквозь стиснутые зубы.

Арабелла уткнулась лицом в ладони и почти простонала:

– Я вам не верю…

– Дело ваше, но мне больше нечего добавить.

– Позвольте мне уйти…

Арабелла встала и покачнулась. Де Эспиноса подхватил ее, не дав упасть, но она отстранила его руки, высвобождаясь из непрошеных объятий.

– Вы сейчас лишитесь чувств, я позову Рамиро.

– Я в состоянии добраться до своей каюты, – она вскинула голову и вышла из кают-компании.

Дон Мигель проводил ее взглядом. Этот разговор был частью мести Питеру Бладу и его удар достиг цели, но почему-то он не чувствовал ни радости, ни удовлетворения, скорее – горечь.

* * *

Вернувшись к себе, Арабелла в изнеможении опустилась на широкий рундук, стоящий у окна. Проклятое платье превратилось в орудие пытки, но испытываемое неудобство не шло ни в какое сравнение с отчаянием, терзавшими ее душу.

В дверь каюты легонько постучали.

– Донья Арабелла? Вы здесь? – раздался голос Рамиро.

– Войдите, – ответила она.

– Вы плачете? – обеспокоено спросил врач, подходя к ней.

Арабелла порывисто обернулась, и он увидел сухой лихорадочный блеск глаз своей пациентки.

– Что с вами?

– Сеньор Рамиро, вы слышали это имя – Питер Блад?

– Ах, вот оно что. Конечно, донья Арабелла. Колонии Испании перетерпели немало урона от его набегов.

– Так вы с самого начала знали, кем был мой муж?

– Да. Когда дон Мигель принес вас сюда, он сразу назвал мне ваше имя. Но вы были так слабы… – врач сокрушенно покачал головой, отвечая на немой укор, появившийся во взгляде молодой женщины.

– Вы достаточно знаете дона Мигеля де Эспиносу. Сегодня он рассказал мне ужасные вещи. Как по-вашему, он мог… – она запнулась, не зная, как закончить фразу.

– Я не думаю, что он солгал вам, донья Арабелла. Давайте-ка я послужу вам камеристкой, а то вы задохнетесь в этой броне, по недоразумению именуемойженским платьем.

– Но если все то, что он мне поведал – правда, то я не могла стать женой Питера Блада по своей воле. Дон Мигель считает, что меня принудили к браку…

Рамиро тяжело вздохнул:

– Донья Арабелла, спросите себя сами, возможно ли женщину с вашим твердым характером и смелостью принудить к чему-либо? Дону Мигелю далеко не все известно, а к вам увы, память еще не вернулась. Прекратите терзать себя и наберитесь терпения.

– Он ненавидит моего мужа…

– У сеньора де Эспиносы крутой нрав. Я слышал от людей, знавших его прежде, что он сильно изменился после смерти дона Диего. Он очень любил брата… Своей семьи у него никогда не было. Я накапаю вам вот этой тинктуры, иначе вы не уснете. Отдыхайте и копите силы, они вам еще понадобятся.

Арабелла с тоской оглядела маленькую каюту, служившую ей пристанищем и тюрьмой, и которую онаизучила до последней трещинки на дереве переборок. После обеда и последовавшего за ним оглушающего откровения дона Мигеля прошли еще несколько тягучих, как патока, дней. Она уже потеряла им счет, и ей казалось, что иной жизни для нее не было и не будет, только неустанный плеск волн в борт «Санто-Доминго», низкая тесная каюта и горящий взгляд испанца, который преследовал ее даже во сне. Впрочем, со сном дело обстояло неважно, тинктуры доктора Рамиро не очень-то ей помогали.

То, что Арабелла могла выходить на палубу, мало что меняло. Ее взору открывалась одна и та же картина: Ла-Романа, маленький, разморенный жаройгородок. Она старательно избегала встречи с доном Мигелем, он также не стремился приблизиться к ней и в основном находился на берегу – как и большинство команды «Санто-Доминго». Однако нельзя было сказать, что пленницу предоставили самой себе. Вчера, едва Арабелла остановилась у фальшборта рядом со спущенным шторм-трапом, возле нее, как будто из воздуха, возник один из матросов и жестами показал, что она должна отойти. На корабле полагали, что она не говорит по-испански, но Арабелла все больше понимала язык – слова будто сами обретали смысл. Значило ли это, что память возвращается к ней? Или она впитывала новые знания?

На ее столе стали появляться свежие фрукты, а потом Хосе принес еще одно платье, на этот раз не такое вычурное, по виду похожее на те, что носят зажиточные горожанки. Этот знак внимания тронул ее, ведь она ни о чем не собиралась просить.

Арабелла много размышляла в эти дни, пытаясь осознать себя, понять, что же произошло в ее прошлом и как получилось, что она стала женой пирата. Могли ли ее принудить к браку? Сеньор Рамиро сомневался в этом, и она тоже надеялась, что это не так. Но тогда что же?

Дон Мигель упомянул, что на «Милагросе», а потом на корабле капитана Блада она была с неким спутником. А ее дядя? Что стало с ними обоими? Что, если угрожали не ей самой, а тем, кто был ей дорог?

Она отказывалась принимать такую правду и, подобно увязшему в зыбком болоте, искала любую, самую хлипкую опору, чтобы обрести почву под ногами. Однако единственным утешением для нее было то, что и де Эспиноса, и его племянник – ведь скорее всего, именно он рассказал дяде про случившееся – остались в живых после столкновения с Питером Бладом. Но каким страшным испытанием было для юного Эстебана увидеть приготовления для казни отца!

Конечно, Арабелла помнила истории не только про пиратов, но и про испанцев, не уступавших, а подчас превосходивших пиратов в кровожадности. Да и здравый смысл подсказывал ей, что де Эспиноса мог если не солгать, то утаить от нее часть правды. Но все эти робкие поиски оправданий не перевешивали того факта, что человек, ставший ее мужем, оказался способен на такую жестокость.

Какой же выкуп назначил за нее дон Мигель? Должно быть, сумма огромна…

Поняв, что ее мысли бегут по ставшему уже привычным кругу, она вздохнула. Возможно, ей удалось бы лучше сосредоточиться, если бы не болела голова. Арабелла осторожно дотронулась до поджившего рубца чуть выше левого виска. Волосы вокруг него уже начали отрастать, однако головные боли донимали ее и даже усилились после злосчастной беседы с де Эспиносой.

«Леди должна выглядеть безупречно в любых обстоятельствах», – ведь, кажется, так говорила ее гувернантка?

«Сушенная сельдь» – вдруг вспомнила Арабелла непочтительное прозвище, которым она наградила несомненно достойную уважения, но невыносимо скучную гувернантку, мисс Дойл, и в самом деле похожую на высохшую рыбину, и обрадовалась еще одному восстановившемуся фрагменту своей жизни.

«Мисс Дойл права. Даже если леди – пленница в ожидании выкупа, да в добавок, заплутала в собственном прошлом».

По утрам она тратила немало времени, чтобы скрыть рубец под густыми прядями. И это было не только следование наставлениям мисс Дойл или стыдливость. Прежде всего, Арабелле не хотелось лишний раз выказывать перед испанцами свою слабость.

Тени в каюте удлинились, в небольшое оконце было видно, что небо окрасилось в оранжевые тона. Еще один день заканчивался, и Арабелле захотелось подняться на палубу, чтобы подставить лицо вечернему бризу, несущему запахи близкой земли и пряные ароматы тропических лесов Эспаньолы. Она вышла из каюты, однако, к своей досаде, около трапа почти столкнулась с доном Мигелем.