Что-то мелькнуло наверху, заставив девушку поднять голову. Через мгновение лесник спрыгнул с ветки, оказавшись прямо перед Соней. Он приземлился на землю бесшумно и ловко. Подобно тому, как лесной хищник появляется перед своей жертвой. Он настигает ее молниеносно, так, что не остается шанса на отступление и спасение. Какой нужно обладать силой, ловкостью и быстротой, чтобы за одно мгновение оказаться на этой ветке, а потом так ловко спуститься с нее? Какой же он двужильный и неуязвимый. Соня непроизвольно приоткрыла рот: увиденное действительно впечатлило девушку. В груди бешено колотилось сердце. Оказавшись прямо перед ней, он двинулся вперед, как мистический туман. Она не успела заметить, когда именного его губы стали так близко от ее губ, всего в одном движении от поцелуя.

— Никогда не ставить мне условия, — он наклонил голову к плечу, сверкнув яркими глазами, как тот самый волк, имя которого носил, — иначе пожалеть.

Но все, о чем действительно жалела Соня, это об ощущении беспомощности, которое в данный момент испытывала. Ее собственная душа медленно оголялась, становясь беззащитной и доступной. К этому невозможно было подготовиться заранее, от этого нельзя было спрятаться, с этим сложно справиться. Когда кто-то нечаянно жмет на правильные кнопки, случаются большие перемены и маленькие семейные трагедии. То, с чем нужно было бороться Соне здесь и сейчас, оживало внутри нее, бурлило, плескалось и вырывалось наружу. И если она хотела сохранить свою совесть чистой, ей просто необходимо было отвернуться и отойти в сторону.

Кому-то подобные вещи показались бы противными или даже отвратительными. Быть может, любая другая женщина на месте Сони с брезгливостью смотрела бы на капельки пота, слегка спутанные, длинные, вьющиеся волосы, перепачканную щеку и листья, прилипшие к его шее. Скорее всего, этот циничный, хладнокровный взгляд исподлобья вызвал бы злость. Но Соня шла в это болото по имени Улф, лишь иногда останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Он побеждал ее медленно, размеренно и цинично, наверное, именно так волк становится хозяином своей самки. Где ее мир безупречный и правильный? Он рассыпался в облако пыли. Соня в очередной раз напомнила себе, что она замужем.

Он был непростительно близко, по коже Сони побежали мурашки. Она стояла на одном месте, боясь шелохнуться. А что если эти люди все еще ищут их? Им надо уходить, бежать, а она не может сделать и шагу. Он достал из-за пазухи нож. Соня не испугалась, а лишь глотнула воздух, губы тут же пересохли. Лесник поднял руку и очертил контур ее лица лезвием. Холодный металл коснулся ее кожи, сердце бешено стучало о ребра, она могла сосчитать количество ударов, в ушах зазвенело. Ответить на вопрос, чего она больше хочет, чтобы он перестал или продолжил она не могла. Он дотронулся одной стороны ее лица, потом другой, она слегка вздернула подбородок, а ледяной металл коснулся ее губ. Лесник улыбнулся.

— Ты правда хочешь узнать, кто я?

Соня медленно кивнула. Сейчас она узнает, кто он такой, откуда взялся? Что делает в лесу? Зачем ему чужие документы, что он держит в сарае?

— Я — твоя фантазия, — практически на ухо прошептал Улф, — тот самый мужик из леса, который будет приходить к тебе во сне, когда ты вернуться в свою серую городскую жизнь.

Это было похоже на пощечину. Сам того не понимая, а может и понимая, лесник попал прямо в точку. Хлесткий звук удара по щеке буквально звенел у Сони в ушах, хотя мужчина ее не бил.

— Придурок, — рыкнула Соня и обошла его, задев при этом плечом и быстро зашагав вперед, в лесную чащу. Где-то вдалеке стучал пестрый дятел, трещали шустрые сороки, а над цветами жужжали пчелы.

Глава 12

Данила Фомин сидел в красно-сером кресле самолета, летящего в Стокгольм. Авиалинии продолжили экономить, а производители самолётов пытались уместить в салоне как можно больше кресел, особо не заботясь о комфорте пассажиров. Во время полёта пассажирам рекомендовали не вставать со своих мест, впрочем, места для этого всё равно не было.

— Уважаемые пассажиры! Прослушайте, пожалуйста, информацию о правилах, которые Вам необходимо соблюдать в полете…

Высокого роста стюардесса с аккуратной стрижкой размахивала руками, словно робот, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Данила пытался сосредоточиться на ее словах, но он физически не был на это способен. Мужчина не мог глубоко вздохнуть, положить руки на колени или просто повернуться, увидев того, кто сидел на соседнем кресле. Пальцы рук не слушались, тело била едва заметная дрожь, в горле саднило так, будто он простыл. Но он не заболел, не подхватил вездесущее острое респираторное заболевание. Нечто совсем иное, огромное, неподъемное сдавливало его грудную клетку двадцатикилограммовым грузом, не давая свободно дышать. Он слышал, но не понимал слов работницы авиакомпании. Звук то пропадал, то снова появлялся. Данила будто бы закрывал и открывал уши руками, как в детстве. Но это было не так. На самом деле он сидел неподвижно, боясь шелохнуться, словно если он будет что-то делать, то быстрее узнает, что это именно Соня лежит под белой простыней в морге незнакомого города.

Что именно в жизни он сделал не так, чтобы заслужить это ожидание? Неведение — это самое страшное. Недаром все самое болезненное необходимо делать сразу. Резко вправить вывих, быстро содрать пластырь. Тут же узнать, что твоя жена погибла в гребаном экскурсионном туре за три копейки.

— Запрещается трогать и открывать без необходимости замки и ручки основных и запасных выходов, — заорала стюардесса совсем близко, над самым ухом, еще активнее размахивая руками.

«Сейчас встану и начну дергать ручку», — подумал Данила и снова открыл рот, чтобы вздохнуть, но из груди вырвалось что-то вроде хрипа.

— Самое неприятное в нашей работе — это то, что никогда не знаешь, правильно ли ты определил виновного.

Данила вздрогнул и с каким-то перекошенным, слегка очумевшим выражением лица повернулся к говорящему человеку.

— Какого черта? — не слишком любезно произнес молодой мужчина, при этом его шея двигалась как-то неправильно, неестественно, состояние шока делало его странным. — Я поменялся со старушкой, что должна была сидеть рядом с вами, — пояснил Суляев, — сказал ей, что вы, возможно, убили свою красавицу-жену, и ее, знаете ли, как ветром сдуло.

— Не смейте, — только и смог сказать Данила.

Вначале вспылил и тут же остыл. Разве имело такое уж большое значение то, что говорил Суляев, если больше всего на свете он боялся узнать, что это именно Соня, а не кто-то другой, сейчас лежит на холодном, блестящем металлическом столе. Тело его жены освещают белым искусственным светом яркие люминесцентные лампы, а какой-то незнакомый мужик в белом халате вешает на нее бирки с безликими номерами.

Суляев рассказывал что-то о работе в полиции, а Данила смотрел в иллюминатор на проплывающие мимо облака. Он пытался вспомнить последние слова, которые сказал жене перед тем, как она уехала. Старался изо всех сил. Сжимал веки, тер переносицу. Он, кажется, подвозил ее к автобусу, провожал. Нет, он не смог и отправил ее на такси. Просто вынес вещи из дома и поставил в багажник незнакомого бородатого таксиста в уродливой плоской кепке. Данила натянуто улыбнулся и поцеловал ее в лоб. От этой мысли ему подурнело еще сильнее. Он не помнил вкуса ее губ. Это было давно. Вернее не так. Он целовал ее, не сохраняя в памяти деталей. Обнимал, занимался любовью, не запоминая мелочей, как это бывает с влюбленными людьми. Нет, не любовью, а стандартным исполнением семейного долга. Вроде как положено раз в неделю… И теперь он не знал, что ему делать, как жить с этим гребаным поцелуем в лоб, что он оставил ей напоследок? Как насмешка.

— То, что вы возможный убийца, я понял, когда начал изучать переписку Сони с подругой, где она жаловалась на мужа. Выяснилось, что вы не такой уж любящий, как себя пытаетесь позиционировать, — широко улыбнулся Суляев Даниле, когда тот снова повернулся к нему, пытаясь понять хоть что-нибудь из того, что он говорит.

Вначале Даниле захотелось его ударить, потом придушить или заткнуть чем-нибудь его рот, но в итоге он решил сдержаться и просто сжал подлокотники кресла покрепче. В конце концов, он-то знает, что никого не убивал.

— И как интересно я переместил ее те… — слова, подобные последнему, у Данилы не получались, слишком остро и больно было осознавать, что его Сони, возможно, больше нет. — как я ее переместил в морг Швеции?

— А вот этого я не знаю, — поправил безвкусный галстук Суляев и прочистил горло.

— А должны бы знать, месье Пуаро.

— Не советую так разговаривать с представителем закона — это чревато последствиями.

Суляев поставил локоть на подлокотник и улыбнулся улыбкой чеширского кота.

— Как вам такой расклад? — он придвинулся ближе, и Данила почувствовал запах дешевого лосьона после бритья. — Вы подкупили водителя автобуса, и он продал вашу жену в один из местных борделей.

— Соню в бордель? — печально усмехнулся Данила.

Настроение было совсем не веселым, но это было действительно забавно. Хоть и печально до ужаса.

— А что это вас так удивляет?

— Да ничего. Вы не знаете Соню, поэтому говорите такую ерунду.

— Я видел ее фото. Милая молодая женщина с неплохой фигурой, почему нет?

— Для подобных вещей нужны какие-то умения. Ну не знаю, совсем другой темперамент, что ли…

— Хм, вы считаете, что ваша жена недостаточно хороша для борделя?

Данила снова взглянул на облака. Представить Соню в борделе он мог только в качестве главного бухгалтера или на регистратуре. Выходит она такая с золотистой папочкой и говорит: «Вам какую девицу? В красном белье, зеленом или, может быть, без белья совсем?» Данила вытер вспотевший лоб. В груди снова сдавило.