— Спасибо, Мак, — поблагодарил его Джей и щелкнул пальцами перед моим носом. — Рейнбоу, проснись.

— Ага, проснулась. Пытаюсь понять, есть ли тут малый бальный зал и теннисные корты. А, и бассейн.

— Есть, но плавать будем уже вечером.

— В смысле?..

— Бассейн в цокольном этаже. А вот теннисных кортов нет. Теннис — это прошлый век. Сейчас все уважающие себя аристократы режутся в Дум.

— О великий Будда… — Вот как понять, он издевается или тут в самом деле есть бассейн? — Ладно, плавать вечером. Гардеробная. Движущиеся лестницы. Хогвардс. Ох. Как же хорошо, Джей что ты — не лорд, а нормальный человек!

Уж не знаю, что я опять сказала такого. Ну… в смысле… У них обоих такие лица стали…

— Мак, я не хотела обидеть вашего милорда. Наверное… наверное, он тоже нормальный… — я обвела взглядом столовую, в которой легко бы поместилась наша трешка, и добавила: — в некотором роде…

Мак заржал. Джей, еще раз переведя взгляд с меня на Мака, тоже. А потом, не переставая ржать, взял меня за руку и повел в гардеробную.

Ну а что? Нормальному человеку не нужно все вот это — потолки в пять метров, антикварный фарфор, гостиная с теннисным кортом и оранжерея с бассейном и фонтаном. То есть это круто, спору нет, но… на фига? А уж убираться в таких хоромах и вовсе с ума сойдешь. Тут наверняка не одна мисс Хенкс с утра до ночи пашет, а целый штат прислуги…

Правда, никого из прислуги я не увидела. Даже мисс Хенкс. И хорошо. Подумать только, она могла вчера слышать нас с Джеем… ой-ой. А ведь могла и видеть… Два раза ой-ой.

Третье ой было, когда Джей распахнул передо мной дверь пресловутой гардеробной. Почему-то мне представлялось что-то вроде шифоньера-переростка, ну на крайний случай, кладовка метров трех квадратных. Ага. Щас. Двадцать пять не хотите? И все двадцать пять метров — штанги с пиджаками, полки с обувными и какими-то еще коробками, целая выставка галстуков и легион рубашек.

— Он точно успевает все это носить? Или каждый год не глядя отдает в Армию Спасения и заказывает новую коллекцию?

— Даже не знаю, — задумчиво пробормотал Джей, — зачем нормальному человеку столько шмотья.

Обернувшись, я оглядела Джея с ног до головы и вынесла вердикт:

— Пофиг. Ты будешь великолепен в чем угодно. Но без ничего — еще лучше.

Джей хрюкнул и подтолкнул меня к ближайшей стойке-плечикам, на которой висел прелестный брючный костюмчик в элегантно-непринужденном стиле.

— Одевайся, прекрасная леди. Хоть Маку можно о тебе позаботиться.

Я независимо фыркнула. Вот будет мне теперь припоминать!

— Маку — можно. Он… — я замялась, вспомнив вчерашнюю почти что ссору, и пожалела, что вообще хоть что-то ответила.

— С тобой не спит? — уточнил Джей.

Я обернулась, с моего языка почти сорвалась резкость… Но я промолчала. Потому что Джей не пытался меня подковырнуть. Нет. На самом деле ему было важно, что я отвечу.

— Потому что ты мне слишком важен, Джей. С тобой я становлюсь другой. Такой, какой я сама себе нравлюсь. И я не хочу это менять. Ты слишком похож на счастье.

— Счастье на конце радуги, — шепнул Джей, привлекая меня к себе и целуя в макушку. — Одевайся, пора бежать на чертову работу.

Чертова работа началась сразу, как я приехала в отель, и завертела меня, как на чертовом колесе. Киса плохо спал, у Кисы отвратительное настроение и болит голова, Киса потерял любимый галстук, у Кисы несварение желудка от местной еды…

Странно, как я раньше воспринимала это все как тонкую натуру художника, когда на самом деле — это все капризы избалованного дитятки? Балованного, вредного и бестолкового. Потому что Киса напрочь забыл о том, что в одиннадцать нам надо быть в Гайд-парке. Он сегодня, видите ли, собрался гулять вдоль Темзы и ловить вдохновение. Со мной, разумеется, потому что ему нужен переводчик.

— Сегодня ты рисуешь акварелью в Гайд-парке, Киса, и все это снимают для шоу. Тебя снова покажут в телевизоре.

Показаться в телевизоре Киса хотел, а вот Гайд-парк — нет. Там шумно, грязно, толпы народу и вообще это мейнстрим.

— Киса, я начинаю понимать, почему у тебя нет ни менеджера, ни продюсера, ни даже нормального агента.

— Потому что они работать не умеют!

— Потому что ты всех затрахал.

— Ты не понимаешь! Ты — такая же мещанка, как все они! Мне нужен простор, вдохновение! Муза! Ну почему ты не могла остаться той же милой Лизонькой, на которой я женился? Я так тебя любил! А сейчас только посмотри, на кого ты стала похожа!

— На человека. Бери мольберт, Нэнси приедет за нами через пять минут.

Критически оглядев меня, Киса вдруг округлил глаза и потребовал:

— Ну-ка, покажи.

— Что показать? — не поняла я.

— «Берберри»? Лиза, я спрашиваю, что на тебе надето!

— Жакет на мне надет. Ипполит, не зависай, прошу тебя.

— Так вот на что ты тратишь мои деньги… Между прочим, могла бы и меня попросить. Я бы купил тебе «Берберри». Рад, что у тебя наконец-то появился вкус.

Я пожала плечами. Что за «Берберри», понятия не имею. Но сидит удобно и выглядит стильно. Все же Мак не зря ест свой камердинерский хлеб. Вот только Кисе я не скажу, что мои одежки куплены Маком, а то еще взбесится. С ним никогда не угадаешь, будет он сегодня милым и заботливым няшечкой или взорвется на пустом месте и начнет надевать на меня паранджу. Творческий, мать его, истероид.

По счастью, сегодня у истероида случилось затишье, и он без лишних разговоров собрался и поехал в Гайд-парк работать. И вообще вел себя так, словно вчера ничего не случилось, и я ночевала у бабушки, а не черт знает где и с кем. Ну, я всегда была уверена, что Киса точно знает — я ему не изменяю, просто говнится. То есть раньше я называла это другим, более вежливым словом, но суть от этого не меняется.

И все было отлично, пока… О да. Вы догадались. У меня зазвонил телефон, который давно надо было утопить в Темзе, а сверху уронить Биг-Бен.

Я уже говорила, что ненавижу телефон? Так вот. Ненавижу. Бесит! Бе-сит!


Бабуля позвонила аккурат как телевизионщики приступили к съемкам. Вокруг Кисы уже собралась толпа любопытных, услуги переводчика временно не требовались, и я надеялась хоть пару минут передохнуть и выпить минералки.

То есть звонку бабули я была рада. Ровно до первого ее слова.

— Тебе Вадик не звонил? Ты не знаешь, где он?

О святый Будда, хоть бы этот Вадька уже сдох, сученок мелкий!

— Откуда мне знать, бабуль?

В общем, дело впрямь было плохо. Вадька так со вчерашнего дня и не появился, телефон отключен, все приятели обзвонены и ничего о нем не знают, его девушка не отвечает вообще. К тому же теть Лена наплела бабуле чертовщины о моих долгах, за которые страдает бедный Вадичка.

— Что за долги, Лиза, маленькая моя? — в голосе бабули звучала отчетливая паника. Немудрено. Со словом «долги» в нашей семье связано очень много неприятного. Мягко сказано «неприятного».

— Да нет уже никаких долгов, бабуль. Вадька кому-то поцарапал капот, его припугнули немножко, но я уже за него заплатила. Не волнуйся, он просто ушел в загул.

— С рукой в гипсе? Лизонька, скажи мне правду! — Паника сменилась на трагедию.

— Говорю правду: нагуляется и вернется. Меньше слушай теть Лену, сама же знаешь, она склонна к драме на пустом месте.

— Так уж и на пустом, — усомнилась бабуля, но вроде немного успокоилась.

Чего не скажешь обо мне. Я задницей чуяла, что Вадькины фокусы мне еще аукнутся. И ведь, что досадно, задница опять оказалась права. Но не сию секунду. Пока же я вернулась к телевизионщикам и на все сто отработала свои агентские. Ну, это было несложно. Ведущая шоу заинтересовалась Кисиными картинами — художник-то в самом деле гениальный. И я ей предложила сотворить ее портрет. Вот прямо сейчас, пока у Кисы есть немного времени до выставки, и только по очень большому знакомству. И, что немаловажно, за совершенно смешные деньги плюс дополнительную рекламу в ее шоу и протекцию куда-нибудь еще. К примеру, у дорогой Таши есть знакомые среди известных критиков…

Мы сошлись на смешной цене в пять тысяч фунтов — правда смешной, Киса дома писал портреты за сравнимые деньги — и знакомствах. Честно говоря, пять тысяч интересовали меня гораздо меньше связей среди британской журналистской братии. Деньги-то на девяносто процентов пойдут Кисе, а связи — на все сто мне. Я корыстна? Да. Я корыстна. Я, может, еще поживу в Англии год-другой. Мне тут нравится. Народ поспокойнее, чем у нас, и все как-то проще, что ли.

На телестудии, где Киса начал рисовать Ташу в перерыве между какими-то ее делами, мне тоже понравилось. Совсем не похоже на наше Останкино-Объедкино, намного человечнее. И полно приезжих, особенно арабов и индусов. Даже больше, чем в Москве таджиков. И нет такого жесткого разделения в плане работы. То есть местные таджики не только метут улицы, строят дома и торгуют на базарах. Тут полно индусов-журналистов, арабов-медиков, африканцев-полицейских и прочая, прочая. Вплоть до вьетнамских докторов права.

Собственно, этот день можно было назвать прекрасным. Было бы. Если бы мне весь день не названивала теть Лена — и стопудово в перерывах между попытками дозвониться мне выедала мозг бабуле и дедуле. Я-то поставила ее в ЧС и видела лишь количество звонков, а бабуля и дедуля с ней в одной квартире живут, бедняжки.

Когда Киса уже заканчивал свою сессию с Ташей, я позвонила дедуле. Единственному спокойному и разумному человеку в нашем дурдоме.

Дедуля был зол и обещал всыпать Вадьке ремня, чтобы не нервировал мать и бабку. А мне велел не париться и заниматься своими делами. Парню уже восемнадцать, пора стать мужиком, а не прятаться под юбками.

После разговора с дедулей я и сама успокоилась. Ну, подумаешь, загулял на радостях, с кем не бывает. Тем более у него какая-то девушка появилась. О которой, кстати, я раньше и не слышала.