Морган Мэтсон - Лето второго шанса

Я еще не привыкла к тому, что его нет среди нас, и любой пустяк мог заставить меня расплакаться. Однажды я нашла в белье один из чистых носовых платков отца и никак не могла решить, что с ним делать.

Но сегодня, вернувшись с автобусной станции, я прошла босиком по подъездной дорожке и на террасе увидела маму. Перед ней был большой конверт желтоватого цвета.

– Привет, – сказала я и села рядом с ней. – Что это? – Конверт заставил меня немного занервничать. Мама перевернула его, и я увидела выведенное на нем рукой отца слово «Тейлор». Дыхание у меня перехватило, и я в смущении посмотрела на маму.

Она подтолкнула конверт по столу ко мне.

– Вот, оказывается, в чем заключался загадочный проект вашего отца. Я нашла эти бумаги наверху, в чулане. Он написал каждому из нас.

Я взяла конверт и провела пальцами по своему имени. Мне не хотелось обидеть маму, но последние слова отца, обращенные ко мне, следовало прочесть в уединении.

– Извини, – я немного отодвинула стул от стола, – но…

– Иди, – ласково сказала мама. – А потом, если захочешь о чем-нибудь поговорить, я буду здесь. Ладно?

Я кивнула и встала со стула.

– Спасибо, мам.

Я осторожно взяла конверт и вышла с террасы. Вряд ли он представлял какую-то ценность хоть для кого-нибудь, но в данный момент был для меня дороже всего на свете. Оказалось, что я иду к причалу. На нем никого не было. Вечернее солнце сверкало на поверхности воды.

Я сбросила шлепанцы и пошла босиком по доскам настила, ощущая подошвами их тепло и думая, что уже середина августа, лето подходит к концу и скоро нельзя будет ходить босиком.

Я подошла к дальнему концу пристани и, бросив рядом с собой сумку, села, скрестив ноги. Затем, глубоко вздохнув, открыла конверт.

Я ожидала обнаружить там несколько листков бумаги, но в нем помещалось еще несколько конвертов. Я вытряхнула их на настил. Все они были запечатаны и подписаны аккуратным наклонным почерком отца: «Окончание старшей школы», «Окончание колледжа», «Когда получишь диплом юриста/доктора философии/мастера танца», «В день свадьбы», «Сегодня».

Я выбрала конверт с надписью «Сегодня», а остальные аккуратно сложила обратно, закрыла большой конверт металлической скобкой и убрала в сумку, придавив сверху бумажником и сотовым телефоном.

Затем открыла оставшийся конверт и, глубоко вздохнув, стала читать.

«Привет, малыш! Что нового?

Итак, ты читаешь это, а я совершил самую ужасную вещь, уйдя от мирской суеты на пару десятилетий раньше положенного срока. Я очень виноват, Тейлор, что поступил так по отношению к тебе. Надеюсь, ты понимаешь, что если бы это зависело от меня, если бы у меня была хоть малейшая возможность выбора, я никому не позволил бы забрать меня от вас, я бы изо всех сил этому воспротивился.

Надеюсь, ты уже поняла, что ближайшие годы я буду поблизости, чтобы давать тебе советы. Хочется верить, что некоторые из них окажутся тебе полезными. Очень жаль, что пришлось оставить тебя так рано. Но больше всего я жалею, что у меня никогда не будет возможности увидеть, кем ты станешь. Мне кажется, тебя, доченька, ждут великие дела. Может быть, ты сейчас закатишь глаза, но я это точно знаю. Ты – моя любимая дочь, и я знаю, что смогу тобой гордиться. Я уже и так горжусь тобой каждый день.

Меня не беспокоит то, с кем ты дружишь, как развлекаешься, учишься и так далее. Единственное, что меня немного тревожит, – твое сердце.

Я заметил в тебе, дорогая дочь, склонность убегать от того, что тебя пугает: от любви и доверия. Я был бы очень огорчен, если бы мой преждевременный уход побудил твое сердце закрыться и ты исключила для себя возможность любви. (Возможно, речь сейчас идет о реальной опасности.)

Но у тебя доброе, прекрасное и сильное сердце, которое заслуживает любви достойного человека. Когда понимаешь, что уже не откроешь новый месяц в календаре, появляется некое видение будущего. Я понял, что «Битлз» ошибались. Любовь – отнюдь не все, что нам нужно. Любовь – это и есть все что существует.

Будет страшно. Но я знаю, ты справишься. Знай, что, если есть хотя бы малейшая возможность, я буду с тобой. И знай, что я всегда любил и буду любить тебя.

Папа»

Я положила письмо на колени и посмотрела на озеро. По щекам текли слезы, но я пока не утирала их. Я знала, что снова заплачу, когда стану перечитывать письмо. Я аккуратно убрала его в конверт и спрятала в сумку под бумажник, все еще удивляясь, что отец написал его. Сам факт, что он побеспокоился о том, чтобы обратиться ко мне в поворотные моменты судьбы, делал мысль о предстоящей жизни без него чуть менее невыносимой.

Думая о той части письма, в которой он писал о моем поведении, я провела рукой по доскам настила. Я не знала точно, когда он написал это письмо, но в нем говорилось о том, как я поступила с Генри, которого оттолкнула, потому что мы слишком сблизились. Я не позволила Генри помочь мне так, как Уоррен позволил Венди. Теперь я понимала, что, расставшись с Генри, не стала сильнее. Я была слабой и начала бояться.

Я не знала, смогу ли выполнить то, чего хотел от меня отец, смогу ли кому-нибудь открыть сердце. Это был серьезный вопрос, и ответа на него не было. Но я знала, что в какой-то момент благодаря отцу я попробую.

В ту ночь я спала крепко, как еще ни разу тем летом. Я проснулась от солнечного света и пения птиц. Наступил еще один прекрасный день. Но я знала, как быстротечно время. Мне пришло в голову, что чудесные дни не будут длиться бесконечно, и я поняла, что должна сделать.

Встав с кровати, я не стала приводить себя в порядок, а сразу направилась к двери. Генри этим летом уже лицезрел меня и не в таком виде. Но он понимал, что я за человек, даже тогда, когда я изо всех сил пыталась это от него скрыть.

Я все лето встречала Генри в самых неожиданных местах, и теперь было так странно искать его. Но что-то мне подсказывало, что так надо, что после долгих лет бегства от того, что меня страшило, я наконец собираюсь бежать этому навстречу.

Или, по крайней мере, идти. Лес – мне казалось, что я найду Генри именно здесь – не очень подходил для того, чтобы бежать. Я шла уже минут двадцать, стараясь не наступать на прогнившие стволы, когда обогнула куст и увидела его.

Он сидел на земле, прислонившись спиной к дереву, лучи солнца, проникавшие сквозь листву, скользили по его лицу. Он взглянул на меня и поднялся на ноги, прежде чем я успела заговорить.

– Привет, – сказала я и позволила себе посмотреть на него так, как не смотрела со времени нашего расставания. Все было не так, как в начале этого лета, когда я впервые увидела его на пристани и заметила, насколько он привлекателен. На этот раз я увидела в его взгляде доброту.

– Привет, – ответил он, и по удивлению в его голосе я поняла, что он хочет спросить, что я тут делаю.

– Спасибо, что пришел, – поблагодарила я, и он понял, что я имею в виду похороны. – Я тебе очень за это признательна.

– Не надо благодарить, – сказал он и грустно улыбнулся. – Мне твой отец очень нравился. – Я обратила внимание на прошедшее время глагола и не решилась ничего ответить. – И у тебя получилась прекрасная речь. Я тобой гордился, Тейлор.

Я посмотрела на непослушную прядь, упавшую ему на лоб, и мне захотелось откинуть ее и поцеловать его, рассказать, что я чувствовала все это время, хотя до сих пор не позволяла себе признаться в этом.

– Итак, – он засунул руки в карманы, – что ты делаешь в лесу? Заблудилась?

– Нет, – честно ответила я, – не заблудилась. – Я вздохнула и поняла: то, что собираюсь сделать, идет вразрез со всем, что делала до сих пор. Я намеревалась столкнуться лицом к лицу с тем, чего боялась больше всего. Но этого хотел мой отец. И в глубине души я знала, что время для этого пришло.

– Я испугалась, – призналась я. – Но мне не следовало отталкивать тебя.

Генри кивнул и посмотрел себе под ноги. Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь шелестом листьев и отдельными криками птиц. Я знала, что отступать нельзя.

– Интересно, – продолжала я, – как ты отнесешься ко второй попытке? – Я ждала ответа и пыталась представить, что думает Генри. Сердце учащенно билось. Было мучительно, но мне все же казалось, что это лучше, чем бежать и прятаться.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

– Наверно, это зависит от обстоятельств, – медленно проговорил Генри. – Но вообще – положительно.

Я улыбнулась ему в ответ, может быть, впервые за эти дни. Нам многое еще предстояло обсудить и понять. Но я чувствовала, что вместе мы справимся.

Я сделала шаг к нему навстречу и подумала о словах, которые мы вырезали пять лет назад на настиле пристани: наши имена и слово «навсегда». И, прежде чем я потянулась, чтобы поцеловать его, подумала, что, может быть, написанное верно.

Я плотнее запахнула кофту и села на влажную траву. Подходил к концу август, становилось прохладно. Листья, все лето бывшие ярко-зелеными, стали понемногу желтеть и краснеть. Я часто приходила сюда с тех пор, как установили мемориальную табличку, она по-прежнему заставляла меня улыбаться, вздыхать и скучать по отцу.

Указания отца мы нашли вместе с завещанием. Его должны были похоронить в Стэнвиче, но он также хотел, чтобы табличку поместили и здесь, в Лейк-Финиксе, где он провел несколько лучших своих дней. Трудно было поверить, что отец действительно хотел табличку с такой странной надписью, но я сказала брату, что ни к чему отец не относился серьезней, чем к каламбурам. Так здесь, на небольшом кладбище Лейк-Финикса, появилась единственная эпитафия-каламбур: «Робину Эдвардсу, любимому мужу и отцу… На этом выступление защиты окончено».