– Неужели у неё действительно никого нет? Дети, внуки…

– Нет, – уверенно отвечает мне Валери и наливает холодную воду в стакан. – Помню, она как-то рассказывала о муже, которого спустя сколько-то лет посадили в тюрьму за воровство. Кажется, это ещё по молодости было. А потом она поняла, что жизнь, не обремененная семьей и хозяйством, намного прекраснее, чем обязательства и ответственность.

– А чем она зарабатывала на жизнь, если могла позволить себе жить здесь?

Валери призадумывается и делает несколько глотков воды.

– Кажется, её родители были коллекционерами антиквариата. Мне сложно вспомнить… – усмехается Валери. – Я ведь уже говорила тебе, что люди здесь не очень любят рассказывать о себе. Но помнится, что Салли-Малли несколько раз упоминала какие-то галереи в Европе. Думаю, что она посвятила себя искусству, скупая и продавая по всему миру известные и дорогостоящие произведения и вещицы. Наверное, моя бабушка подружилась бы с ней.

– Ваша бабушка тоже интересовалась искусством?

– Ну, не то, чтобы интересовалась, но она свято ценила стремление людей к хранению и сохранению семейных драгоценностей. Помню, на её столике всегда лежало старое зеркальце в массивной оправе из темного дуба, а на обратной стороне сверкал благородный настоящий рубин. Иногда она позволяла мне повертеть эту вещицу в руках и всё время говорила, что с каждым днем растет не только цена этого зеркальца, но и его ценность. Его подарил ей дедушка, а спустя несколько месяцев он погиб на войне. Мне всегда казалось, что когда она смотрела в него, то видела не свое отражение, а лицо любимого мужа. Она очень любила его.

Не отрывая от неё глаз, я залажу на высокий стул и подпираю рукой подбородок.

– И потом это зеркальце досталось вашей маме?

– Если бы оно досталось моей маме, то незамедлительно ушло бы с молотка! – смеется Валери. – Она считала безделушками всё, что блестело, сверкало и имело хоть какую-то ценность для человеческой души. Если вещь чего-то стоила, то её непременно нужно было продать.

– Как грустно такое слышать… А что же стало с тем зеркальцем?

Валери вздыхает и достает из холодильника фруктовую нарезку.

– Это зеркальце было самым дешевым из того многообразия украшений, которыми владела моя бабушка. Это была просто вещица, которая делалась дорогой только лишь потому, что на обратной его стороне был огромный рубин. Особняк, в котором жила моя семья, обчистила неуловимая банда воров, что охотилась исключительно за антиквариатом. Я была очень маленькой, когда это случилось, но помню, что больше всего бабушка горевала по этому зеркальцу и бриллиантовому ожерелью с огромным изумрудным кулоном. Какой же он был тяжелый! Мне казалось, что этот камень не помещался в моих крошечных ладошках, – смеется Валери, вспоминая детство. – Были похищены не только украшения, но и картины, старинные часы и много-много всякого, что годами собирала моя семья.

– Я что-то такое читала об этом, когда искала о вас информацию в Интернете. Но, по правде говоря, через строчку. Не думала, что трагедия вашей семьи настолько…увлекательна, уж извините.

– Брось извиняться! История, конечно, интересная. После того, как моя семья лишилась большей части своих богатств, – с сарказмом добавляет Валери, – родители с трудом удержали свои позиции в высшем обществе. И когда мне исполнилось шестнадцать, они с нетерпением стали ждать моего совершеннолетия, чтобы выдать меня замуж за респектабельного и перспективного юношу, за душой которого были богатые родители и полезные связи.

– Древность прям какая-то. Вы хоть немного любили в своей жизни? По-настоящему?

– Мужчину?

– Угу. С такой историей, мне кажется, что вы просто не успели это сделать. Рано вышли замуж, а до этого вам явно все уши прожужжали будущим избранником. А потом семейная жизнь, измены… Извините…

– Знаешь, как бы трудно мне не было с Германом, как бы противно не было от того, что он изменял мне… Я его по-своему любила. И когда мы перебрались на этот остров, у нас как будто жизнь заново началась. Здесь он был только моим мужчиной. Пока не съездил в мир и не помер от сердечного приступа, доказывая молоденькой девице свои былые навыки в постели! – бросает она с веселым смешком.

– Да уж, – улыбаюсь я, не зная, как комментировать такое. – Так и драгоценности те, что украли, так и не нашли?

Валери протяжно фыркает.

– Они разбрелись по всему белому свету! Кто-то тайно покупает, потом перепродает – там целая система. Не думаю, что в этой жизни мне доведется ещё раз подержать в руках бабушкино зеркальце. Хотя, я бы многое за это отдала.

* * *

Валери говорит, что не хочет ужинать, ссылаясь на усталость. Если честно, я очень беспокоюсь за неё. Решаю приготовить легкий овощной салат с отварным картофелем, и если чуть позже она не пожелает спуститься, то я отнесу ей свою стряпню в спальню. Мне очень хочется рассказать ей о вчерашней встрече с Эриком и поделиться своими подозрениями. Однако, я опасаюсь сделать Валери своей соучастницей в сокрытии информации. Я ведь уже, как-никак, солгала следствию… И есть ли вообще это следствие, учитывая, что Салли-Малли умерла во сне?

Короче говоря, как бы прискорбно это не было, но сначала мне нужно разобраться во всем самой, прежде чем делиться этой историей с кем-либо.

На следующий день, когда мы с Валери завтракаем крепким кофе и ароматными булочками из хлебопечки, к нам присоединяется Генри Джонс. Держа в руке большую белую кружку, он, не дожидаясь приглашения, садится в свободное кресло и с небывалой для него радостью в глазах и голосе сообщает, что его Дона вчера вечером улетела в мир по срочным делам, связанным с работой. Я хоть и совсем немного знаю Генри, но уже вижу, насколько сильно он оперился. Стоило его жесткой жене покинуть их дом, как в нем тут же проснулась уверенность и бесстрашие.

– А как ваши дела, милые дамы? Как настроение? Не правда ли, денек просто волшебный?

Мы с Валери переглядываемся.

– Это так… Правда событие вчерашнего дня ещё долго будет в памяти.

Слова Валери хоть немного притупляют неуместное веселье мистера Джонса, и мужчина тут же виновато опускает глаза в свою кружку.

– Надолго Дона уехала?

– Пока не разберется с возникшими проблемами… Пару недель её точно не будет.

– Ого. Заскучаешь! – говорит ему Валери, скрывая улыбку. – Как ваши с Доной успехи в поиске садовника?

Генри Джонс закатывает глаза и с неохотой оглядывается, окинув свою лужайку взглядом человека, которому уже слишком осточертела эта тема.

– Никак. Все только и говорят об этом на острове! Дона слишком придирчива! С её характером от нас отказались все садовники.

– А я думала, что это вы их выгнали.

– Ну, сначала мы их, а теперь они нас шпыняют! С нами теперь никто не хочет иметь дело и всё благодаря моей Доне! Это ей не нравится, то!

– Быть может, в таком случае тебе самому заняться своим участком? Ты ведь знаешь всё о предпочтениях своей жены.

Он обводит Валери неспешным взглядом, да ещё с такой кривой улыбкой, будто только что ему дали самый идиотский совет в жизни.

– Вчера ваша жена сделала комплимент Эрику, который облагородил свой участок самостоятельно и даже предложила ему заняться вашим, – сообщаю я, искоса поглядывая на мистера Джонса. – Как вам такая идея?

– Ну, если моя Дона вздумала разругаться ещё и с соседом… – смеется он, а потом резко замолкает. – Чертовски ужасная идея, – шепотом отвечает Генри. – Думаю, Эрик и сам это понимает. Надеюсь, он отказался?

– Весьма деликатно и осторожно, – подмигивает ему Валери. – А вообще, Эрик молодец. Ему и впрямь удалось в рекордно короткие сроки преобразить свой двор.

Мистер Джонс снова оглядывается, чтобы взглянуть на тот небольшой кусочек лужайки Эрика, что едва виден отсюда.

– И когда он успел? Я всего пару раз видел, как он копался в земле, а тут уже и деревца, и пальмочки… Кстати, очень забавные. Это какие-то карликовые, да?

– Он говорит, что иногда работает по ночам, – сообщаю я, игнорируя вопрос о разновидности пальм. – Не замечали?

Подумав с пару секунд, мужчина отрицательно качает головой.

– Не припоминаю. К тому же, не в потемках ведь он будет землю рыть! Если у Эрика загорается ночной уличный свет, то он светит прямо в окна нашей с Доной спальни. А я ничего подобного не припоминаю.

– А если бы горел свет, он бы мешал вам спать? – уточняю я.

– Думаю, что да. Но тогда бы мы просто опустили плотные жалюзи.

– И вы, наверное, слышали бы, как он работал, да? Как лопата вонзается в землю, как ведро какое-нибудь упадет и всё такое?

Пока мистер Джонс размышляет, заинтересованный взгляд Валери не сходит с моего лица. Пребывая в сказочной эйфории от внезапного отъезда жены, старик Джонс не замечает никакой подозрительности и странности в моем любопытстве.

– Думаю, что да. Но ничего такого не было. У меня очень чуткий сон, поверьте, дорогуша. Если, конечно, Эрик не обладает грацией какой-нибудь пантеры, которая способна бесшумно передвигаться! – смеется он. – Я планирую в центр съездить на велосипеде, в аптеку нужно. Вам ничего не надо прикупить?

– Нет, Генри, спасибо, – улыбается ему Валери, а сама же не сводит с меня глаз. – Кстати, моя Доминика с завтрашнего дня начинает вести занятия по йоге, не хочешь присоединиться к нам?

– Правда? – оживился Генри. – А вас много?

– Мы с Сашей, Диной и Лорен. Вообще-то, первое занятие у нас было вчера, но оно сорвалось из-за случившегося с Салли-Малли…

– Ну, да… А я не сломаюсь?

– Что вы, мистер Джонс! – смеюсь я. – Уверяю, вам очень понравится и всё с вами будет хорошо.

– Что ж, я с радостью. Коврик позаимствую у Рикардо, у него их очень много. Качается без конца, скоро кожа от стальных мышц полопается!

Стоит только мистеру Джонсу задвинуть за собой кресло и сделать пару шагов в сторону своего дома, как Валери тут же принимается расспрашивать меня об Эрике и моем подозрительном любопытстве относительно его лужайки. В сущности, мне нет никакого дела до красоты его кустиков, пальмочек и деревьев, меня интересует совершенно другое.