Отставив в сторону бокал, где на самом донышке плескались остатки шампанского, Юлька провела языком по его груди, затем спустилась ниже и уже собралась облизать боевое орудие, стоявшее на изготовке, как зазвонил сотовый. Она сорвалась с места и с воплями: «Я совсем забыла!» — бросилась на кухню за мобильником.

Крепс не прислушивался, но до него долетали обрывки фраз. Его любовница то что-то бурчала в трубку, то переходила на повышенную громкость.

— Вы точно уверены, что там никто не живет? — услышал Дима, но не придал значения.

— Если он узнает, то вам не простит, — вскрикнула она в следующую минуту. И сразу же заюлила: — Нет, я не могу, даже не проси. И вообще, перестань звонить, я занята.

— Кто это? — лениво поинтересовался Крепс. — Какого рожна хотят?

— Да, Женька Миляев, — соврала на ходу Юля. — Мы с ним вместе к твоему шефу приезжали в Никифоровку.

— А-а, — хмыкнул довольно Крепс, совершенно забыв, что Красного Перца приняли в отдел военных переводчиков. Он потянул девицу к себе. — Тут агрегат простаивает, а ты где-то ходишь, Юля, — хохотнул он, наваливаясь сверху.

Сколько длился любовный марафон, Дима не помнил. Они ели, дремали и снова трахались, будто кролики. И лишь под утро уснули, откатившись в разные стороны. И когда густая дрема уже почти окутала сознание, до Крепса дошло, словно все детали мозаики сложились воедино. Он пробудился мгновенно и, сев на кровати, резко дернул Юльку руку, потом потрусил за плечо.

— Юля, — позвал негромко, но требовательно.

— Что случилось? — пробубнила она, садясь на постели и таращась подслеповатыми глазами. — Ты что, Дим?

— Так, — рыкнул он. — Рассказывай, голуба, куда это ты с друзьями собиралась? Что это за файер-шоу у Никифора?

— Да Женька Маляев, — принялась врать Фомина. — Он придумал…

— Не люблю лживых баб, — мотнул головой Крепс и, тряхнув девицу за плечи, предложил: — Попробуй еще раз. Если не получится, отвезу в контору. Там тебе помогут…

— Дима… — ошалело уставилась она. — Я… я ничего… Это Кирилл и Данька, что меня на кладбище забыли. Они хотят отомстить за Толика, — вздохнула она. — Дом пустой, сгорит, и не жалко. Твой генерал себе еще десяток отстроит. А пожар привлечет внимание общественности. А то люди начали забывать про Меньшикова…

— Что же вы творите, мрази? — охнул Крепс, подхватывая со стула трусы, а затем и брюки. — Жизнь не компьютерная игра! И там человек в доме! Сестра Сергея Юрьевича!

— Но мы же не знали, — просипела Юля наивно, будто это ее оправдывало.

— Какая милота, — мотнул головой Крепс и, положив в карман Юлькин сотовый, понесся вниз по лестнице. Дорогой он успел позвонить Алене, но старшая сестра Бека не взяла трубку. Прибавив газу, Крепс влетел в Никифоровку, когда языки пламени уже лизали крышу. Деревня спала. Кое-где просыпались люди и спешили на помощь. А Блинников, бросив открытую машину прямо на дороге, перепрыгнул через забор и рванул к двери. И обомлел, увидев просунутую в ручку лопату.

— Мать вашу, — рыкнул он, откидывая ее прочь и вламываясь внутрь. — Елена Юрьевна! — заорал во все горло. Покосился в сторону кухни, где уже вовсю бушевал огонь. — «Наверное, туда бутылку кинули», — отметил про себя и заметался по комнатам. — Матушка Пелагея! Елена Юрьевна!

— Я здесь, — послышался снизу голос. Толстая ляда приподнялась над полом в коридоре.

«А почтенная монахиня не растерялась», — хмыкнул про себя Дима, придерживая крышку и помогая Алене выбраться из подполья.

— Бежим, — скомандовал он и, подхватив настоятельницу, как мешок картошки, бросился вон из объятого пламенем дома. Сзади гудел огонь и рушились балки.

«Я успел, — подумал Крепс, опуская сестру шефа около Рэнджа. Он заметил, как обычно спокойную Алену бьет дрожь. — Да и в такой мороз в рясе из тонкой шерсти околеть можно», — хмыкнул он про себя и, не раздумывая, достал из багажника генеральскую куртку и накинул ее на плечи матушки Пелагеи.

Он отстраненно созерцал, как горит отчий дом Бека, наблюдал, как около Рэнджа паркуется шеф, приехавший на паркетнике сестры. Как полиция задерживает журналистов. Заметил недобрую ухмылку Кирсанова и даже подумал, что шеф ни о чем не догадался, когда на плечо легла тяжелая рука.

— Поговорим, Крепс, — усмехнулся Бек, угрюмо созерцая развалины дома, и добавил добродушно: — Давай рассказывай. Ты даже не представляешь, как я благодарен тебе за спасение Алены…

— Я просто оказался в нужное время в нужном месте, — отмахнулся Дима. — Не совершил ничего героического. За тебя, Бек, я бы и жизнь отдал. Ты же меня тоже прикрывал в Судане…

Кирсанов лишь молча кивнул и по-мужски сгреб адъютанта в охапку.

— С девицей как поступишь? — хмыкнул негромко.

— Пошлю на хрен, — скривился Крепс. — Мне притрушенные на голову бабы не интересны. Вот только заеду телефон отдам, — усмехнулся он.

— А следствию помочь не хочешь? — улыбнулся Кирсанов и посмотрел внимательно.

— Девчонку жалко, Бек. Ну дура, я знаю. Но она сама дома осталась, — проблеял поморщившись Блинников.

— Да ну, — поморщился Кирсанов и кивнул в сторону, где по дорожке шла Юля Фомина и с ужасом взирала на обуглившиеся стропила и потемневшие от гари стены соседнего дома.

— Я отдам ей телефон, Бек, — то ли попросил, то ли предупредил Крепс. — Мы же с бабами не воюем.

— Отдай, — пробурчал Кирсанов. — Я думаю, ее подельники сдадут Юлечку сами. Зачем нам руки марать. Алена жива, и это главное. Только пусть возвращается откуда пришла. Нечего тут околачиваться. Ей бы косу, так за смертушку принял бы…


Крепс усмехнулся, понимая, что шеф прав. Он решительно шагнул к бледной и перепуганной девице. Схватил за рукав и отволок в сторону.

— Ну что, нравится? — поинтересовался зло. — Приехала полюбоваться?

— Дима, — пролепетала Фомина. — Я же не думала, что так получится.

— Вы чуть не убили человека, — хмуро заявил Блинников. — Твои друзья ответят за попытку спалить заживо сестру Кирсанова. Думаю, там сроки светят большие. Ну и у тебя есть все шансы пойти за соучастие. Мата Хари, блин…

— Дима, я же не знала. Думала, попугают просто, и все…

— Вы, идиоты, кого пугать вздумали? Боевого генерала? Да он вас как цыплят передушит… Но только Кирсанов занят серьезным делом, а вы его осаждаете ради хайпа и бабок. Вали отсюда, девочка, — прорычал недовольно. — Забирай свою мобилу и вали, — протянул он ей сотовый.

— Дима, а как же мы… — всхлипнула Юля, пряча трубку в бездонный карман черной обшарпанной куртки. — Ты бросаешь меня?

— Нет никаких мы, Юля, — криво усмехнулся Крепс. — Подумаешь, потрахались маленько. У меня таких, как ты, целая псюрня, да и через тебя не один полк прошел…

— Как ты смеешь? — вспыхнула она.

— Прости, — ухмыльнулся он. — Но я не желаю тебя больше видеть. Сделай одолжение, не попадайся мне на глаза, ладно?

Юля Фомина жалко шмыгнула носом, поправила на груди свою необъятную куртку и, прошептав: «Как скажешь!», уныло побрела прочь.

Крепс глянул вслед худой перекошенной фигурке и, недоумевая, как ему удалось вляпаться в глупый роман с никчемной журналисточкой, вернулся к Беку.

«Мудро сказала матушка Пелагея, — про себя пробурчал он. — Господь управляет нами через обстоятельства. Хорошая фраза. Нужно запомнить».

Глава 16

Даже не верилось, что дома в Никифоровке больше нет. Не то чтобы Кирсанов жалел или сильно убивался об утраченной собственности. Годы службы, да и сама судьба приучили его не обрастать грузом проблем и вещей, не печалиться о материальных потерях.

«Нет ничего дороже человеческой жизни, — в который раз подумал Кирсанов, — слава богу, что никто не пострадал». Он потер лицо, будто бы прогоняя печали прочь, и позвонил Пашке Кириллову, бывшему однокласснику, руководившему огромным строительным холдингом, и слезно попросил вывезти руины с участка.

— Серега, — хмыкнул тот радостно. — А строить что-нибудь собираешься? Или продашь землю?

— Не знаю, — отмахнулся Кирсанов. — Это не мне решать, — фыркнул довольно.

— А кому? — удивился Кириллов, но бригаду и спецтехнику обещался прислать. — Ты ж вроде сам ого-го!

— И иго-го тоже, — хохотнул Кирсанов, вспоминая, как прошлым вечером катал сына на санках, а тот весело кричал: «Лошадка, но!». — Ты же знаешь, Павка, — объяснил он серьезно. — Мне самому мало надо. Тут как жена скажет. Велит дом построить в Никифоровке, я тебе сразу же и позвоню. Захочет купить что-то готовое в элитном поселке, значит, пролетишь.

— Никифоровка — поселок хороший, да и от МКАДа ехать всего ничего. Надумаешь продавать, свистни, — весело попросил он, а потом, задумавшись, добавил: — Только ты, Серега, не продашь ничего. Корни там твои вроде…

— Ну да, — пробурчал Кирсанов. — Мать похоронена и… — он сглотнул, пытаясь справиться с собой. — И отец, — бросил глухо.

И уже попрощавшись, снова глянул на лежащий на столе Ларкин диктофон. Сестра им пользовалась, когда ходила на слушания в суд. Кирсанов потянулся к простому устройству и включил его на первом попавшемся месте. Старческий надтреснутый голос монотонно вещал об отце, матери и старой любви.

— Любил я Танечку, — пояснил дядя Коля. — Мы с ней в одном классе учились. Сразу после школы пожениться думали. Но потом решили в институт поступить, — пробурчал он совсем негромко. — Таня в педагогический поступила, а я по конкурсу в авиационный не прошел. Вот и приезжал ее каждый вечер встречать, а на выходные недалеко от дому гуляли. Раньше же тут пруды и рощи были… Заявление в ЗАГС подали. Уже ты, Лена, в проекте была…Только вот я маху дал, с братом Юркой невесту познакомил. Ну а как не познакомить-то! А он же только с заработков вернулся. Вещи фирмовые, бабок полные карманы. Вот и отбил мою Танечку. Даже ребенок мой его не остановил. Ну и теща моя несостоявшаяся тут вмешалась. Говорит, Юрочка — серьезный и работящий, а Колька — голь-шмоль перекатная. Танечка и сдалась под таким напором. А я уехал на Севера. Длинного рубля не заработал. Вернулся, когда понял, что не могу больше в разлуке с Татьяной жить. А так хоть увижу мельком, хоть голос услышу или сплетенку какую. Приехал. Встретились мы случайно около сельпо. Стоим разговариваем, а тут Юрка мимо едет. Остановился, в машину ее усадил и увез. Да строго-настрого мне запретил даже в сторону Танину смотреть. А я возьми да ляпни, дурак, что я ему одного дитя заделал и специально вернулся, чтобы еще одного… ну вы понимаете… А что, осел, бахвалился? Танечка — женщина порядочная была. После свадьбы ни на кого не смотрела. Брату моему бешеному не изменяла. А поди как вышло. Застряли у него в башке мои слова. Мне угрожал постоянно, да и Танечку изводил… А тут, как назло, забеременела она. Так Юрка и решил, что ребенок мой. Сколько я ему объяснял, что даже пальцем к его жене не прикоснулся. Бесполезно! Ревность и безрассудство привели к трагедии. А потом, когда брат погиб и мать слегла, я подумал, что сам виноват перед братом. Да и Татьяну во многом винил. Почему мне отказала, а за него вышла? Меня из-за бабок Юркиных предала, получается. А потом и его сгубила… И вы, трое сирот, как бельмо у меня на глазу. Всю жизнь вину перед братом чую. Вот настоял бы на своем, женился бы на ней, и жив бы остался Юрка. А так… Ни жены, ни брата… а дочка родная волком смотрит…