Два Правила быстро увозят в посудомоечную каталку с телом Эвридики. Всхлипывая, Отец вытирает глаза платком. Короткая пауза.


(Рейхсканцлеру, негромко). Ваш выход, господин Рейхсканцлер.


Оставшиеся Правила негромко аплодируют.


Рейхсканцлер: Да, да… Благодарю вас. (Окружающим). Простите, господа. Я скоро вернусь. (Скрывается за дверью с надписью «Администрация»).

Вторая Эриния (вернувшись со стаканом воды): Выпейте, господин Орфей.

Отец: Выпей, сынок.

Профессор (издалека): Выпейте, выпейте, господин Орфей. Не бойтесь, это вода не из Стикса. Это хорошая водопроводная вода.


Орфей пьет. Короткая пауза.


Отец (страдая): Держись, сынок. Теперь уж ничего не поделаешь. Жизнь такая поганая штука, что ей-Богу никогда не знаешь, что от нее и ждать-то…


Одна из Эриний забирает у Орфея стакан.


Орфей (глухо, в пространство): Дура… Боже мой, какая же дура…

Отец (страдая): Мужайся, сынок.

Профессор (подходя и жестом приказывая остальным исчезнуть): Послушайте меня, господин музыкант. Давайте не будем превращать нашу трагедию в дешевую мелодраму. Тем более, что пьеса-то уже почти сыграна. Осталось совсем немного. (Резко повернувшись, молча смотрит на остальных, ожидая, когда они уйдут).


Повинуясь, Эринии и Правила бесшумно покидают сцену. Отец прячется за буфетной стойкой. Вергилий, поднявшись по лестнице, исчезает за одной из дверей. На сцене остаются только Профессор и Орфей. Взяв один из стульев, Профессор садится рядом с лестницей, на ступеньках которой сидит Орфей. Долгая пауза.


(Негромко). Прекрасная мизансцена, не правда ли, господин солдат?.. Пустая сцена, полумрак, длинная пауза, предваряющая дальнейший ход событий… Этакая, знаете ли, сидящая птица, которая сама еще не знает, куда ее понесут через минуту крылья… Только не спрашивайте меня, ради всех святых, что мы будем делать дальше. Ну, разумеется, играть, господин актер, что же еще?.. Или вы все еще думаете, что у нас есть какой-нибудь другой выбор?


Орфей молчит. Короткая пауза.


Поверьте, я прекрасно понимаю, что никому не хочется скакать по этой сцене и, при этом, каждую минуту помнить, что на тебя смотрят те, кому, на самом деле, нет до тебя никакого дела, но которые все равно будут обсуждать тебя за вечерним чаем, чтобы на следующий день забыть даже как тебя зовут… Но что же делать, господин актер?.. Нас ведь не спрашивают, а просто берут и выталкивают на сцену, требуя, чтобы мы играли, кричали, жестикулировали, любили, ненавидели, и при этом, по возможности, в полную силу, так, чтобы тряслись подмостки, чтобы у зрителей чесались глаза и першило в горле… Посмотрите хотя бы на нашего господина Рейхсканцлера. Видели, с какой легкостью он переворошил весь этот чертов муравейник, который называется миром? Просто взял, да и поставил его с ног на голову, да при этом еще вытряс из него всю душу! И все это только потому, что он играет свою роль в полную силу, ни у кого не спрашивая ни разрешения, ни благословения, не мучаясь никакими «зачем» или «почему», как заправский актер, который только и знает, что свой текст, да время, когда ему надо выйти на сцену… (С едва слышной усмешкой). На вашем месте, господин солдат, я бы брал с него пример.

Орфей: Маленькое, тупое, злое насекомое.

Профессор (посмеиваясь): Но тем больнее его укусы, господин солдат, тем больнее его укусы… Помните, как страдала Ио? (Негромко смеется).

Орфей: И все это только для того, чтобы завтра стать абзацем в учебнике истории для средней школы.

Профессор: Совершенно верно, господин солдат. Маленьким абзацем в школьном учебнике. (Негромко, почти шепотом, наклонившись к Орфею). Но он придет опять. Можете мне поверить. Придет, чтобы снова поражать их страхом и ужасом. Жалить, кусать, изводить тревогой и беспокойством. Гнать, не оставляя даже времени подумать над тем, что с ними происходит… Мир, несущийся сломя голову и даже не подозревающий о причине своих несчастий. (Усмехаясь, негромко). Разве вы не знаете, что посредственность всегда возвращается, господин солдат? (Смолкнув, смотрит на Орфея).


Короткая пауза. Орфей молчит.


(Поднимаясь со своего места). Да, господин герой. Уж такое у нее свойство – возвращаться на свою блевотину, чтобы опять начать все сначала. (Помедлив, негромко). А хотите знать, отчего у него такая власть над ними?.. Только по одной единственной причине, господин солдат, – потому, что они сами слеплены из того же теста, что и он. Потому, что это они родили, и выкормили и вырастили его. Вот отчего они с таким отвращением отворачиваются от него, когда его покидает удача и делают вид, что уж они-то совсем другие. Но, помяните мое слово, господин солдат, – придет час, когда он снова вернется и тогда они опять начнут рукоплескать ему и ловить каждое его слово… (Идя по сцене, почти сквозь зубы). Жалкий мир!.. Жалкие люди. (Глухо). Иногда мне хочется думать, что они все это заслужили, господин солдат.


Пауза. Сцепив за спиной руки, Профессор медленно идет по сцене.


Орфей (негромко): Мне почему-то все время кажется, что каждый раз вы что-то не договариваете. Что-то такое, что я никак не могу понять… Знаете, что?.. Иногда мне даже кажется, что вы были бы рады, если бы я все-таки улизнул от вас. Сбежал бы, хлопнув дверью. Исчез. Испарился. Чтобы меня здесь не было. Как будто, вы все время чего-то боитесь, вот только я никак не могу понять, чего.


Повернувшись, Профессор молча смотрит на Орфея. Небольшая пауза.


(Резко). Только не думайте, что у меня есть охота отгадывать ваши идиотские загадки… Не хочу.

Профессор: Я почему-то так и подумал, господин актер, я почему-то так и подумал… (Подходя ближе). Ну, что ж, если вы не хотите отгадывать наши идиотские загадки, то мне остается только напомнить вам, что наш спектакль все еще продолжается… Надеюсь, вы готовы, господин актер?

Орфей: Если только к этому можно быть готовым, господин шутник. (Поднимаясь со ступенек). Ну? И что там у вас на очереди?.. Лезть в Тенер? Переплывать Стикс? Собачиться с Аидом?..

Профессор: Никуда вам не надо лезть и ничего не надо переплывать, господин Орфей… Потому что преисподняя, она, как судьба, – всегда шляется где-то поблизости. Стоит тебе только ее позвать и она уже тут как тут.


Свет внезапно мигает и медленно гаснет. На сцене появляются Эринии.


Вот видите. Вы еще не успели даже о ней подумать, а она уже отвечает вам, а это значит, что она всегда помнит о вас и всегда вас ждет, господин солдат… (Эриниям, негромко). Поторопитесь, лентяйки.


Обходя зал, Эринии зажигают свечи. Они горят теперь на столе, на стойке бара и на нижних ступеньках лестницы, но их света недостаточно, чтобы разогнать сгустившийся на сцене сумрак. Пауза.


(Негромко). Прислушайтесь, господин Орфей.

Орфей (озираясь): Что это?

Профессор: Это она, господин флейтист… Где-то тут, совсем рядом, в двух шагах… Чувствуете, как потянуло сыростью и запахом тлена?


Короткая пауза. Продолжая озираться, Орфей делает несколько шагов по сцене и останавливается.


Она всегда приходит незаметно, неслышно, просачиваясь сквозь все стены, которыми мы от нее отгораживаемся, смешиваясь с нашим дыханием, сковывая язык, мешая нам двигать руками и переставлять ноги, отдаваясь болью в суставах или в сердце, дыша нам в затылок и ни на одну минуту не давая забыть о себе. (Сердито). Ну? Что вы еще ждете? Пора. (Отступая в темноту). Кричите. Зовите. Умоляйте. Настаивайте. Колотите в двери… Надеюсь, вы найдете нужные слова, чтобы уговорить этого мерзавца? (Исчезает).

Орфей: Подождите… Эй… (Озираясь, делает несколько шагов по сцене, чуть слышно). Чертова дыра…


Короткая пауза.


(Негромко). Эй!.. Есть здесь кто-нибудь?.. (Смолкнув, прислушивается).


Короткая пауза.


(Кричит). Эй!.. Кто-нибудь!.. (Прислушивается).


Короткая пауза.


Чертова дыра!.. (Кричит). Или ты думаешь, что я испугаюсь твоих мертвецов?.. Как же, дожидайся!.. (Озираясь, негромко). Дожидайся…


Дверь в кабинет Профессора бесшумно отворяется и на пороге появляется Рейхсканцлер, играющий теперь роль властелина подземного царства Аида. Он одет в широкополый плащ, лицо закрывает черная полумаска.


(Не замечая Аида). Ну, давай же, выходи… Покажи мне свое лицо… Или ты только и умеешь, что прятаться в темноте? (Бормочет, озираясь и пятясь). Чертова дыра… Чертова дыра… Чертова дыра… (Смолкнув, прислушивается).

Аид: (неторопливо ступая по сцене): Зачем ты потревожил меня, сынок? Разве ты не знаешь, что живому не следует находиться среди мертвых?