– Я так и подумал, едва вас увидел, – покивал головой Лончем и бросил на Робина острый внимательный взгляд. – А она?

Робин не стал отвечать, но по тому, как жестко прищурились его глаза, Лончем сам догадался.

– Жива, но потеряла ребенка, – вздохнул он и сказал тихо и искренно: – Соболезную.

– Не нуждаюсь, – ответил Робин, продолжая смотреть на Лончема так, словно о чем-то раздумывал.

Не понимая, почему он медлит, Лончем вопросительно посмотрел Робину прямо в глаза и угодил в мощный водоворот. Ошеломленный и растерянный тем, что с ним происходит, он не оказал воле Робина никакого сопротивления и вместе с ним заскользил по собственной памяти: от вчерашнего дня и назад – дальше и дальше. Когда Робин отпустил его волю, Лончем долго пытался прийти в себя.

– И ты вот такое же однажды проделал с Гаем? – выдохнул он. – Теперь я понял, за что Гай возненавидел тебя!

– Ничего ты не понял, – с усмешкой ответил Робин. – Разве ты сам увидел сейчас то, что оставалось тебе неизвестным?

Лончем помолчал, вспоминая головокружительное погружение в собственную память, и, задумчиво сощурив глаза, сказал:

– Да, так себе жизнь! Особенно нечем хвалиться. Но, думаю, что и ты не безгрешен.

– Намекаешь на то, что не все твои ратники, которых я убил, были повинны в том же, что и ты? – усмехнулся Робин, поднялся и молчаливым кивком велел Виллу следовать за ним.

– Подожди! – воскликнул Лончем, увидев, что лорд Шервуда собирается уходить, и почувствовал себя сбитым с толку. – Разве ты приходил не затем, чтобы убить меня?!

Робин оглянулся и посмотрел на Лончема так, словно тот не был препятствием для его взгляда и Робин сейчас видел сквозь него нечто, более заслуживающее внимания.

– Я не стану убивать тебя. Ни в поединке, ни без него. Я не простил того, что ты сделал в апреле, и не признателен тебе за то, что ты сделал вчера.

– А как же честь?! – спросил Лончем, впившись в него взглядом.

– Какое мне дело до твоей чести? – холодно осведомился Робин.

– Я спрашивал о тебе, Рочестер!

– Моя честь осталась при мне, а со своей разберешься сам. Либо сам себя накажешь, либо спасешь.

– Почему? – спросил Вилл, когда они возвращались к лошадям по коридору тайного хода. – Ведь ты ехал сюда с единственной целью – убить его. И он заслужил смерть из-за страданий, которые причинил Марианне.

– Да, – ответил Робин, – но приехал и обнаружил, что некого убивать. Он не тот, каким был, и, убив его, я не достиг бы цели. Смерть постигла бы не преступника, а человека, раскаявшегося в содеянном преступлении.

– Слова, достойные отца Тука! – усмехнулся Вилл, выразив несогласие с решением брата. – Ты уверен, что не хочешь вернуться?

– Я уверен в том, что хочу быстрее уехать отсюда и вернуться домой. Прав я или нет, судить не тебе, Вилл. Только Марианна вправе упрекнуть меня в том, что я оставил его в живых. Странно, что ты сейчас не можешь понять меня. Достаточно сделать один шаг в сторону с пути, чтобы потерять его навсегда.

Вилл помолчал, сознавая правоту брата, но отвергая ее всем сердцем.

– За что ты ему не признателен? – только и спросил он, подавив свой протест.

– Он уехал во Фледстан только для того, чтобы дать нам возможность проникнуть в Ноттингем под видом ратников, которых Гай послал с ним. Попутно я наконец узнал в точности, кому обязан тем, что Марианну не замучили до смерти во Фледстане.

Они сели на лошадей и весь обратный путь больше не обмолвились ни словом. Возле коновязи их встретил Дэнис. Едва дождавшись, пока Вилл спешится, он прыгнул отцу на шею и крепко обхватил его руками. Слезы сыпались из его глаз, словно крупный горох.

– Будет, сынок, будет тебе! Не плачь! – прошептал Вилл, целуя сына и прижимая к груди.

Дэнис, пытаясь справиться со слезами, гладил Вилла по лицу, не сводя с отца глаз. Вспомнив о Робине, он порывисто обернулся к нему и воскликнул хриплым от слез голосом:

– Крестный! Знаешь, за что я тебя люблю больше всего? Ты всегда держишь свое слово!

Робин рассмеялся, потрепал мальчика по волосам и ушел к себе.

Он переступил порог, и его окутали мягкий полумрак и ласковое тепло. В камине горел небольшой огонь, возле кровати сидела Клэренс и держала руку Марианны в своих ладонях. Робин снял с себя оружие, сложил его на скамье и склонился над Марианной.

Ее лица почти не было видно из-за компрессов, которыми его обложила Эллен. Только сомкнутые ресницы и губы, из которых вылетало слабое, но ровное дыхание. Робин осторожно сдвинул один компресс и дотронулся до лба Марианны. Возле него тут же появилась Эллен и сердито оттеснила Робина.

– Жара нет, с ней все в порядке, насколько это возможно в ее состоянии. Ступай в купальню, а потом ложись спать хоть в комнате сестры, – говорила она, ловко меняя высохшие компрессы на новые, пропитанные травяным отваром. – Я все сделала, как должно, ожоги и рубцы скоро заживут. Клэр, дай брату полотенце и чистую одежду!

Робин отвел руку сестры и глухо сказал:

– Позже. У меня осталось еще одно дело.

Он обвел комнату медленным взглядом и, не найдя то, что искал, выдохнул:

– Где?!

– На кладбище, – ответила Эллен. – Джон позаботился о погребении.

Подойдя к ней вплотную, Робин очень тихо спросил:

– Не слишком ли много ты берешь на себя, Нелли?

От звука его обманчиво мягкого голоса у Клэренс по спине пробежала дрожь. Эллен высоко подняла голову и, собрав всю силу воли, посмотрела в темные, полные гнева глаза Робина.

– Нет. Ровно столько, чтобы думать о живых. О Марианне и о тебе.

Он долго молчал, и только краешек крепко сжатого рта подрагивал на абсолютно неподвижном лице. Глубоко вздохнув, Эллен осмелилась положить ладонь поверх его руки и умоляюще прошептала:

– Прошу тебя, не сердись! Поверь мне, так лучше, что не ты сам сделал это. Пожалуйста!

Не сказав ей ни слова, Робин подчеркнуто аккуратно взял у Клэренс одежду и полотенце и вышел, беззвучно закрыв за собой дверь. Проводив его взглядом, Клэренс перевела дыхание и посмотрела на Эллен.

– Знаешь, в какое-то мгновение я испугалась, что он задушит тебя! – призналась она.

– Мне тоже было не по себе, хотя я знала, что он никогда так не поступит, – ответила Эллен, с трудом отводя взгляд от двери. – Твой брат хорошо владеет собой. Чересчур хорошо, учитывая последние события. Не знаю, где он был и за чьей жизнью ездил, но эту жизнь он не забрал и выхода ярости не дал. Я прямо-таки слышала, как она клокочет в его груди!

Наполнив ванну водой, Робин долго смывал с себя кровь минувшей ночи. В ванне рядом устроился Вилл. Дэнис заботливо намыливал его голову, шею, плечи, стараясь не задеть повязку на плече.

Вилл внимательно и неотрывно смотрел на Робина, который, не замечая его взгляда, окунулся с головой, смывая мыльную пену с волос, и замер, устало откинувшись на край ванны. По его осунувшемуся лицу пробегали тени. Посвященный Воин не поступился исконными принципами ради утоления мести, но Шервудский Волк жаждал крови, не получил желаемого и не утолил свою жажду.

– Давно я тебя таким не видел! – невесело усмехнулся Вилл. – Ничего, вспомни о том, что остался еще Хьюберт.

Робин нехотя повернул голову в сторону Вилла, и по его губам пробежала жестокая улыбка.

– Спасибо, что напомнил! Хьюберт… – повторил он это имя. – Мы обязательно займемся им, и не станем откладывать.

Они оделись и, не сговариваясь, пошли в комнату Вилла. Робин по дороге заглянул в аптечную комнату и захватил все, что ему было нужно для перевязки, отправив Дэниса за чистой водой.

– Снимай рубашку, я поменяю тебе повязку, – сказал он брату.

– Что Марианна? – не выдержав, спросил Вилл, кода Робин промыл его рану, нанес поверх нее слой целебной мази и наложил свежую повязку.

– Спит, – ответил Робин. – Ей лучше.

Тяжело поднявшись, он подошел к закрытому окну, распахнул ставни и долго дышал холодным воздухом, постукивая пальцами по оконному выступу. Он был на ногах уже сутки, но не чувствовал усталости: огромное напряжение не отпускало.

– Вилл, Марианна никогда не писала мне… Ни одной строчки, ни одного слова. Я не знаю ее почерка. Если бы Гай знал об этом, ее участия в подделке письма не потребовалось бы. Ей стоило сказать ему только это, чтобы он оставил ее в покое.

Вилл подошел к нему и обнял за плечи, пытаясь найти нужные слова, которые умерили бы силу боли, пронизавшую сейчас всего Робина.

– Завтра начнется февраль, – думая вслух, говорил Робин. – Завтра ей исполнится девятнадцать лет. Что мне ей подарить? Если бы я умел поворачивать время вспять, то вернул бы его на год назад и подарил бы ей свободу от себя. Мартина, кажется, только сегодня поняла, как ей повезло, что я не женился на ней. Слишком опасная судьба у той, что носит мое кольцо и имя.

– Марианна не приняла бы от тебя такой подарок. Брат, ты хотел, чтобы я не терзал себя, а сам чем сейчас занимаешься? – спросил Вилл и несильно тряхнул Робина за плечи, поворачивая лицом к себе. – Вы оба молоды, у вас еще будут дети. Главное, что она не умерла и поправится!

Посмотрев в темные невидящие глаза Робина, Вилл понял, что тот не услышал ни одного слова. Тогда он нажимом руки вынудил Робина сесть на скамью, достал из сундука большую флягу и два кубка. Разлив по кубкам прозрачную янтарную жидкость, Вилл подал один кубок Робину.

– Виски? – усмехнулся Робин, узнав напиток по запаху. – Не знал, что у тебя есть запас шотландского зелья!

– Если бы я о нем рассказывал, запас давно бы иссяк, – рассмеялся Вилл. – Хватило бы одного Алана, который постоянно пробует по глотку, чтобы лишний раз убедиться, что ирландское лучше.

Не притронувшись к кубку, Вилл наблюдал, как Робин осушил свой, но не заметил ни капли хмеля в глазах брата и с досадой едва заметно поморщился. Он молча вновь наполнил кубок Робина. Тот не торопился пить, пристально разглядывая стенки кубка, словно ждал, что сквозь тонкий металл проступят вещие письмена.