– Вам был нужен Хьюберт, и вы получили его, – непререкаемым тоном говорил отец Тук, не обращая внимания на все попытки Вилла перебить его. – Помолчи, сын мой! Так вот, меня вы взяли для отвода глаз. То, что я исполнил свой долг пастыря, не имеет к вам никакого отношения.

– Хорошо, ты его исполнил, – сумел все-таки сказать Вилл, – а потом? Ты разучился держать в руках оружие? Кто тебе мешал дослушать его исповедь, отпустить грехи и отправить Гая к праотцам?

– Не кощунствуй, Вилл! Немедленно прекрати! – голос отца Тука возвысился и прокатился громовым раскатом. – Ты хоть понимаешь, в чем ты меня упрекаешь сейчас? В том, что я не совершил непотребство! Исповедовать человека, а потом своей же рукой оборвать его жизнь, которая находится в руках Создателя?! Взять на душу страшный грех, да еще возомнив себя судьей?!

Несколько секунд Вилл и отец Тук молчали и, тяжело дыша, мерились гневными взглядами.

– Значит, все дело заключается в непогрешимости твоей драгоценной души, – наконец негромко сказал Вилл, не спуская с отца Тука глаз, полных бессильного негодования. – Ну-ка вспомни, сколько раз ты твердил, что Марианна дорога тебе так, как если бы приходилась родной дочерью? Давай я отведу тебя на могилу ее сына, который оказался в земле, не успев сделать первый вдох, ни разу не раскрыв глаза. И, стоя там, ты еще раз скажешь мне, что положить конец бесчинствам сэра Гая ценой его жизни – слишком непосильный грех для тебя?!

– Тебе виднее! – в сердцах ответил отец Тук, которого упреки Вилла задели за живое. – Вам с Робином все не насытиться, никак не утолить жажду крови!

Робин про себя усмехнулся: отец Тук знал, что они с Виллом побывали во Фледстане, но не знал, что Робин не стал убивать Лончема. В этом неведении не было ничего удивительного: Роджер Лончем тем же утром исчез, и даже его брат, епископ Гесберт, пребывал в уверенности, что лорд Шервуда беспощадно разделался с врагом и позаботился о том, чтобы мертвое тело Лончема не смогли найти.

Отец Тук краем глаза заметил Робина, который безмолвно стоял рядом, и невольно покраснел от досады.

– И ты станешь упрекать меня?! – спросил он с вызовом.

По губам Робина скользнула усмешка.

– Вижу, святой отец, что на тебя исповедь Гая произвела большое впечатление! – сказал он, не приняв вызов отца Тука.

Священник нахмурился и тяжело вздохнул:

– Он глубоко несчастный человек, Робин. Какая смесь хорошего и дурного, высокого и низменного! Имея такие задатки, так искорежить себя, собственную душу!

– Я сейчас разрыдаюсь от умиления! – снова задохнулся от ярости Вилл. – У меня пальцев на руках не хватит пересчитать только близких мне людей, которых погубил Гай Гисборн. А если задаться целью сосчитать всех, кому он причинил зло, не хватит рук у всего Шервуда!

– Знаю, Вилл! – с глубокой грустью воскликнул отец Тук. – Будь я на твоем месте, то сейчас тоже негодовал бы не меньше. Но не мог я поднять руку на умирающего человека, который открыл мне всю свою душу! Пойми, не ненависть он вызывал у меня, а бесконечную жалость. Не бранись, пожалуйста!

Вилл поморщился и с досадой махнул рукой:

– Что уж теперь! Бранись, не бранись… Умирающий, как же… Я сердцем чую, что этот негодяй встанет на ноги и мы еще испытаем на своей шкуре его задатки. Так вот, святой отец! Если так и случится, я тебе припомню сегодняшнюю жалость к нему и свято исполненный долг пастыря!

– Воля твоя, Вилл, – покладисто ответил отец Тук.

Вилл, поморщившись, отвернулся от священника и тут же застыл, напряженно выпрямившись. Он увидел Марианну, которая медленно вошла в трапезную, опираясь на руку Клэренс. Та, приобняв подругу за талию, заботливо поддерживала ее, следя за каждым, пока еще неуверенным, шагом Марианны.

– Ты-то куда собралась?! – с отчаянием воскликнул Вилл, пробираясь к Марианне.

Она была одета на выезд – в длинное платье из тонкой шерстяной ткани синего цвета, куртку из серого беличьего меха и теплый плащ с капюшоном. Но прежде чем Вилл успел подойти к ней, появление Марианны было замечено всеми стрелками.

– Честь и слава нашей леди! – грянуло в трапезной так, словно десятки голосов вылетели из одной груди.

Огни факелов сверкнули на мечах, выхваченных из ножен и вскинутых в приветственном салюте.

– Да сохранит Господь и Святая Дева нашу госпожу – леди вольного Шервуда!

Эдгар, оказавшийся ближе всех к Марианне, преклонил колено и благоговейно поднес край ее плаща к губам.

– Даруют тебе Один и Фрейя много долгих лет, исполненных сил и здоровья, наша светлая госпожа! – провозгласил он, повинуясь голосу норвежской крови.

– Смотри-ка, они наконец признали ее, – усмехнулся Статли, стоя рядом с Робином и наблюдая за бурным восторгом, который вызвал у стрелков вид Марианны, – хотя после венчания все приносили ей клятву верности и принимали такую же клятву от нее. Но только сейчас она действительно стала госпожой Шервуда, и они умрут за нее, даже если ты этого не потребуешь.

– Она поклялась им, что готова отдать жизнь во имя вольного Шервуда, и теперь они знают, что она была в одном лишь шаге от исполнения данной клятвы, – грустно усмехнулся Робин, наблюдая за стрелками, как и Статли. – Теперь я спокоен за нее. Она и без меня стала много значить для них и иметь в их глазах собственную ценность.

Мэт хотел помочь Марианне, но Вилл бесцеремонно отодвинул его руку и подал свою.

– Вернись в постель! – тихо сказал он, когда ладонь Марианны легла поверх его руки.

Она повернула к нему голову и улыбнулась, встретившись с ним глазами.

– Я прошу тебя остаться, – быстро сказал он.

– Почему? – спросила Марианна, не понимая волнения, которое явственно отражалось в его янтарных глазах.

– Я не могу тебе объяснить, – глухо ответил Вилл, – просто исполни мою просьбу.

– Нет, – непреклонно сказала она. – Вспомни, как мы стояли перед ним. Теперь я хочу увидеть, как он будет стоять перед нами, перед всеми, перед Робином.

Вилл посмотрел на нее с непонятной печалью. Тень странной обреченности мелькнула и скрылась в его глазах, когда он молча поднес руку Марианны к своим губам. Потом его глаза стали непроницаемо спокойными. Не сказав больше ни слова, он проводил Марианну к Робину. Впрочем, Вилл бросил на брата выразительный взгляд, в ответ на который Робин не менее выразительно ответил:

– Она хочет ехать с нами, я не стану ей препятствовать. Это ее право. Решай сам, ты не обязан делать то, что собирался.

– А это уже мое право, – с усмешкой ответил Вилл и, обозначив едва заметный поклон Марианне, отошел в сторону.

Вернулся последний из гонцов, посланных Джоном, и Робин приказал всем трогаться в путь. Джон притащил мешок, в котором был Хьюберт, и взвалил его на лошадь.

– Что, так и не пришел в себя? – осведомился Статли, не глядя на мешок.

– Пришел, да я его снова стукнул, – буркнул Джон, – чтобы лошади было легче.

Робин подхватил на коня Марианну и сделал стрелкам знак следовать за ним. Вскоре они добрались до большой поляны, но не той, на которой высился огромный дуб, а другой, ничем не примечательной. Там уже было не протолкнуться от множества стрелков, которые шумно приветствовали лорда Шервуда. Вид Марианны, сидевшей на Воине перед Робином, вызвал у всех радостное оживление, которое перешло в неудержимое ликование, когда она ловко спрыгнула с коня без помощи Робина.

– Постарайся беречь силы, – посоветовал Робин, оказавшись рядом с Марианной. – Действие лекарства очень сильное, но заканчивается внезапно.

Стрелки заранее принесли на поляну огромное бревно. Расстелив на нем плащ, Робин кивнул на него Марианне и сел рядом с ней, воткнув в землю Элбион и сложив обе руки на эфесе. Джон уронил с лошади мешок с Хьюбертом и подтащил его к одному из деревьев, выбрав то, что росло прямо напротив места, которое Робин выбрал для себя и Марианны.

Вилл вспорол ножом мешковину и, ухватив Хьюберта за шиворот, вскинул его на ноги. Хьюберт потряс головой, приходя в себя, и Вилл помог ему, с силой ударив по щекам.

– Очнись, парень! Смотри, сколько твоих товарищей бросили все дела ради встречи с тобой!

Хьюберт вскинул голову и, увидев вокруг себя плотные ряды вольных стрелков, отшатнулся.

– Что с тобой? – усмехнулся Вилл. – Ты ведь уверял меня, что никого из нас не боишься, даже Робина. Вот мы все здесь перед тобой, вот наш лорд, и теперь ты можешь и перед ним, и перед нами выказать свое бесстрашие.

Крепко стиснув зубы, Хьюберт не ответил. Его грудь тяжело вздымалась, он обводил глазами лица бывших друзей, товарищей и соратников. Они молча смотрели на него, и он не увидел в их глазах ничего, кроме презрения. Даже ненависти в них не было.

– До чего же ты у нас ладный парень! – насмешливо сказал Джон, стоя за спиной Робина, и скрестил руки на могучей груди. – Все тебе к лицу! И зеленый цвет наших курток, и синие сюрко с гербом Гая Гисборна.

Хьюберт долго медлил, но наконец встретился взглядом с лордом Шервуда.

– Не смотри на меня так! – прохрипел он, не в силах отвести взгляд от глаз Робина.

Сейчас, когда душа Хьюберта была настежь распахнута страхом, Робин не увидел в ней ничего, кроме темного клубящегося ужаса. Пожав плечами, Робин усмехнулся с откровенной брезгливостью.

– А как мне на тебя смотреть? – негромко спросил он, продолжая терзать Хьюберта беспощадным взглядом.

Хьюберт промолчал, пытаясь заставить себя отвернуться от Робина, но тот пресек все его попытки высвободиться.

– Расскажи нам, – предложил Статли, – расскажи, как тебе пришлось по нраву делить с нами кусок хлеба в дозоре, плащ в патрульном ночлеге и выдавать нас псам шерифа и твоего господина.

– Совсем не по нраву! – обрел голос Хьюберт и, когда Робин отпустил его взгляд, с вызовом посмотрел на Статли. – Но у меня не было выбора!

– Выбор есть всегда, малыш, – ответил Джон, скривив губы в мрачной улыбке. – Кто тебе мешал честно рассказать о том, что ратникам Гисборна удалось обезоружить тебя и захватить в плен? Рассказать, кем ты доводишься командиру дружины Гисборна и что сэр Гай предложил тебе в обмен на жизнь?