Выслушав Робина, Эдрик задумчиво покачал головой.

– Что ж, мой мальчик, наверное, ты прав.

Он помолчал, вдруг нахмурился и настороженно посмотрел на Робина.

– Постой, сынок! А кому ты отдал сестру в жены?

Марианна и Джон переглянулись и поняли, что настал час грозы, о которой предупреждал Вилл.

– Моему другу, который тебе хорошо известен. Клэр обвенчалась с Виллом Статли, – ответил Робин и, подняв спокойные глаза, невозмутимо встретил ошеломленный и недоверчивый взгляд наставника.

– Я не ослышался, Робин? – тихо переспросил Эдрик, не спуская глаз с Робина. – Ты действительно назвал имя Статли?

– Действительно, – подтвердил Робин прежним спокойным голосом, но теперь в нем явно послышался отзвук стали.

Эдрик поставил кубок, расплескав по столу вино, и посмотрел на Робина так, словно отказывался верить собственным ушам.

– Опомнись! Признайся, ты пошутил? – и, когда по глазам Робина Эдрик понял, что тот абсолютно серьезен, выдохнул с нескрываемым укором: – Да как же ты мог согласиться на этот брак?! Леди Клэренс Рочестер, равным происхождением с которой могут похвалиться немногие девицы не только Средних земель, но и всего королевства, стала женой безродного наемника?!

– Эдрик! – предостерегающе протянул Робин, и его глаза стали светлеть, затягиваясь льдом гнева.

Эдрик, не слушая его, в смятении вскочил со стула и принялся расхаживать по комнате. Тиль с невольным страхом переводила взгляд с отца на Робина, который неподвижно замер, положив на стол руки и напрягшись так, словно вместо Эдрика видел готового к броску льва.

– Эдрик, – сказала Марианна, – ты напрасно тревожишься и огорчаешься! Вилл не может похвастать знатным происхождением, но у него благородная душа и доброе сердце. Он и Клэр давно любят друг друга. Так почему пустые условности должны были разрушить их счастье?

Вмешательство Марианны только усугубило негодование Эдрика. Он резко обернулся к ней и смерил ее взглядом, полным неподдельной горечи.

– Ваша светлость, леди Марианна! – укоризненно сказал он, с досадой хрустнув пальцами, – будьте хоть вы благоразумны! Пес не ищет подругу в волчьей стае! Сельскую клячу и близко не подпустят к чистокровной лошади! Даже неразумные твари выбирают себе пару среди равных. Что же говорить о людях, которых Господь наделил разумом? Долг каждого – знать свое место и не переступать черту отведенного для него круга!

Отвердевшие губы Робина покривились в холодной усмешке:

– Долг, говоришь? Это не долг, а условности – Марианна права! И как эти условности могут стоить людских жертв?

– Мальчик мой! – сокрушенно выдохнул Эдрик, устремив взгляд на Робина. – Как долго ты собираешься руководствоваться своими принципами, в которых отводишь чувствам равное место с разумным расчетом? Когда ты наконец примешь то, что мир стоит на более прочной основе, чем склонности и привязанности отдельных людей, даже если они близки тебе? Леди Клэр еще слишком молода, чтобы ждать от нее рассудительности и благоразумия, но ты? Ее старший брат и лорд! Кто такой этот Статли? Преступник, объявленный вне закона. Рано или поздно его убьют, и что тогда станется с леди Клэр? Слезы, разбитое сердце и втоптанная в пыль вся оставшаяся жизнь?! В этом ты видишь счастье своей сестры? А если погибнет не он, а она? Пример участи собственной жены тебя ничему не научил?

Он внезапно осекся, когда холодный взгляд Робина впился в его лицо. Воцарилось гнетущее молчание. Наконец Робин тихо сказал:

– Ты был на нашем венчании с Марианной. Почему на вопрос священника о препятствиях к нашему браку ты не крикнул, что они есть?!

– Почему я должен был так поступить? – в растерянности спросил Эдрик, переводя взгляд с Робина на Марианну. – Я был в тот день бесконечно счастлив за вас обоих!

– С чего бы? – с холодной усмешкой осведомился Робин. – Ведь я такой же преступник, объявленный вне закона, как Вилл Статли. Не стоило ли тебе вмешаться и отговорить Марианну, приведя те же доводы? Ты говоришь, Статли убьют рано или поздно? А я, ты полагаешь, доживу до преклонных лет? Чего ты хочешь от меня? – допытывался Робин, терзая Эдрика неумолимым взглядом. – За мою голову объявлена награда, для меня Гай Гисборн продумал казнь до мелочей, я прозван Шервудским Волком – и я позволил себе любовь и брак с той, которую полюбил. А ты требуешь, чтобы я запретил своей сестре любить человека, чье положение ничем не отличается от моего?

– Отличается, и ты прекрасно знаешь об этом! – запальчиво крикнул Эдрик. – Ты – граф!

– О да, граф! – по-прежнему не повышая голос, отозвался Робин, и его губы тронула неживая улыбка. – Вот Джон. Спроси его – он прикрывает меня в бою потому, что я граф? А тот же Статли, рискуя жизнью, отправился со мной зимой в Ноттингем исключительно из-за почтения к моему титулу? Может быть, мне спросить моего брата, каких милостей он дожидается от меня – графа, объявленного вне закона и лишенного всех владений? До сих пор я думал, что он любит меня только потому, что я его брат. Но ты, наверное, думаешь иначе?

– Вилл? – перепросил Эдрик и дернул плечом с откровенной неприязнью. – У твоего брата вообще нет ничего святого! Он подал пример всем вам, обвенчавшись с простолюдинкой. А ты ему попустительствовал, как и сестре. Чудо, что ты сам выбрал в супруги равную себе, а не подобрал какую-нибудь безродную дворняжку, как твой драгоценный братец Вилл!

Робин промолчал, глядя мимо Эдрика. Его пальцы поглаживали стенки пустого кубка, и по ним то и дело пробегал трепет, словно Робин был готов сжать кубок в ладони и расплющить его в лепешку.

– Послушай, – сказал он, когда Эдрик смолк, задохнувшись от возмущения, – хотя бы раз выслушай от начала и до конца и постарайся понять меня. Мы пролили столько своей крови, что смыли ею границы всех условностей и отживших свое традиций. Ты чтишь их, это твое право. Но оно не дает тебе иного права – сковывать меня по рукам и ногам и насильно навязывать мне свои взгляды. Все мы в Шервуде оказались вне закона так или иначе, но потому, что не пожелали смириться с порядками, на которых, как ты полагаешь, держится мир. Так неужели ты думаешь, что мы вернемся к тому, от чего отказались сами и с такими жертвами? Ты упрекаешь меня в легкомыслии, в том, что я ставлю чувства на одну ступень с разумом. Нет, Эдрик, мои чувства живут в полном согласии с разумом. Благодаря этому согласию я нахожу в жизни радость, какой бы тяжелой она мне иной раз ни казалась. Я никому и никогда не навязывал принятый мной образ жизни, мои суждения, мои привычки. Так и ты не пытайся принудить меня смотреть на все сквозь шоры твоих представлений о жизни, словно строптивого коня.

– Знаешь, Робин, когда так говорит Вилл, я даже не опускаюсь до возражений ему. Чего еще ждать от бастарда? После того как он отплатил оскорблением отцу за всю любовь, которой одаривал его граф Альрик!..

Робин вскинул голову, и в его глазах полыхнуло пламя неподдельной ярости:

– Я предупреждал тебя: не называй Вилла бастардом! Что же до его ссоры с отцом, – он пристально посмотрел на Эдрика и тихо спросил: – Тебе никогда не приходило в голову, что этой ссоры могло не быть, не вмешайся ты в разговор отца с Виллом?

Не дождавшись ответа от Эдрика, который надменно отвернул голову в сторону, Робин непреклонно сказал:

– В любом случае Клэр обвенчана, нравится тебе это или нет, и наш разговор на эту тему не имеет смысла.

Эдрик повернулся к нему, смерил жгучим взглядом, потом его глаза погасли. Лицо приняло бесстрастное выражение, и он склонился перед Робином в почтительном поклоне.

– Как будет угодно вашей светлости! – заговорил он с прежней непримиримостью. – Не мне, вашему слуге, указывать, как следует поступать благородному Рочестеру и графу Хантингтону. Но, поскольку вы были моим воспитанником, милорд граф, то я осмелюсь сказать вам в лицо то, о чем я думаю и чего опасаюсь. А думаю я о том, что пройдет еще немного времени, и вы с братом окончательно переступите все понятия о чести. Он уже сделал это зимой, поспособствовав тому, что ваш наследник погиб и едва не погибла ее светлость. Вы же проявили к нему чрезмерное великодушие и простили его, после чего и сами презрели долг чести, оставив в живых того, кто должен был умереть, и именно от вашей руки. И ваш брат в свою очередь потворствовал вам, пусть и был в душе не согласен. Вы ведь уверены, что прозреваете его душу как собственную, не так ли? Ни вы, ни он не вняли моим предостережениям относительно леди Клэренс. Напротив, вы оба продолжали попустительствовать ее неразумной страсти! Ваш отец, милорд, сейчас, должно быть, стыдится всех вас – своих детей. Вот, я сказал, и можете делать со мной все, что вам угодно.

Робин долго смотрел на Эдрика взглядом, в котором смешались и горечь, и глубокое сожаление, и гнев. Марианна вспомнила его слова о том, что он любого заставит дорого заплатить за обвинение в бесчестии, и невольно встревожилась. В глазах Тиль отразился откровенный страх, и даже в обычно спокойном взгляде Джона мелькнуло чувство, похожее на растерянность. Робин глубоко вздохнул и вдруг улыбнулся печальной улыбкой.

– И все же я люблю тебя, Эдрик. Мне хотелось бы верить, что и ты спас меня в Веардруне не потому, что желал сохранить род Рочестеров, а видел во мне что-то иное, чем его продолжателя. Прощай. Теперь не скоро увидимся.

Встав из-за стола, Робин ласково улыбнулся Тиль:

– Проводи нас, дружок.

Не оборачиваясь к Эдрику и не сказав ему больше ни слова, Робин вышел из дома. Марианна заметила, каким расстроенным было лицо Эдрика, как жадно он смотрел вслед Робину в надежде, что тот хотя бы оглянется. Хватило бы одного приветливого слова или взгляда Робина, чтобы огорчение Эдрика сменилось радостью. Но Робин не оглянулся, даже если и почувствовал взгляд наставника.

– Ошибаешься, – сказал Робин, когда Марианна поделилась с ним своими наблюдениями и выводами. – Стоило мне задержаться на пороге, и разговор о Клэр и чести Рочестеров пошел бы по новому кругу. И неизвестно, куда бы этот разговор нас завел. Меньше всего на свете мне хотелось бы скрестить меч с Эдриком и в поединке доказывать ему, кто из нас прав.