— Я польщен тем, что вы помните наизусть строки из моей книги.

— Что ты хотел этим сказать?

— Только то, что человек, как и все остальное на Земле, — часть природы и должен жить по законам, данным нам свыше.

— А как же законы, придуманные людьми?

— Законы сосуществования людей в обществе основаны на законах Божьих.

— Ты веришь в Бога?

— Да, я верю в Высший Разум.

— Значит, если я буду нарушать законы, Бог меня накажет?

— Не думаю. Бог никого не наказывает. Человек наказывает себя сам.

— Я часто нарушал закон и вот, посмотри, разве я плохо живу?

— Я не могу знать, хорошо ли вы живете. Это можете знать только вы.

Снова наступила пауза. Егор Данилыч поднялся, подошел к бару и вынул оттуда бутылку самого лучшего коньяка.

— Выпьешь со мной? — спросил он Александра.

— С удовольствием.

— Ты извини, что я с тобой на «ты». У меня мог бы быть сын твоего возраста.

— Сделайте одолжение, — сказал Александр и улыбнулся ему своей хорошей улыбкой.

— А ведь я тебе проиграл, — признался Краснов, — тебе и твоему другу.

— Не понимаю вас, Егор Данилыч.

— Не важно это. Скажи мне лучше, во имя чего ты воевал в Афганистане? В твоей книге персонажи совершают подвиги, говорят о любви к родине. Объясни мне, как все это вяжется с афганской войной.

— Мне трудно говорить о войне. Я уже пережил ее дважды — один раз, когда воевал, второй, — когда писал книгу. Но вам отвечу: в Афгане все мы — молодые ребята, сержанты, офицеры — попали в беду, по чьей вине — рассудит история. Мы насмерть стояли друг за друга и сообща старались выжить. Мы любили друг друга, потому что были одной крови, потому что одна земля вскормила нас, а это и есть любовь к родине.

Краснов налил коньяку в бокалы.

— Мне нравятся твои книги, хотя у нас совершенно разные взгляды на жизнь.

— Может быть, не такие уж разные, раз они вам нравятся.

— Ты умеешь увлечь читателя своей убежденностью. Только меня ты все равно не убедишь в том, что всю эту погань, именуемую людьми, следует любить.

Александр снова окинул взглядом впечатляющее убранство гостиной.

— Скажите мне, Егор Данилыч, к чему вам вся эта роскошь?

— Ты серьезно меня об этом спрашиваешь?

— Абсолютно серьезно.

— Ну, скажем… для удобства, удовольствия, для престижа, наконец.

— Вот! Для престижа! Две другие названные вами причины потребовали бы гораздо меньших затрат. Отчего же, презирая людей, вы так дорожите их мнением, так нуждаетесь в их поклонении, восхищении, даже в страхе перед вами, а может, как и любой человек, в любви? Не потому ли, что не вы, а люди управляют вами, вашими поступками, устремлениями, они имеют над вами власть, а не вы над ними. Стоит ли повторять избитую истину, что человек — существо общественное. Изолируйте его от общества, и он зачахнет, умрет от тоски и одиночества, или помешается, на худой конец. Зачем же ненавидеть тех, кто необходим вам как воздух?

— Как ты разделал меня за две минуты! Удивительно, что я все это от тебя терплю!

— Егор Данилыч, не сочтите мои слова за бахвальство, но я чувствую людей и никогда не стану говорить с тем, кто не в состоянии меня понять.

— Надо будет поразмыслить о нашей беседе на досуге. Стало быть, ты пришел просить за своего друга?

— Именно так, — подтвердил Александр. — Я прошу вас его простить и отпустить домой.

— Простить? Так просто? А знаешь ли ты, что он оскорбил меня, посмеялся надо мной, нарушил данное мне слово. У нас есть свои, неписаные законы, по которым ему полагается умереть.

— Он виноват, а вы его простите, — благожелательно сказал Александр, — простите его, как сильный человек может простить слабого. Эти неписаные законы — они для других, но вы-то можете позволить себе быть великодушным.

— Ты прав, — задумчиво сказал Краснов, — я все могу себе позволить.

Он приказал привести Вадима. Состояние того было плачевно. В растерзанной одежде, с всклокоченными волосами, измученный отчаянием и страхом за Александра, он имел весьма жалкий вид, что так не вязалось с его обычным уверенным обликом. Увидев Александра, мирно распивающего коньяк в обществе Краснова, он потерянно на них воззрился, не зная, какого еще подвоха можно ожидать со стороны Егора Данилыча.

— Я прикажу снять с тебя наручники при условии, что ты больше не будешь драться. Согласен?

Вадим кивнул. С него сняли наручники, и Краснов предложил ему занять прежнее место.

— Я решил тебя простить, — сказал он. — Не стану скрывать, что в большей степени я иду навстречу твоему другу, нежели собственному желанию. Тем не менее, я готов забыть все раз и навсегда. Слово свое, в отличие от тебя, я держать умею, и что бы ты мне сейчас не сказал, решения своего не изменю. Так что говори со мной откровенно.

Вадим переводил взгляд с Краснова на Александра и обратно, все еще не решаясь поверить, что все кончено, что опасность миновала и можно жить дальше. Вместо того чтобы ответить Краснову, он спросил Александра:

— Как ты узнал, что я здесь? Как ты вообще здесь оказался, я же приказал тебя не выпускать?

— И напрасно, — весело ответил Александр, — если бы я раньше знал, что встречу в лице Егора Данилыча такого умного и тонкого собеседника, я бы уже давно с ним познакомился. Люди часто не в состоянии понять друг друга, оттого и случается много бед.

Краснов наблюдал за ними с пристальным интересом. Сколь недоверчивый, столь и проницательный, привыкший к неумеренной лести, он, с незнакомым для себя теплым чувством, видел без всяких сомнений, что этот ясноглазый писатель искренен. Катя была права: такого ничем не собьешь, ничем его убеждений не вытравишь, он даже в самой зловонной грязи откопает алмаз, в самой озлобленной душе узреет искру доброты. Понимает ли Березин, кто рядом с ним? Видно, понимает, раз жизни своей для него не пожалел.

— Пойди приведи себя в порядок, — сказал он Вадиму, — приглашу жену, пусть познакомится с Александром. Наверно, от счастья в обморок упадет.

Екатерина в самом деле пришла в восторг от такого сюрприза. С присущей ей простотой и непринужденностью она завладела вниманием дорогого гостя и увлекла его в путешествие по роскошному особняку для того, чтобы показать ему все свои картины.

Вадим с Красновым остались вдвоем.

— Объясни мне, бога ради, чем ты заслужил дружбу такого человека? — спросил Краснов.

— Сам не знаю, — ответил Вадим. — Этот тот случай, когда мне просто крупно повезло в жизни.

— Действительно. Мне так не повезло, а ведь ты ничем не лучше меня. Он знает, скольких ты отправил на тот свет?

— Знает, недавно сам догадался. Но с этим покончено. Он взял с меня слово, что я больше никого не убью.

— Он был осведомлен о том, что угрожало ему самому?

— Еще бы! От него трудно что-то скрыть.

— Значит, ему важнее было спасти твою душу, чем свою жизнь. — Егор Данилыч тяжело вздохнул. — Неужели я в жизни чего-то не понял? Трудно сознавать такое на пороге старости. Хотя руки у меня, как ты говорил, пока не трясутся.

— Егор Данилыч, будьте великодушны до конца: простите мне и то, что я вам здесь наговорил. Это было сделано с умыслом.

— Ладно, ладно, знаю, мне можешь не объяснять. Надеюсь, что слово, данное своему другу, ты сдержишь. Я обещаний никому не давал, да и перевоспитываться мне уже поздно, поэтому я сам позабочусь о том, чтобы вас больше не донимали. Живите спокойно. Пусть он пишет свои книги, у него это здорово получается. Расскажи мне о нем, он женат?

— Пока нет, но все к тому идет.

— Да ну! — оживился Краснов. — А что за девушка? Красивая?

Вадим рассказал ему о Лин, не пожалев красок.

— Следовало ожидать, что он выберет что-то необычное, — заключил Краснов. — У него независимый склад ума; он видит все по-своему, как видят мир художники; я почувствовал это, читая его произведения.

Спустя некоторое время вернулся Александр под руку с Катей. Щеки у нее раскраснелись, глаза сияли, — она нашла неравнодушного и осведомленного слушателя; они, видимо, отлично понимали друг друга и выглядели как старые добрые знакомые.

— Егор, я пригласила Александра Юрьевича к нам на обед в субботу, — защебетала она, словно малиновка на заре. — Вадим Петрович, надеюсь, вы составите нам компанию?

Егор Данилыч бросил на нее благодарный взгляд.

— Что же ты молчишь? — сказал он Вадиму. — Нельзя отказывать красивой женщине.

— Почту за честь, — отозвался Вадим, вставая и целуя ей руку.

Екатерина вспыхнула от удовольствия и, простившись, оставила мужчин одних.

— Ты смотри, жену у меня не отбей, — притворно пригрозил Александру Егор Данилыч.

— Увы, не смогу при всем желании, — отозвался Александр. — Екатерина Сергеевна любит вас беззаветно.

У Краснова неожиданно запершило в горле.

— Врешь! — сказал он осипшим голосом. — Александр, ты так со мной не шути!

— Провалиться мне на этом месте! Сроду не шутил подобными вещами. Егор Данилыч, — укоризненно сказал он, — да вы, кажется, не разглядели у себя в доме самого ценного.

— Мало ли чего я не разглядел, — смущенно откашливаясь, пробормотал Краснов.

Друзья возвращались домой в машине, на которой приехал Вадим. Антон сидел за рулем и болтал без умолку, давая выход своему трехчасовому нервному напряжению. Александр, напротив, за всю дорогу не проронил ни слова и лишь сердито посверкивал глазами на Вадима.

— Долго ты будешь смотреть на меня волком? — не выдержал Вадим.

— Навесить бы тебе как следует! — с сердцем сказал Александр.

Вадим почувствовал, что улыбается. Озорные звезды за окном, соткав нефритовую сеть, укачивали ясную луну. Серебристая машина бесшумно неслась вперед, сквозь летнюю ночь, по светлой дороге, озаренной теплым сиянием.