– Не стесняйтесь. Вы хотели сказать – в бардаке, в помойке, в хаосе? Прекрасно, знаете ли. Вы, видно, никогда не сталкивались с творческими натурами…

– Куда мне…

– А для них все внешнее, материальное – всего лишь жалкая оболочка, за которой скрывается нечто истинное, глубокое, исполненное смысла…

– Ну да, извините. Я натура совершенно не творческая, так что, боюсь, мне вас не понять. Кстати, меня зовут Валентина. Или имена для вас тоже не имеют значения?

Писатель явно развеселился. Улыбка, полувысокомерная-полувосторженная – Валечка сама не понимала, как в одной улыбке могут сочетаться столь несопоставимые чувства, – не сходила с его лица.

– А меня – Владимир. Знакомые и друзья обычно уменьшают мое имя до Влада. Что рекомендую сделать и вам, если вы, конечно, будете на меня работать… Так вот, Валечка, о деле, к которому вы так торопились перейти… Я пишу книги по психологии. – «Значит, никакой он не гот, и печатать оды Сатане мне не придется…» – И мне очень не хватает важного ныне знания – знания компьютера. Не могу, понимаете ли, с ним совладать. Несколько раз пробовал научиться – не выходит. Боюсь я этой техники… Так что приходится, так сказать, пользоваться разными способами переложения своих мыслей на бумагу… Одно время я писал от руки. Потом строчил на пишущей машинке. Но время, видите ли, идет, и многие издательства уже не принимают работы в таком виде… Поэтому мне пришлось нанимать девочек вроде вас и диктовать им свои опусы…

«Девочек вроде вас… Как будто я из эскорт-услуг, – раздраженно подумала Валечка, теребя ободок кончиком пальца. – Экий мерзкий тип… Неужели я с ним сработаюсь?»

– Значит, секретарь, – выделила Валечка, – или помощник должен работать у вас?

– Я бы мог, конечно, отдавать свои рукописи на перепечатку, но, видите ли, очень многое приходится менять уже после написания. Так что мне гораздо удобнее, когда помощница работает со мной. К тому же иногда мне требуется кое-какая помощь в виде чашечки чая и примитивного бутерброда. Видите ли, иногда я банально забываю поесть. Такая уж у творческих людей особенность… Они увлечены своим делом настолько, что ничего вокруг не замечают и забывают об элементарных нуждах… Вспомните хотя бы Маркеса… Когда он писал свои «Сто лет одиночества», даже не заметил, что в доме закончились деньги и продукты…

«Ну, пошло-поехало, – с тоской подумала Валечка, разглядывая самовлюбленную полуулыбку Влада. Сейчас он полчаса будет говорить о своей гипертворческой натуре и сравнивать ее с великими мастерами…

– Так почему место помощницы до сих пор пустует? – перебила она писателя. – Платите вы хорошо, да и работа совершенно не сложная.

– Характерец, видите ли, скверный, – честно признался Влад. По его тону Валечка поняла, что он считает этот факт отнюдь не недостатком, а, скорее, достоинством.

– Не все могут понять тонкую и ранимую творческую натуру? – ехидно поинтересовалась она.

– Напрасно иронизируете, – обиделся Влад. – Я, между прочим, психолог и неплохо понимаю движения вашей души. Вы озлоблены, вы чем-то расстроены, ищете работу, но это у вас почему-то плохо получается. Поэтому вы и пришли ко мне, а, Валечка? Разве я не прав?

– Вы правы. Но вы – не последний мой шанс, я уверена.

– А жаль… – прищурился Влад. – Вы – милая наивная девочка, которая изо всех сил пытается себя переделать. Думаете, я не вижу, что вы уже дырку проковыряли в своем ободке? Вообще-то вы мне очень даже понравились… Кстати, если не хотите чаю, то, может, согласитесь выпить чего-нибудь покрепче?

В его глазах Валечка прочитала недвусмысленную заинтересованность. Но заинтересованность не столько ее персоной, сколько последующим ее согласием выпить с ним «чего-нибудь покрепче», а потом отправиться прямиком в его комнату, вряд ли более чистую, чем кухня. Ну а дальнейшие его планы и так вполне понятны…

«А вот это уже совершенная наглость!» – в который раз возмутилась Валечка и, чтобы раз и навсегда пресечь подобные мысли, зародившиеся в этой «творческой» голове, ответила:

– Знаете, а я поняла, к чему вы клоните. И почему вы называете своих работниц девочками… Неужели вы думаете, что я стану… что я… – Она замялась.

– Что вы станете со мной спать? – без тени смущения закончил Влад. – Вы очень правильная, Валечка. Видно, это и мешает вам в жизни… Но все-таки вы себе льстите, если думаете, что не способны на безрассудства. Все делают глупости, а вы – не исключение. Правда, вы, в отличие от большинства людей, никому не желаете зла, а если и поступаете скверно, то уж точно не сознательно…

– Пожалуйста, обойдемся без анализа… – поморщилась Валечка.

– Пожалуйста… Так вот, отвечаю на ваш вопрос. Думаю ли я? Нет, не думаю. Я предполагаю, что это возможно. Так почему бы не воспользоваться этой предполагаемой возможностью? Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

– А если я не люблю шампанское?

– Вы просто себя обманываете.

На кухне повисла пауза. Если бы у Влада жили мыши, Валечка услышала их шуршание за пыльными плинтусами.

Она поднялась со стула с твердым намерением уйти и больше не возвращаться.

– А жаль, – прокомментировал Влад свою небезосновательную догадку. – Придется брать толстую ботаничку в очках размером с Байкальское озеро… – Это он убеждал ее десять минут назад, что все внешнее для них, людей творческих, – звук пустой?! – Вы бы очень мне скрасили жизнь, Валечка… Даже если бы не стали со мной спать… Кстати, если у вас проблемы с жильем – моя трешка вытерпит еще одного жильца… Вот, возьмите мою визитку. Да возьмите же… Я подожду вашего ответа неделю. Вдруг вы передумаете, чем черт не шутит?

– Только не этим, – покачала головой Валечка.

Глава 12

Писатель – это диагноз

Писатель – это и впрямь диагноз, здесь я полностью готова согласиться с Валечкой Степановой, которая изрекла эту фразу, рассказывая мне о Владе. Хотя назвать Влада писателем я, честно признаться, не смогла бы, потому что этот человек скорее психолог, то есть, если можно так выразиться, писатель технический, а между ним и настоящим литератором лежит огромная пропасть.

Однако, если Влад мнит себя писателем, не в моих силах разубеждать его в этом заблуждении. Да и дело по большому счету не в этом, потому что Валечка, употребляя слово «писатель», имела в виду обыкновенного творческого человека. У этих людей, как правило, много причуд, относящихся как к бытовой, так и к душевной организации. Может быть, оттого, что эти люди все время находятся в себе, как мыши в своих норах, они редко интересуются тем, что их окружает. И хотя им приписывают некую гипертрофированную чувствительность, отличающую их от остальных, они часто не замечают проблем близких людей и друзей, их окружающих.

На самом деле они, скажу я тебе, мой дорогой друг, редкостные эгоисты, поскольку слишком много внимания уделяют своим собственным проблемам и внутренним переживаниям. Кстати, без этих самых внутренних конфликтов творческие люди просто не могут жить. И даже если на самом деле никакого конфликта нет, они обязательно себе его придумают. Для них состояние творчества неотъемлемо от боли или, к примеру, несчастливой влюбленности, а потому, когда в их жизни не оказывается ни того ни другого, они просто-напросто самостоятельно выдумывают личную трагедию, возвышающую их над остальными людьми. Для них боль, разумеется, внутренняя, а не физическая, – это тот колодец, который невозможно опустошить. Сколько из него ни черпай, он всякий раз останется полным. Вероятно, это и имел в виду Олег Совенков, когда пенял Костику на его «страдательную» любовь…

И вот я, в своей обыкновенной манере, снова отвлекла моего дорогого Друга от нашей, тешу себя надеждой, занимательной истории. В какой-то степени, иронизируя над Владом и иже подобными, я иронизировала над самой собой. И хотя я, прошу заметить, уважаемый читатель, не питаю особенной симпатии к этому персонажу, который не единожды появится на страницах нашего романа, в некоторых своих проявлениях, увы, очень на него похожа.

Вот, к примеру, история с моим ноутбуком. Не без участия моей любимой Люсинды я умудрилась залить его кофе…

В относительно недалеком прошлом мой сын вошел ко мне в комнату и с сияющей улыбкой поставил на стол свой отремонтированный подарок. Увы, такой же счастливой улыбки он ожидал и от меня, поэтому мне пришлось вымучить на своем лице нечто подобное, хотя на самом деле я испытала совершенно противоположные чувства.

– Ну вот, снова можешь как человек работать, – гордо сообщил мне мой отпрыск. – А то больно смотреть, как ты со своим динозавром, – кивнул он на мою любимую «Оливетти», – мучаешься.

Если бы он знал, что муки мне только предстояли, когда я вновь пересела со своей старенькой любимицы за это нечто, именуемое им «удобной железякой»… Если бы он знал, чего мне стоит запомнить все эти хитрые комбинации, предназначенные, по его словам, упростить мне работу… Тут я прекрасно понимаю и Костика Осколкова, и психолога Влада, которым так тяжело было освоить современную технику…

Сколько раз я удаляла страницы и абзацы случайным нажатием роковой клавиши Backspace. Сколько раз я мучилась с тем, что уже набитый текст вместо правки буквально съедался ужасной командой Insert, которую я тоже нажала по чистой случайности. А из-за Caps Lock'а все строчные буквы выглядели как прописные, а прописные превращались в строчные?! Не говоря уже о том, что мне недостает привычного стука клавиш, вместо них эта штуковина издает только вялые всхлипы… И где мои испещренные черными буквами листы, которые я любовно складывала рядом с собой на столе или в порыве злости на саму себя комкала и запускала в стену?..

Что ни говори, а писатель – это диагноз. Теперь я хорошо понимаю своего Женю, когда он в пятилетнем возрасте, вернувшись из школы, поинтересовался у меня, почему «нормальные мамы» каждый день варят борщи и регулярно посещают родительские собрания, а я нет… Теперь я знаю, что бы ему ответила…