У обоих мальчиков были очень тощие ноги с костлявыми коленями, и туфли на них всегда выглядели несоразмерно большими. В то время как я обычно ходила в коричневых сандалиях, мальчики Феликоне носили черные туфли со шнурками. Когда я была маленькой, мне больше нравился терпеливый и покладистый Марк. Если я просила его что-то сделать, он обычно выполнял мою просьбу. Лука никогда не соглашался ни с одним моим предложением. Даже в шестилетнем возрасте он любил командовать. Нам с Марком нравилось быть его верными оруженосцами.

Втроем мы построили убежище в небольшом лесочке за школой. Официально это место находилось уже за пределами школьной территории, и мы казались себе необыкновенно смелыми. Мы нашли выложенное кирпичом углубление в земле — наверное, раньше здесь было какое-то здание или старое бомбоубежище, — сделали крышу из веток, покрыли ее листьями и травой, оставив небольшой лаз, который можно было закрывать за собой так, чтобы нас вообще не было видно.

Убежище было крохотным. В нем едва хватало места для нас троих, и то если сидеть, поджав колени и обхватив их руками. Там пахло влажной листвой, землей и плесенью. Когда лаз закрывался, все вокруг становилось темно-зеленым, как под водой. Я боялась, что у меня в волосах запутаются пауки. Обычно мы делали вид, что прячемся от врагов. Я не знала, кто были наши враги. Это была игра близнецов, и она велась по их правилам, которых я не знала. Я не могла влиять ни на ход игры, ни на ее результат. Иногда враги захватывали меня в плен. Это означало, что я должна была оставаться в убежище и прятаться там, пока братья не вернутся и не спасут меня, но подчас они забывали это сделать.

Иногда Линетт разрешала мне поиграть с ней. Кроме того, у меня была подружка моего возраста по имени Аннели Роуз. Но я предпочитала играть с близнецами.

Почти все время учебы в начальной школе я проводила с Лукой и Марком. Мы были неразлучной троицей.

Наше детство за пределами школы было вполне идиллическим. К тому времени как мне исполнилось восемь, мать большую часть дня проводила в постели, в затемненной комнате. Тяжелые коричневые шторы на окнах всегда были задернуты. Мать говорила, что у нее мигрень, и нам с Линетт было запрещено ее беспокоить. Лучше всего выполнить это требование можно было, уйдя из дому. В результате, несмотря на все усилия матери держать нас на коротком поводке, мы пользовались практически неограниченной свободой. Линетт любила проводить время на берегу, рисуя или читая. Я же всегда отправлялась на поиски близнецов Феликоне. Нашим любимым времяпровождением было либо лазать по скалам, подглядывая за туристами, либо покачиваться на волнах гавани в лодке Маурицио. Лодка стояла на якоре, и нам было строжайше запрещено трогать якорный канат, но это не мешало нам представлять себя в открытом море. Мы ловили рыбу и плавали. Иногда вода была настолько обжигающе холодной, что у меня перехватывало дыхание. А когда нам хотелось есть, что случалось довольно часто, мы шли в «Маринеллу». Мальчишки отправлялись на кухню, а я садилась за столик на террасе и, обдирая шелушащуюся кожу на загорелых ногах, поддерживала псевдовзрослую светскую беседу с туристами. Появление Маурицио с подносом, полным пирожных и газированной воды, всегда выглядело впечатляюще.

— Шоколадный торт специально для вас, синьорина, — говорил он, нежно трепля меня по щеке, и я жмурилась от удовольствия.

Иногда с нами был Фабио, но к тому времени мы уже поняли, что он не совсем такой, как другие дети. Он всегда молчал и никак не участвовал в наших играх. Если Анжела говорила ему идти с нами, он послушно шел, но с тем же успехом мог находиться где-то за тридевять земель. Нам нравился Фабио, но он никогда не был одним из нас.

Сейчас, думая о прошлом, мне трудно выделить какое-нибудь особенное лето. В моих воспоминаниях они просто наслаиваются одно на другое. Помню то лето, когда мы с Лукой заработали небольшое состояние, сказав японским туристам, приехавшим в Портистон на литературную экскурсию, что мы являемся прямыми потомками нашей знаменитой писательницы, Мариан Рутерфорд. За пятьдесят пенсов мы фотографировались с ними под синей мемориальной доской, у стены дома, где она когда-то жила и где теперь находился ее музей. Туристы были слишком вежливы для того, чтобы усомниться в наших словах, но слух о нашей предпринимательской деятельности быстро докатился до Анжелы, и она немедленно положила ей конец, потребовав, чтобы мы отдали все полученные деньги на благотворительность. Моя мать сказала, что ей мучительно стыдно за меня, и я была должным образом наказана. Марк отказался принимать участие в нашей маленькой афере. Я уже не помню, какие соображения он приводил. Возможно, они были этического характера, а возможно, он попросту испугался неприятных последствий.

Тогда нам казалось, что лето будет длиться вечно. Но в воздухе начинало пахнуть осенью, и мы снова отправлялись в школу. Я — в одном из старых платьев Линетт, Лука и Марк — в новеньких брюках и рубашках, которые были на два размера больше, чтобы мальчики могли заворачивать манжеты. Мы думали, что наше детство никогда не закончится.

А когда наступил сентябрь после моего девятого дня рождения, я пришла в школу и обнаружила, что близнецов там нет. Они отправились в среднюю школу для мальчиков, которая находилась в Уотерсфорде. За время следующих летних каникул Лука и Марк утратили ко мне всякий интерес. Теперь они предпочитали проводить время в армейском кадетском корпусе или на футбольном поле. Новые точки соприкосновения возникли у нас лишь тогда, когда мы стали подростками. Но к тому времени я обнаружила, что мое место в треугольнике занято. В жизни близнецов появилась Натали Санто.

Глава 9

Я решила взять быка за рога и нанести визит в «Маринеллу». И пусть Анжела расспрашивает, что со мной стряслось, — я хотела снова увидеть Марка. Теперь он был моей новой болью, которая требовала утешения.

Поэтому в начале апреля я села за руль своей загаженной птицами «Клио», которая каким-то чудом все же завелась, и отправилась в Портистон. Я решила оставить «Клио» на набережной. Летом, в разгар туристического сезона, машин там было много и стоянка охранялась, но в апреле туристы не жаловали здешних мест с их суровым климатом.

Параллельно набережной протянулась главная улица Портистона. Окрашенные в пастельные тона дома с барами, ресторанами и магазинами на первых этажах фасадами были обращены к морю. Среди всех этих заведений «Маринелла» — самое большое и шикарное. Ресторан был основан в 1890 году предпринимателем-мороженщиком, который владел сетью кафе, охватывающей всю Шотландию и северную Англию. Все они процветали, поскольку летом в них подавали мороженое, зимой — горячий горох с уксусом. В 1901 году только в Уотерсфорде было двадцать одно кафе-мороженое, а через два года их число увеличилось до ста пятнадцати. Я знаю все эти цифры потому, что краткая история производства мороженого в Великобритании напечатана в меню ресторана «Маринелла», и за много лет я успела выучить ее наизусть.

Некоторое время я в нерешительности стояла на ветру, обхватив себя руками. На одном из столбиков, поддерживающих ограждение террасы «Маринеллы», сидела одинокая чайка и гортанно кричала, глядя на меня. Сделав глубокий вдох, я поднялась по ступеням и толкнула входную дверь.

Внутри не оказалось никого из знакомых. Для меня это было и огромным облегчением, и разочарованием одновременно. Посетители сидели лишь за двумя столиками. Пожилые дамы приятно проводили время за чаем с бутербродами, а похожие на туристов молодые люди, взявшись за руки, молча смотрели друг на друга. Мне показалось, что они молодожены. За стойкой незнакомый мне официант протирал посуду. На другом ее конце молодая женщина поправляла разложенные в стеклянной витрине пирожные. На обоих была униформа сотрудников «Маринеллы» — черные брюки, белоснежная рубашка и длинный белый фартук. Светловолосую головку девушки плотно обхватывала черная бархатная лента. Когда-то у меня была точно такая же.

Молодой человек улыбнулся мне:

— Пожалуйста, садитесь за столик. Я принесу вам меню.

— Благодарю, но мне нужна госпожа Феликоне, — ответила я. — Анжела Феликоне. Она здесь?

— Она вас ожидает?

— Нет. Но я член семьи.

Ну вот. Наконец-то я смогла произнести эти слова. Я сама себе присвоила статус, в котором Анжела всегда мне отказывала.

— Я спрошу, сможет ли она подойти.

— Скажите ей, что пришла Оливия.

— О… — мое имя явно произвело впечатление. Даже девушка у другого конца стойки отвлеклась от своего занятия и с любопытством уставилась на меня, сжимая в руке серебряный десертный нож. Молодой человек пришел в себя первым.

— Примите мои соболезнования…

В ответ я скупо улыбнулась отработанной «вдовьей» улыбкой — грустной и мужественной одновременно, сделала чуть заметное движение пальцами, означающее «не стоит обо мне беспокоиться, занимайтесь своими делами», взяла меню и сделала вид, что внимательно изучаю его. Парень поспешил прочь, на поиски Анжелы.

Она появилась в зале через считанные секунды. В одной руке очки, другая вытянута вперед в приветственном жесте. Анжела улыбалась, но эта улыбка была явно натянутой.

— Оливия, какая неожиданность! — вежливые объятия, аромат от Диора, розовая помада, высокие каблуки и запах лака для волос. Она, как всегда, была безупречна в своей темно-синей юбке и белоснежной блузке с наброшенным на плечи голубым вязаным жакетом и ниточкой жемчуга на шее.

— Как у тебя дела? — поинтересовалась Анжела, отстраняя меня на расстояние вытянутой руки, чтобы хорошенько рассмотреть со всех сторон.

— Прекрасно, — ответила я.

Анжела направила меня к одному из дальних столиков, подальше от двери, ведущей во внутренние помещения, где располагались офис и квартира, в которой теперь жили Марк и Натали. Я села на указанный мне стул.