Вероятно, тоже вспомнив о том, как связанный, хватал меня всем, чем только мог, Донской тихо и коротко зарычал, толкнулся сильнее, чуть ни поднимая меня коленом в воздух…

— Дядь Матвей, можно мы «Кружок» на телевизоре поставим? С телефона? — донеслось из другой комнаты.

— Твою ж мать… — выругался декан, все еще на автомате пихаясь в меня ширинкой. — Я говорил тебе? Затрахали с этим «Кружком», — и ответил громко, совершенно не запыхавшимся голосом. — Ставьте. И можете не стесняться со звуком…

— Спасибо, спасибо! — наперебой заорали племянники.

Донеслась какая-то веселая музычка, шум, радостное хлопанье в ладоши…

Но, пока мы шли, все это сменилось изумленными вздохами, ахами и выкриками «о, боже, Денис, что это в топе?! Это кто?! Это…»

Заподозрив страшное, я ускорила шаг, обогнула со своей тарелкой Донского и с колотящимся сердцем чуть не побежала в гостиную. Но по звукам дети были не там, а в другой комнате, напротив, где во всю дальнюю стену растянулся огромный, плоский телевизор.

Я метнулась туда.

О да, это было оно.

То, чего я боялась. Даже еще хуже — потому что снимали сзади!

Во весь экран, во все окно Ютуба на бедных, ошеломленных подростков смотрела моя задница в обтянутых джинсах — с его, декана, рукой поперек нее.


Глава 17

— Твоя работа? — первое, что он у меня спросил, когда дверь за расстроенными родственниками закрылась. Даже не спросил — не то процедил, не то прорычал, будто все это время сдерживался, чтобы не прибить меня.

Я замотала головой так яростно, что даже шея разболелась.

— Да вы что?! Когда б я успела?! Я же все время почти с вами была…

Подняв руку к моему лицу, будто хотел схватить его всей пятерней, он замер на мгновение, крепко сжимая челюсть… и вдруг отступил — резко, коротко ругнувшись. Даже в стенку за моей головой не жахнул кулаком, как полагается еле сдержавшемуся мачо.

Мне хотелось думать, что отступил, потому что джентльмен, но скорее всего, не поэтому. А потому, что каким-то чудом все же смог убедить свою семью в том, что подборка кадров, в которых он, под веселую музычку, лапает мою задницу — фейк и монтаж.

По крайней мере, мать он точно убедил. Но вот племянников… Убедишь этих подростков, как же! Это ведь ему они могли задурить голову, что поверили, но я-то знала, что подростки сегодня такие ушлые, что их вряд ли можно внушить им подобную ерунду.

Не верят! — поняла я по их глазам, хоть эти два «ангелочка» и делали вид, что все ништяк и «да-да, конечно, дядь Матвей, ты ж у нас — святая жертва происков врагов и завистников». Как пить дать побегут дома пересматривать, чтоб самим разобраться — монтаж это или нет. Еще и друзьям разошлют.

Прятать видео от мамы и сестры тоже было бесполезно — это ведь Ютуб. Захотят, сами посмотрят.

Донской, конечно, при них крутить этот позор не стал, выключил сразу же, как только в комнату зашли — хоть временно избавив их от наипошлейшего зрелища. Но его руку на моей заднице они успели разглядеть разглядеть очень хорошо.

— Ну как же так, сынок… — переживала мама. — Кто же такое мог сотворить? И как? Там ведь сбоку твое лицо видно… и Лерочкино…

— Слушай, ну технологии сегодня знаешь какие! — убеждала ее Лена, и по ее тому я тоже поняла — вряд ли поверила.

— Да, технологии такие, что все, что угодно можно смонтировать… — кисло подтверждал Донской. — Лица действительно наши, а вот руку подрисовали…

— А снимал кто?

Он перевел на меня такой лютый взгляд, что меня передернуло.

— А вот с этим мы разберемся, мама. Обязательно разберемся.

И вот теперь, когда они ушли, он начал разбираться.

Бросил мне коротко идти за ним, налил себе на два пальца коньяка, уселся на диван напротив телевизора и пересмотрел все видео во всех деталях, периодически морщась и потирая пальцами виски — так, будто у него сильно разболелась голова.

О да, там было на что посмотреть.

Заснят был каждый момент его и моего позора, вплоть до просовывания руки под мои джинсы и моей на это реакции.

Как все это оказалось в его Ютубовском миксе — тоже, в принципе, было объяснимо. Открыв почту бывшего со своего компьютера, Ира невольно подключилась к аккаунту Донского в Гугле, а заодно и к Ютубу, с которым этот аккаунт был синхронизирован. Вопрос, как она нашла видео, оставался, конечно, открытым, но и тут могло быть несколько вариантов — вплоть до того, что сама она активно искала хоть какой-нибудь компромат на декана и гуглила его имя. И нашла — оно ведь и стояло в названии видео — его имя.

«Декан Донской лапает студентку». Только загуглишь и сразу выскакивает.

Однако меня больше интересовало, не как нашли, а откуда снимали.

Ведь если судить по ракурсу, тот, кто держал телефон или камеру, стоял либо рядом с дверью в ту самую подсобку, где мы с Настей наливали в кофе этот чертов афродизиак, либо в проходе к запасному выходу из аудитории. А это означало, что снимающего должно было быть видно с ближайших, левых рядов. Что, в свою очередь, означало…

— Стоп! Мы же можем поспрашивать студентов, кого они там видели! — воскликнула я, осененная идеей. — Они ведь должны были его видеть… или ее.

Декан перевел на меня тяжелый взгляд.

— И что нам это даст?

Я стушевалась.

— Ну… Наказать можно… выгнать… если не уберут видео…

— После того, как его размножили… — он поднял на экране нижнюю линейку с информацией, — семьдесят восемь раз? И неизвестно, сколько еще просто так закачали себе?

Я устало опустилась на краешек дивана.

— Вы же понимаете, что я здесь не причем?

В принципе, я подозревала, что если нечто подобное всплывет, Донской будет обвинять меня в том, что это я залила видос.

Но теперь, когда увидела всю эту мерзость воочию… у меня не укладывалось в голове — как он может даже предположить, что я сама, лично, запустила в свет видео, на котором получаю львиную долю позора! Какой шлюхой он должен меня считать, если верит, что я могу выставить себя в таком вот свете — лишь бы подставить его! Ведь это про меня, а не про него, будут трепать языки годы спустя! Это я буду притчей во языцах и это моя задница с его рукой на ней будет сверкать со всех экранов и станет достоянием эротичных мемасиков.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Он хлебнул коньяка еще раз. И перемотал видео немного назад — на то место, где у меня запрокинута голова, а его рука явно стремится залезть как можно глубже.

— Да… тут надо признать, что я верю тебе, — мрачно подтвердил. — Вряд ли ты пожелала бы, чтобы это стало достоянием общественности…

Мне стало совсем стремно — раз он так, сходу поверил мне, значит выглядит все совсем ужасно. Ну, конечно, в порнофильмах ведь всегда так — мужчина «актер», а женщина — блядь!

От жалости к себе хотелось скрутиться в позу младенца и завыть… ну или выпить чего-нибудь покрепче.

Не говоря ни слова, я протянула руку, забрала у него стакан и выпила все, что в нем осталось.

Коньяк тут же ударил в голову, но вместо того, чтобы приглушить эмоции, оголил их еще больше, сделал резче, четче… Картины, в которых, надо мной ржут по всем углам, стали совсем реальными, люди — живыми, смех — обидным до слез. До настоящих, горьких и обильных слез, которые в миг набухли и заволокли мир мокрой пеленой…

— Это… это ужасно… — даже не пытаясь сдерживаться, я рыдала себе в ладонь. — Что же делать, Матвей Александрович… Я не смогу теперь даже на лекции ходить…

Железной рукой Матвей вдруг обнял меня за шею и притянул к себе.

— Да не реви ты, дуреха… Сама ведь виновата во всем… — в противовес грубым словам, он обнимал меня, гладил по руке, и целовал в лоб — да так ласково, что я еще больше разнюнилась, заливая его рубашку слезами. — Тшш… Да хватит, уже мокрый весь… Разберемся… Меня тоже, между прочим, из-за этого видео выгнуть могут…

— И что? — всхлипывала я, цепляясь за него. — Вы хоть архитектор… вас куда угодно возьмут… а мне теперь жизни нет… Засмеют и зачморят…

— Это тебя-то зачморят? Ты же невеста моя — никто не посмеет над тобой смеяться, пока я декан! — судя по его тону и чуть замедленному голосу, коньяк успел выстрелить и ему в голову.

И тем не менее, он наливал себе еще.

Хотя нет, не себе. Мне.

Дрожащей рукой я потянулась к стакану, что он протягивал, и выпила еще один большой глоток. Поморщилась, когда он поднес к моему рту лимон — и откуда только взял? — укусила, мешая его кислый вкус с горечью слез.

— А если… если вас уволят?

— «Тебя», Максимова. Мы на «ты» договорились, помнишь?

Я завороженно уставилась на него сквозь мокрые ресницы.

— Вы же говорили… только на людях…

— Когда я такое говорил? — его голос отчего-то стал хриплым, и смотрел он уже не в мои глаза, а на мой рот, полураскрытый оттого, что из-за слез немного заложило нос и стало нечем дышать.

— Вчера… — невольно подражая ему, я тоже понизила голос. — И сегодня… и по телефону…

Его палец очертил мои губы, чуть придавливая их. И скользнул внутрь, плотно ложась на язык, гуляя по нему и по внутренней полости щек…

— Знаешь, сколько раз я представлял, как беру этот рот? Как трахаю его, поставив тебя перед собой на колени?

Вместо ответа я сомкнула вокруг него зубы, довольно сильно кусая за палец.

А такого вы себе не представляли, профессор? — говорили мои глаза.

Но он не отдернулся и не испугался. Наоборот — ухмыльнулся, будто его забавляли такие вольности. Будто знал, что с его членом я такого никогда не сделаю — сдрейфлю и позволю ему трахать мой раскрытый рот, так как ему захочется. Так, как он и «представлял».