— Больно… — пожаловалась, наконец, справившись с дыхательной функцией.

— Знаю! — рыкнул зло, будто я была во всем виновата. — Тесная как… Двинуться боюсь…

Поняв, что вырваться не получится, я просто тихонько поскуливала.

Боже, он меня порвал, точно порвал…

Наверняка подумав о том же, Донской аккуратно отстранился, вызывая новые спазмы боли и глянул вниз.

— Черт! Все в кровищи… Тшш… Ну, успокойся, успокойся… уже ничего не поделаешь… — он наклонился, оперся на руку и поцеловал меня — медленным, дурманяще-сладким поцелуем, стирая слезы со щек пальцами.

— Почему… в кровищи? — превозмогая боль, я попыталась приподняться и тоже посмотреть.

Может, месячные начались? И почему, черт бы его побрал, он не выходит? Может, меня уже в больницу везти надо!

— Расслабься, дурочка…

Вместо того, что освободить меня от пытки, он сделал обратное — слегка толкнулся внутрь. Совсем чуть-чуть, но у меня от боли просто звезды перед глазами взорвались.

И снова замер, уставившись на меня таким одурелым, таким обожающим взглядом, что стало не до боли — прям перевернулось все внутри. Никогда бы не подумала, что мужчины могут смотреть… вот так — будто я гребанная богиня! Тем более такие мужчины, как Донской!

И тут до меня дошло. Я — девственница! Все еще, несмотря на тот случай, девственница!

Но как?! Я же чувствовала… Неужели…

— О боже… — всхлипнула, хватаясь за его руки. — Матвей… я… у меня…

Он скривил губы в попытке улыбнуться, но это больше походило на оскал — до того он был напряжен.

— Вялая сосиска… вот как… От меня бы ты не ушла девочкой… — и будто в подтверждение, снова пихнулся, пронзая меня, казалось, до самого мозга.

Я вскрикнула, кусая губу.

Вот как, значит, должно было быть!

А я все удивлялась, почему больно не было и тоже — все девчонки такие ужасы рассказывают, а я с деловым видом их поучаю, что мол неопытные у вас мужики были, неумелые… Вон как Алешенька меня аккуратно — не заметила даже!

А он «вялая сосиска», оказывается…

— Глаза на меня! — хрипло приказал Донской, акцентируя на себе все мое внимание — будто отбирал у того, другого. Будто помечал собой, стирал мое прошлое, заставляя забыть все, что было до него.

— Хорошо… — я сглотнула слюну, замыкая на нем взгляд, чувствуя, что краснею, хоть только что спокойно ласкала себя и чуть не за забилась у него на глазах в оргазме, представляя себе черт знает что…

Словно, кто-то взял и включил во мне установку девственницы — все, мол, Максимова, пошалила и хватит! Красней теперь, плачь и умоляй о пощаде.

— Все еще больно? — его рука скользила по моему телу вверх и вниз, даже не гладя, а просто трогая, прикладываясь ко мне, будто он проверял здесь ли я… не исчезла ли, превратившись в иллюзию…

Как могла, я неуверенно кивнула — да, больно, но уже не так, чтоб на стену лезть… Уже не знала куда глаза девать от этого его взгляда, как реагировать и что говорить…

А он будто наслаждался этим — наслаждался моим смущением и растерянностью, двигаясь во мне так осторожно и медленно, что захотелось разрыдаться уже как следует.

Сама не понимала от чего и как, но он всю душа мне выворачивал этой своей нежностью.

Будто не сексом со мной занимался, а…

Какая ж ты дура, Максимова!

Злая на себя за эмоции, я отвернулась, кусая губы и слизывая слезу — пусть думает, что все еще от боли плачу, хоть та уже притупилась, концентрируясь у самого входа и больше напоминая легкое, неопасное жжение.

И сами толчки уже не были такими резкими и раздирающими — будто меня смочили там слюной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Это от крови, поняла я, и меня слегка замутило… Не от брезгливости, нет. От страха, что ему противно станет, это ж все равно что во время месячных трахаться…

Но Матвей не выглядел так, будто ему противно. Лицо его слегка вытянулось, какое-то странно расслабленное и напряженное одновременно, глаза все еще смотрели на меня, не отрываясь, но уже явно четко не видели — помутневшие и чуть закатившиеся под полузакрытыми веками…

И с каждым толчком, с каждым плавным и медленным скольжением, он уходил все дальше, все глубже погружался в собственное удовольствие, нарастающее, накатывающее на него постепенно и будто исподволь… Каждая его реакция, каждый шаг по направлению к пику отражались на этом красивом лице, как на ладони…

Хочу, чтобы он кончил, подумалось вдруг. Вот прямо так, в меня, то есть в резинку…

Все равно возбуждение прошло, да и не до него мне…

— Ну же… — подбодрила я его, сама с трудом понимая, что говорю. — Не останавливайся… Уже не больно…

Он резко выдохнул, склоняясь ниже, впиваясь губами мне в шею… атакуя губы… Снова приподнялся.

— Не кончишь?

Я помотала головой, готовая ответить, но его рука вдруг протиснулась между нами, большим пальцем проскальзывая между складочек… и мое твердое «нет» застряло где-то на выходе.

— А так?

Палец вытворял нечто совершенно невероятное — не надавливал, а будто подманивал, быстрыми и легкими касаниями заставляя сосредоточиться на ощущениях вокруг клитора, захотеть «словить» их, прочувствовать до конца…

Я даже захныкала от нетерпения, подаваясь вперед.

— Так хорошо? — он чуть приподнялся, алчно глядя мне между ног и все так же медленно и тяжело толкаясь, почти не выходя, будто не хотел покидать лишний раз мое тело.

Хорошо не то слово — его палец уже тонул, и отнюдь не в крови, отлично заменяя трение моих собственных ног, к которому я успела привыкнуть за месяцы ночных мастурбаций…

— Я — твой первый, Лера… — он вдруг вышел и надавил на клитор уже не пальцем, а головкой члена — широкой, тяжелой и удивительно горячей… Нырнул рукой под затылок, приподнял и заставил смотреть, водя по половым губам — внутри и снаружи. — Там… у тебя внутри… никого не было… Там туго и узко… как у девочки… и горячо… как в раю…

И от одного только зрелища, от стыда пополам с возбуждением, меня в пот прошибло, свело бедра острой, предоргазменной судорогой…

— Пожалста, пожалтса… — заскулила, выгибаясь, сама не зная, чего хочу — то ли внутрь, то ли еще вот так, чтоб водил и гладил самые чувствительные места.

— Как в раю… — снова пробормотал он и, решив за нас обоих, с глухим стоном вонзился обратно.

И уже не останавливался.

— Матвей… — я задыхалась, цепляясь за него как за спасательный круг — от сильных, ритмичных толчков все вдруг понеслось куда-то под откос, и я испугалась этой скорости, этой накатывающей мощи. — О боже… не могу… я…

— Давай, малыш… покричи для меня… хочу слышать твои вопли… давай…

Я почти подлетела от опалившего бедра наслаждения — такого яростного, что в глазах потемнело, а потом взорвалось…

И да, закричала.

Хваталась за его плечи и орала, как полоумная, пока он вбивался в меня, будто хотел подбросить еще выше, еще дальше на гребень волны…

Или нагнать еще одну…

Черт бы его побрал, реально еще одну…

— Опять-опять-опять… — затараторила, и чтоб заткнуть себя, сомкнула на его плече зубы, пока меня выгибало во втором крышесносном оргазме, уже вместе с ним — чувствуя, как он пульсирует внутри, рычит и сжимает ягодицы так крепко, что если не порвет и на том спасибо…

— Как в раю… — услышала, как только снова смогла слышать. — Как в гребаном раю у тебя внутри…

Глава 21

— Матвей?

Молчание.

— Матвеей? Эмм… Профессор?

Мужчина, уткнувшийся лицом мне в шею, вздернул голову.

— Что… Ах ты ж бл…

Я прижала палец к его губам. Не хватало мне только мата после первого (настоящего!) секса.

— Не надо ругаться. Уснул так уснул, с кем не бывает… — я кусала губы, сдерживая ухмылку — прекрасно понимая, что он не уснул, а просто отключился после совершенно крышесносного оргазма.

От меня! От моего «гребанного рая внутри»! Опытный, искушенный мужчина кончил так, будто я ему в голову выстрелила.

— И часто с тобой такое? — продолжала издеваться, обнимая ногами и поглаживая сзади пяткой.

Он навис надо мной, моргая и все пытаясь прийти в себя.

— Тшш… Помолчи пожалуйста… — потом сжал пальцами переносицу и помотал в неверии головой. — Охренеть… просто пи…

Он осекся, фокусируя на мне взгляд.

— Никогда… — хрипло произнес, и я даже я не сразу поняла, что он ответил на мой вопрос — всерьез ответил, без этих его шуточек и сарказма. — Никогда такого не было.

Мне снова стало почти больно от теплоты его глаз — от всего этого накала и никому не нужной эмоциональности.

Зачем он так смотрит на меня? Будто это нечто большее, чем секс.

Вероятно, задав себе тот же самый вопрос, он опустил взгляд ниже — туда, где мы все еще были, образно выражаясь, одним целым.

— Будет немного жечь, — предупредил, аккуратно выводя свой все еще твердый орган.

Я вскрикнула — жечь не то слово! Как я вообще кончила с такой болью? Да еще и два раза подряд!

— По-моему, мне надо обезболивающее… — хватаясь за промежность, я скрутилась в кресле в позе младенца. Пекло почти невыносимо — хуже, чем во время самого процесса.

Боже мой, я была девственницей! Все это время я, оказывается, была девственницей! Вот тебе и Алешенька…

Донской мотнул головой.

— Необязательно… Теплая ванна тебе нужна. Без мыла и с чем-нибудь успокаивающим. Пойду пороюсь, что там у меня в наличии.

Встал, ушел куда-то, потом вернулся и поднял меня с кресла, цепляя за ноги и за спину.

Неужели уже налил?

Но нет, оказалось, просто на кровать укладывает — да еще так удобненько, под одеялко, накрывая меня по самые уши. От такой заботы боль начала уходить, а сон, наоборот, завладевал мной все сильнее и сильнее.