Батарея была крепкой. Все в этом здании, недавно отремонтированном, было крепким и добротным. На мое счастье. Потому что ту батарею, что была у меня в комнате в общаге, декан вырвал бы в три рывка в таком состоянии.

— Если будете орать, я позову охрану и пожалуюсь, что вы хотели меня изнасиловать, — собрав все свое мужество в кулак, пообещала я и кивнула на его ширинку. — У меня вон и доказательства имеются…

Он дернулся еще пару раз — уже не так сильно. Вероятно, остатками мозга сообразил, что не сможет просто так освободиться. Однако, все что недоставало в его физических возможностях на данный момент, он с лихвой искупал интенсивностью своего тяжелого, налитого кровью взгляда.

Словно посаженный в клетку тигр, он следил за каждым моим движением — будто только и ждал, чтобы наброситься.

— Какая же ты сука, Максимова… — процедил, медленно опускаясь на пол, и усаживаясь спиной к батарее.

Подходя к двери и запирая ее на замок, я слегка закатила глаза. Ага, сука… Слышали. Знаем.

Хоть и обидно — учитывая то, что я могла сейчас спокойно валяться на своей кровати, наслаждаясь местью, а не придумывать, что сделать с обезумевшим деканом, готовым трахнуть все, что движется, а потом догнать и еще раз трахнуть.

— А ничего, что я вас от позора спасаю? — спросила, даже не надеясь на вменяемый ответ.

Однако, как ни странно, получила его.

— Плохо спасаешь, — с мрачным видом Матвей Александрович уставился на свои брюки, все еще безжалостно натянутые вокруг эрекции. Мотнул головой, будто проснуться хотел. — Твою ж мать, с двадцати лет такого не было…

Мне стало интересно.

— А что… в двадцать прям так и было?

Так и представила себе этого голодного молодого самца в застенках какого-нибудь престижного западного колледжа… Говорят, он в Лондоне учился… Вряд ли позволял себе там хоть десятую долю того, чем успел удивить меня… Там с этим шутки плохи, и неважно восемнадцать вам или тридцать пять, под влияниям вы чего-нибудь ядреного, или нет…

В миг посадили бы. А раз не посадили, значит держал себя в руках. Значит и сейчас справится. Пересидит, переспит, попьет водички… А я тут рядышком буду, на всякий пожар. Еще спасибо скажет потом — разумеется, если не догадается, что я же во всем и виновата.

Но, вопреки моим надеждам, Донской снова страдал.

На вопрос мой не ответил, голову опустил и ушел куда-то в себя, слегка раскачиваясь. Спустя еще какое-то время его начало потряхивать.

— Матвей Александрович? — с опаской спросила я со своего места за его столом. — Может скорую вызвать?

Он рывком поднял на меня голову, уставился очумелым взглядом, будто видел здесь в первый раз.

— Что?

— Я говорю, может скорую? Вам? Вызва…

Он моргнул.

— Выпусти меня, Максимова. Выпусти, и я тебя трахну так, как еще никто и никогда в жизни…

Как можно тише я сглотнула — потому что очень хорошо представила себе эту картину… Но потом представила себе все остальное и скривила губы.

— Неужели я выгляжу такой дурой, профессор? Выпусти его, как же. После всего что вы тут наговорили…

Донской снова задергался, потом сфокусировался на чем-то позади себя, и я поняла, что он пытается расстегнуть манжеты.

Я не особо боялась, зная, что его пальцы внутри рукава и до высоких манжетов рубашки им ну никак не дотянуться. И все же стало немного беспокойно — успею ли добежать до двери, если он вдруг вырвется на свободу… Потому что тогда речь о том, чтобы сохранить его достоинство уже не пойдет. Самой бы ноги унести.

Зарычав в бессильной злобе, декан сполз на пол, и я увидела, как лоб его покрывается мелкими бусинами испарины.

— Матвей Александрович! — снова позвала я. — Может водички принести?

Ответом мне был мучительный, хриплый стон — откинув голову на батарею, Донской закрыл глаза и медленно крутил головой из стороны в сторону… Волосы его растрепались, прилипли к мокрому лбу, глаза были полузакрыты… слегка опухшие губы кривились в тщетной попытке то ли что-то сказать, то ли усмехаясь каким-то своим, внутренним и весьма разнузданным мыслям.

А потом он ругнулся и выгнулся, явно собираясь трахнуть воздух.

Так вот как это выглядит… Декан в сексуальной агонии…

Точно надо медиков вызывать. Здоровье важнее позора. В том числе и моего. Я вскочила и решительно пошла в сторону выхода из кабинета.

— Максимова… — прохрипели позади меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Я остановилась на полпути, не оборачиваясь.

— Не зови… никого… Скажи… что… со мной? Что… ты со мной сделала…

Я закрыла глаза. Если его интересует этот вопрос сейчас, когда он почти ничего не соображает, позже — когда придет в себя — точно докопается до правды.

И тут в голову мне пришла мысль — простая, как и все гениальное.

Я обернулась, тут же попадая в плен его взгляда — жаркого и такого люто-голодного, что стало совершенно ясно — дай декану волю, он затрахает меня до смерти.

— Если я… — хотела было начать осторожно, издалека, но потом решила все же спросить его, как есть, причем простым языком — вообще не была уверена, что он меня поймет. — Если я… помогу вам справиться с… вашей проблемой… вы скажете на диктофон, что не имеете ко мне претензий и что я ни в чем не виновата?

* * *

— Скажу! Все скажу… Ну же… отсоси мне, Максимова… О, бляяя… — он застонал, снова подаваясь бедрами вперед — явно представляя мой рот на своем члене.

Отсасывать я никому не собиралась, но зачем разочаровывать мужчину раньше времени? Пусть поклянется сначала. Под запись.

Я достала телефон, быстренько скачала нужное приложение, включила микрофон и подошла к нему — не совсем близко, но достаточно, чтобы хорошо зафиксировать его голос.

— Повторяйте за мной. Я не имею к моей студентке, Валерии Максимовой никаких претензий, ни по какому поводу. И число скажите. Сегодняшнее.

Не отрывая взгляда от моего рта, он хрипло повторил — немного сбивчиво, но, тем ни менее, вполне понятно. И даже число смог вспомнить — видать, сильно хотел мое условие выполнить.

Я остановила запись, крайне довольная тем, что не было пауз, и нельзя мне предъявить, что, мол, смонтировала. Включила прослушать и так увлеклась, что даже не заметила, как нога декана незаметно подкралась под мою, обвила за лодыжку…

И дернула меня за ноги вперед.

Ойкнув и потеряв равновесие, я упала к Донскому на колени — прям плюхнулась на него с размаху, оседлав его вытянутые ноги. Которые он тут же сложил в коленях, прижимая ими меня к себе.

— Попалась! — торжествующе вскричал, набрасываясь на мою шею и грудь с поцелуями.

От близости моего тела его совсем повело — он, похоже даже не соображал, что не сможет ничего, кроме поцелуев, сделать с завязанными за спиной руками. Однако и я ничего не могла сделать — его колени придавили меня к возбужденному мужскому телу намертво — ни встать, ни охнуть.

— Пустите!! — пропищала, пытаясь выпростать руки, также зажатые между нашими телами вместе с телефоном.

— Ты кое-что… обещала мне, Максимова… — рычал он, с животным урчанием вылизывая дорожку к моей груди.

— Я обещала… помочь…

— Как? Как ты обещала… помочь? — подопнув меня коленом выше, он зарылся лицом между моих грудей. — Скажи, что хотела дать мне кончить промеж твоих сисек?

Я всхлипнула, понимая, что каким-то образом оказалась во власти полностью обездвиженного мужчины.

— Хотела… хотела словами… и подушку дать…

Я действительно собиралась принести ему с дивана большую, мягкую подушку и устроить нечто вроде стриптиза с аудио-озвучкой. В таком состоянии ему бы хватило. Ну, а если не хватило бы — я бы может и потрогала его там. Через штаны.

Однако теперь, похоже, я сама оказалась в роли подушки.

— Подушку, говоришь? — процедил он злобно. Зубами подцепил кромку моего лифчика — снова надетого…

И крепко схватил зубами мой оголенный сосок.

— Ай! Больно, больно! — я заерзала, пытаясь отстраниться, вырваться — что угодно… лишь бы спасти чувствительное место от этих острых зубов. Но он только сильнее прикусывал, явно не собираясь меня отпускать.

Потом все же отпустил на пару секунд — даже нежно зализал укус, будто успокаивал меня.

— Ширинку расстегнула, и руку мне на член! — приказал глухим голосом. И не успела я опомниться, снова схватил сосок зубами — одновременно медленно опуская вниз свои ноги, чтобы дать мне возможность маневрировать руками.

Вот же сволочь! Теперь он кусал не очень больно, но все равно будет саднить несколько дней… И чуть дернусь, давал понять, что может и сильнее.

— Гад! Вы просто… просто гад! — я хотела выругаться сильнее, но побоялась. Попробуй тут выругайся, когда крепкие зубы готовы вонзиться в вас так, что искры из глаз полетят.

Выпростав из плена одну руку, я уперла ее в батарею за головой Донского — чтобы не лежать на этом мудаке всем телом, будто я льну к нему. Не знаю правда, долго ли я смогу выдерживать этот жар всей пятерней… и другой жар — нацеленный мне прямо между ног.

Напоминая о том, что я должна сделать, он куснул сильнее.

Я вскрикнула.

— Вы меня… без груди оставите!

Он что-то промычал и странным образом это отозвалось у меня в промежности — настойчивым, горячим и крайне позорным зудом. Потому что я не должна даже грамма удовольствия получать в таком унизительном положении.

Предательство собственного тела разозлило меня вдруг ТАК, как не смогли бы и десяток деканов со своими зубами и тыкающимися в меня членами.

Хочет, чтобы я тупо отдрочила ему?

Отлично. Сделаю. От меня не убудет.