– Вы ходили туда, чтобы встретиться с кем-то еще, гораздо более важным, чем леди Примроуз?

В ее глазах промелькнул страх, она опять побледнела, но не пыталась отвести взгляд. Облизнув пересохшие губы, сказала:

– Я не понимаю, о ком вы говорите…

– Лгунья.

Щеки Мэгги зарделись, в глазах зажегся огонь. Она открыла рот, чтобы опровергнуть обвинение, но тут же закрыла. Затем, глядя ему в глаза, твердо произнесла:

– Прошу прощения, сэр, вы вправе меня так называть, но я связана клятвой и больше ничего не скажу.

В душе Ротвелла шевельнулось нечто вроде уважения к подобной стойкости. Он отпустил подбородок Мэгги.

– Облегчу вашу задачу. Я знаю, как, впрочем, и сэр Дадли, что на маскараде был Чарльз Стюарт, желавший обеспечить поддержку давно проигранному делу, – последние слова он произнес с особым нажимом, ожидая, что она начнет возражать.

Но возражений не последовало. Мэгги слегка нахмурилась:

– Их всех арестуют?

Ротвелл немного подумал, прежде чем ответить:

– Не хочу опять неправильно истолковать ваш вопрос, поэтому уточняю: вы спрашиваете, были ли проведены аресты или собираются ли арестовать вас?

Мэгги удивленно подняла брови.

– О, сэр, я полагаю, для меня самая большая угроза исходит от вас. И считаю, вы достаточно могущественны, чтобы защитить Лидию и Джеймса, если против них будут выдвинуты обвинения. Сейчас меня больше всего волнует судьба присутствовавших на маскараде – леди Примроуз и ее гостей.

– Аресты вообще не были произведены, но не думайте, моя власть не так велика, чтобы защитить любого, кого обвинят в государственной измене. Здесь не будет играть роль, кто изменник и кем он мне приходится. Я ничего не смогу сделать. Более того, многим не понравились мои выступления в защиту некоего шотландца, участника восстания. В конце концов его отпустили, но кое-кто затаил злобу и при случае сразу же припомнит мне связи с якобитами.

– Кого же отпустили, позвольте узнать?

– Мак-Киннона.

– О, но это же замечательно! Папа будет очень рад, он беспокоился о здоровье Мак-Киннона.

– Мак-Киннон заявил, что не знает вашего отца.

– Вы его спрашивали? – Ротвелл кивнул. – Почему вы решили добиться его освобождения?

– Потому что верю: мы быстрее добьемся согласия между нашими странами, если перестанем наполнять тюрьмы мучениками.

– О… – Некоторое время Мэгги обдумывала его слова, затем криво улыбнулась: – Я надеялась, сэр, что вы немного сочувствуете нашему делу.

— Нет. Я не сочувствую предателям. Она вспыхнула и сверкнула глазами, мгновенно разозлившись.

– Не все из нас предатели, хотя Георг и ваше драгоценное правительство предпочитают считать нас таковыми. Им нет дела до тех ужасов, которые творила армия Кумберленда после поражения горцев под Каллоденом. Нет дела до шотландских мужчин, женщин и детей, которых выгнали из своих домов и оставили голодать и умирать на улицах. Нет дела до тех, кого хладнокровно убили. Я знаю, англичане ненавидят шотландцев, но мы гордый народ, сэр. И нас не удастся сломить.

– Да, шотландская гордость общеизвестна. Но для цивилизованного человека тем более непонятно, почему среди таких гордецов очень много нищих и завистников и почему вы так склонны заниматься крючкотворством.

– Как вы смеете! – возмущенно воскликнула Мэгги. Ротвелл пожал плечами и подумал, что девушке необходимо преподнести урок вежливости.

– Я всего-навсего говорю правду. Ваших друзей-шотландцев отличают грубость, дикое пристрастие к дракам и войнам, безрассудное неуважение к закону и порядку. И не пытайтесь доказать, что вы и ваш отец из другого теста. Хотя он и не был уличен в участии в восстании, не сомневаюсь, он так же виновен, как Мак-Киннон. Единственная разница между ними – на следующий день после поражения под Каллоденом ваш отец не принял участия в собрании старейшин. Но, возможно, он просто трус и негодяй.

Мэгги дала ему пощечину – явно не подумав, что он может ответить тем же, – и возмущенно закричала:

– Ротвелл, вы ничего не знаете о шотландцах, сидите в Лондоне – невредимый, сытый и самодовольный, окруженный несметным богатством и могущественными друзьями! Вам никогда и ни за что не приходилось бороться! Состояние досталось по наследству. Не сомневаюсь, вместе с богатством вы унаследовали и власть! Но у моего отца на плечах ответственность за весь род. Он знает проблемы каждого из общины. Ему удается защищать и поддерживать всех своих людей, несмотря на препятствия, которые чинят на его пути англичане! Вы, англичане, – в голосе зазвучало презрение, – нарушили каждое ваше слово в Договоре об объединении, чтобы захватить никогда вам не принадлежавшее и оправдать убийства, погромы и насилие!

– Хватит, – резко сказал Ротвелл, стараясь не показать, что все еще чувствует боль от пощечины. – Своим действием вы только что доказали, моя девочка, насколько шотландцы необузданны и склонны к насилию. Но ваши аргументы неубедительны. Что плохого в унаследовании богатства и влияния в обществе? Кажется, и ваш отец именно таким способом стал во главе рода, а вы вряд ли ведете жизнь, полную невзгод и лишений. Судя по образованию и самоуверенности, вы стоите намного выше всех остальных в вашей общине, разве не так? Но давайте прекратим оскорблять друг друга, мы и так отклонились от вопроса, действительно имеющего значение.

– Возможно, это имеет значение только для вас, – отрезала Мэгги, но по выражению лица Ротвелл понял – она очень огорчена. «Может быть, сожалеет, что дала пощечину», – с надеждой подумал он.

– Вы вольны думать обо мне, что хотите, но прежде чем мы закончим, должны понять, насколько ваш поступок пагубен для Лидии.

– Вы же знаете, почему я туда пошла, и должны понимать – у меня не было другого выбора, кроме как взять ее с собой.

Конечно, Ротвелл понимал, как никто другой, что представляет собой его сестра. Тем не менее тон его был сердитым:

– Сейчас главное, что вы обе там были. Вполне возможно, власти так и не узнают об этом, но если все откроется, я не смогу никого защитить. Я уже говорил, у меня есть враги, которые будут рады обвинить не только Лидию, но заодно и всю семью в государственной измене. А за измену грозит казнь через повешение! – Увидев на лице девушки страх, Ротвелл поспешно добавил: – Я не говорю, что они обязательно пойдут так далеко, обычно казнят только тех, кто действительно пытался совершить переворот, а что касается тех, кто меня поддерживает к на кого я имею влияние… узнай они, что я прятал в своем доме якобитку и был на якобитском маскараде, все разом от меня отвернутся и никто не скажет ни слова в мою защиту.

– Но как они узнают?

– Узнают, – горько произнес Ротвелл, только сейчас осознав, какую глупость совершил, взяв в доме Райдёра маскарадный костюм. Тогда это показалось забавным, а сейчас он удивился своему легкомыслию.

Мэгги внимательно посмотрела ему в глаза.

– Вы действительно отошлете Лидию из Лондона?

– Я должен. Завтра утром она уедет в Дербишир, как только они с матерью соберут вещи. Я бы отправил их сегодня, но мачеха ни за что не поедет в воскресенье. Не уверен, что Лидия сможет долго держать язык за зубами, но сделаю все возможное, чтобы спасти ее от ареста, а может быть, и виселицы. Но если все же станет известно, что она была на том проклятом маскараде, восстановить ее репутацию вряд ли удастся.

– Но мы были в масках!

– Вы хотите сказать, что никто не узнал Лидию? А как насчет Деверилла? Вы уверены, что можно доверять этому болтуну? Я, например, нисколько не уверен.

Неожиданно, к неописуемому ужасу Ротвелла, глаза девушки наполнились слезами, и вскоре слезы потоком заструились по щекам.

– Господи, не плачьте! – находясь в полной растерянности и не сознавая, что делает, он взял девушку за плечи, притянул к себе и позволил выплакаться у себя на груди.

ГЛАВА 10

Мэгги позволила себе непривычную роскошь быть утешенной. Пожалуй, ей никогда не приходилось плакать у кого-то на груди. Чувство было настолько приятным, что она не сразу нашла в себе силы справиться с эмоциями и высвободиться из объятий Ротвелла. Ей показалось, что на какое-то мгновение он еще теснее прижал ее к груди, как бы не желая отпускать, но затем все же отпустил. Мэгги вынула из манжеты кружевной носовой платочек, вытерла слезы и попыталась собраться с мыслями.

Прошедшей ночью, лежа без сна, она пришла к выводу, что Ротвелл – единственная надежда на улучшение ситуации в Долине Друмин. Но как убедить в этом его самого? Опыт общения с ним подсказывал – сделать это будет довольно сложно. Может быть, пустить в ход женские чары? Ведь тронули же его слезы, и сейчас во взгляде сквозила озабоченность… Вспомнились и другие нежные взгляды, которые порой ловила на себе. Она знала: новое голубое платье выгодно подчеркивает достоинства фигуры и, судя по всему, Ротвелл тоже это заметил. Что если действительно попытаться сыграть на его чувствах? Ведь Мэгги преследует благую цель. Разве Долина Друмин не стоит того, чтобы ради ее процветания пойти на ухищрения? И все же не хотелось манипулировать Ротвеллом. Хотя девушка была почти уверена в успехе.

– Мне жаль, что я вас так расстроил, – искренне произнес Ротвелл, не спуская с нее ласкового взгляда. – Но для безопасности я действительно должен отослать Лидию из Лондона. Другого выхода нет. Не опасайтесь, что во всем она обвинит вас, – уверяю, она не станет этого делать. Лидия, как, впрочем, и я, знает: вы не до конца осознавали опасность, которая ей грозит.

Было очень заманчиво уцепиться за это предположение и поддакнуть – мол, не ведала, что творила. Ротвелл сам вынуждал Мэгги прикинуться невинной овечкой. Признание, что она действовала неосознанно, снимает с нее большую часть вины. Конечно же, Мэгги хотелось, чтобы Ротвелл был о ней лучшего мнения, но ложь во спасение претила. Нет, она ни за что не станет лгать и испытывать свои женские чары!