Руки Лео развели полы халата, под которым ничего не было, но Заринэ, замершая и пытающаяся осознать, кончится ли всё это убийством, вдруг поняла, что её голой коже нравится чувствовать кожу Лео. Это испугало её не меньше, чем предвкушение смерти, однако не помогло как-то воспротивиться или перейти к активной защите. Волосы мужчины, уткнувшегося ей в изгиб между шеей и плечом, щекотали, дыхание опаляло, вызывая мурашки и ещё большую дрожь. Колени тряслись. Неужели он сделает с ней то же самое, что делал муж? Когда тот укладывал её на живот и наваливался сверху — это было неприятно и гадко, а сейчас… сейчас она наконец-то поняла, чего хотела. Чтобы эти руки сжали её именно так, как сжали. Лео сорвал халат и отбросил его прочь. Разведя ноги Заринэ, он спустил быстро свои штаны и, приподняв её за бедра, абсолютно готовый, попытался войти в девушку. Сжав губы, она ощутила сладостное, и одновременно с тем тянущее чувство. Боясь произнести хоть звук, Заринэ, чей исламский фатализм был ещё силён, боялась скорее привлечь внимание посторонних и опозориться, чем испытать что-то запретное, что вот-вот случится. Лео надавил сильнее и глубже. Между бёдер стала появляться, усиливаясь, боль. Рвущая и неприятная боль. Но губы мужчины вновь заплутали по её лицу и шее, перейдя к уху и укусив за мочку, и Заринэ, смежив плотно веки, вытерпела до конца вторжение в себя, такое невыносимо тесное и заполняющее, что ей показалось, будто она прорвется насквозь. Первобытное рычание оглушило её на миг. Лео задвигался быстрее и яростнее, насаживая на себя девушку навстречу своим рывкам. Вцепившись в его плечи, Заринэ до предела опустилась на его член и почувствовала что-то обратное боли. Это было чем-то непередаваемым и, хотя странным, но всё же хотелось продолжать. Сцепив зубы, словно у него свело челюсть, Лео сквозь них надрывно прорычал ещё несколько раз и, дернувшись в Заринэ, застыл. Девушка ощутила внутри себя какое-то горячее присутствие, словно внутри, внизу живота, что-то лопнуло. Никогда прежде ничего подобного с ней не бывало. Выдохшийся, как будто с вытащенной батарейкой, Лео плавно опустился на колени, опустив с собой вниз и персиянку. Больше двух минут они просидели так в полнейшей тишине, после чего мужчина медленно поднял лицо, приходя в себя. Глаза его были прежними, темно-карими, глубокими и понимающими, добрыми и страдающими.

— Лео… — прошептала Заринэ, тронув его щеку, но он вдруг отпрыгнул, как ошпаренный. Встав за метр от неё, он окинул глазами сидящую на полу девушку, кровь на её ногах, её наготу и скомканный халат в стороне. Схватившись за голову, он округлил глаза и, проскулив или провыв в полсилы, замотал ею, потом закрыл ладонями лицо и, так и не посмотрев больше на Заринэ, побежал прочь, пугаясь самого себя и ненавидя.

Человеческая природа

Натолкнувшись на одного из монахов, Лео жестами призвал того поспешить в баню. Он видел кровь… что он сделал с бедной девушкой? Ей нужна помощь. Зверь вновь победил, завладев сознанием. Такого не происходило давно. Глубина поглотила, прорвалась своей темнотой, затуманился не только разум, но и зрение. Всё виделось по-иному, лишь очертаниями; где было теплее, там светилось ярче, а где было холодно — всё чернело. Казалось, что вся информация берется через нюх. Руководствуясь запахами, тигр двигался в ту или иную сторону, искал пищу, или ещё что-то, инстинктивное, невразумительное, но необходимое.

Сам не свой, Лео добрел до комнаты, которую выделили ему с Эном и Хонбином для ночлега и, приходя в себя окончательно, сел на пол, в угол, забившись в него, как когда-то в детстве. Обхватив колени, воин боялся пойти и узнать, что же в итоге произошло, и насколько тяжелые раны нанёс он Заринэ. Обычное бесстрашие в бою сменилось моментной трусостью. Вот они — спасители! Вытащили из лап жестоких селян, желавших расправиться с девушкой, а что сами? Нет, Хоакин и Хонбин, конечно, никогда бы ничего ей не сделали, но он… позор их воинства… зачем он вернулся в их ряды? Зачем он вообще такой? Для чего нужны его силы, если он будет применять их так? Нет, он должен был спасать невинных, его долг золотого священен, но в эту минуту раскаяние охватило его до отчаяния, и Лео готов был отказаться от всего на свете, лишь бы не повторилось зло, что он совершил. Кающимся и страдающим его и нашёл Бродяга, в изумлении углядев в сжавшемся, почти трясущемся силуэте могучего Тэгуна.

— Лео? Что стряслось? — Он приблизился к тому. Негодующие на самого себя глаза сверкнули в сумерках комнаты и опять спрятались, отведенные в сторону. Хонбин присел рядом на корточки. — Что с тобой? — Лео потряс головой, но потом выровнял спину и стал озираться. Друг понял, что тот ищет бумагу и карандаш. Быстрее поднявшись и подойдя к своему рюкзаку, Хонбин извлек из него письменные принадлежности и протянул немому. Тот схватил их и, приложив листок коленке, спешно принялся выводить слова. Набросав кратчайшее объяснение, он сунул записку товарищу: «Я напал на Заринэ. Я с ней что-то сделал». Дочитав, Хонбин резко поднялся. Во взгляде его царило недоверие и одновременно с тем страх. Неужели Лео всё-таки опасен для людей из-за той второй сущности, которую приобрел не по своей воле? В первое время его реабилитации они замечали приступы агрессии, он бросался и исступленно рвался куда-нибудь, не понимая кто он, но они были уверены, что столкнись Лео с невинными и беззащитными, тут же совладает с собой. Они-то с Эном за себя постоять могли, когда он вдруг зверел. — Где она? — опомнился Хонбин, что нужно разобраться во всем до конца. Лео мотнул подбородком на выход, но тотчас образумился и поднялся на ноги. Ему нужно самому пойти и посмотреть на дело своих рук. Нельзя прятаться от вины. Жестами призвав следовать за ним, воин пошагал к бане, где оставил свою жертву.

За время его отсутствия монах, пришедший к Заринэ, успел осмотреть её. Поскольку он был достаточно стар, девушка, хоть и посомневавшись, да и сама пребывая ещё в прострации, доверилась его рукам, постепенно осознавая произошедшее. Если ей никогда не вернуться уже домой, потому что похитившие её заверили, что не отдадут обратно, да и сама она добровольно уже вряд ли направилась бы туда, откуда её выкрали, то какое значение имеет случившееся? Перед мужем ей не нести ответственности напрямую, он её не найдёт (да и пытался ли найти? Как он поступил после исчезновения молодой жены?), но перед своей совестью… они ведь в браке по всем законам, перед Аллахом она всё ещё жена своего супруга, а значит понесёт кару как изменщица. Заринэ чудилось, что вот-вот откуда-нибудь появится какой-нибудь человек, сведущий во всем и судящий по Корану, и призовет её на казнь ещё более жестокую, чем ей изначально предназначалась. Но ведь и в этот раз, как тогда, она ничего не сделала. Да, она не слишком-то стала отбиваться от Лео, но даже если бы и стала, то не справилась бы с ним. Главная вина её была в том, что она хотела этого, всё сильнее, с каждым днём, проводимым рядом с этим загадочным и безмолвным мужчиной, она хотела принадлежать ему, а не своему мужу. Какой ужас! Возможно, правы были родители, и она просто блудница, и теперь не останется ничего, как принять смерть.

Монах отошёл от неё, и девушка наспех поправила халат и скрутила ещё влажные волосы под платок. Её грива всегда долго сохла, слишком густой была, да к тому же в этой прихожей было влажно и сыро. На мыслях о том, что смерть была бы лучшим выходом, в дверях появились Лео и Хонбин. Заринэ покраснела и опустила голову, не в силах смотреть на мужчин, один из которых только что осуществил с ней что-то похожее на действия её мужа. Только приятнее. Лео и сам осунулся и, ссутулившись, наполовину зашел за спину друга. Попытка спрятаться была тщетной, поскольку ширина его плеч выглядывала бы почти из-за любого другого.

— Она в порядке? — спросил Хонбин у буддиста, вытершего руки и подошедшего к ним.

— Она испугана и немного в шоковом состоянии… — оглянулся старик через плечо, где та дрожала, вжавшись в стену.

— Это понятно, а… физически? Она ранена? — уточнил Хонбин вопрос, рвавшийся из Лео. Последний решился мельком посмотреть на ту, которая пережила его нападение. Не глядящая на них, Заринэ выглядела одинокой, затравленной и маленькой, так что хотелось её пожалеть. Но лучше к ней не приближаться.

— Нет, с чего бы? — Лео толкнул Хонбина и показал тому, будто режется, изображая, что льётся кровь, после чего постучал по себе, указал на глаза и яростно закивал. Товарищ принял всё к сведению и перевел монаху:

— Он говорит, что видел кровь. Вы точно её хорошо осмотрели? — Буддист выдержано посмотрел на обоих. Потом остановил взгляд на Лео и, вздохнув, тихо изрек:

— Она была девственницей. Хорошо, что ты настиг её не в храме, иначе нам пришлось бы выгнать тебя за святотатство, — откланявшись, старик пошёл прочь. Округлив глаза, Хонбин развернулся к Лео.

— Так… ты её изнасиловал? — Суровое и всегда такое спокойное лицо Тэгуна выдавало зарождающуюся возможность слез. Самобичевание подступало к черте, за которой обнажалось истинное нутро несгибаемого и непобедимого бойца. Его брови взметнулись и губы зашевелились в беззвучных оправданиях. Он изнасиловал невинное создание, совсем юное! Как он мог?! Чудовище… ему лучше прямо сейчас уйти подальше ото всех, скрыться где-нибудь в горах и закончить там свои дни, чтобы никому больше не причинить вреда. Но он не мог вспомнить, как всё произошло. Зверь настолько заполонил разум, что память включилась тоже звериная, а в человеческой нападения не осталось. Радоваться или нет, что Заринэ подверглась насилию, а не избиению? Он ведь мог и убить. Счастье, что до этого не дошло, но и это его никак не оправдывает. Лео не мог решиться посмотреть на неё снова. Зато к ней направился Хонбин, вслух заметив «Как это она была девственницей?». Подойдя к девушке, он окликнул её. Вжав голову в плечи, она не подняла своего взора. — Заринэ, ты же была замужем, не так ли? — Она мелко затрусила головой, словно в нервной истерике. — Ты спала со своим мужем? — Девушка замерла, сомкнув руки. Нельзя говорить о таком! Как они могут спрашивать? Это же такое личное, семейное… — Ты можешь ответить? Вы с мужем спали или нет? — Словно проглотив язык, она оставалась стоять, как вкопанная. — Я что, невнятно спрашиваю? Мне нужно понять, была ли ты девственницей! — Теперь не только Лео, но и Заринэ была готова зарыдать. Грозный тон Хонбина размазывал её морально, она вновь ощущала себя виноватой во всем, чем только можно. Ей казалось, что это она каким-то образом обидела Лео.