— Эй, вы вставать будете или нет? — прозвучал на корейском голос Хонбина. Воспользовавшись его призывом, Лео скорее начал вылезать из-под одеял и оправлять одежду. Пристыженная девушка, не понявшая, что сказали, натянув на себя одеяло до носа, хотя под ним была закутана, как и прежде, во все необходимые наряды, развернулась к двум молодым людям, о которых фактически забыла. Хоакин разводил маленький костер, устроив над ним котелок, в который утрамбовал снега, и заготовил его подкладывать ещё, чтобы вода натаяла до верха.

— Прекрасно, теперь я тоже хочу заниматься любовью! — произнес он, позёвывая. — Какого черта я шатаюсь тут в холоде и одиночестве? Давно пора завести по грелке с обеих сторон гор, и захватывать с собой, одну оттуда сюда, другую отсюда туда. — Лео, застигнутый врасплох, посчитал себя посрамленным, как новобрачная, чью простыню на утро осматривает родня. Бросившись подальше от Заринэ, он устремился куда-то прочь, не то чтобы умыться, не то чтобы принести хвороста для костра.

— Эн, ну что ты дрынчишь на тонких струнах этой ранимой души? — Бродяга проследил за исчезнувшим силуэтом Лео. — Мог бы сделать вид, что ничего не заметил.

— Чтобы он продолжал действовать украдкой, словно совершает что-то ужасное? Брось, Бин, ему давно пора было этим заняться, глядишь, к нему бы уже и речь вернулась… рычать-то, вон, всё громче умудряется.

— Хотя бы это ему в лицо не говори, — улыбнулся Хонбин. — Да, жалко его голос. Как раньше, бывало, пел под гитару!

— У его девчушки точно сердечко бы из груди выпрыгнуло, — глазами указал на Заринэ Эн.

— Думаешь, стоит называть её принадлежащей ему? Когда пройдём Тибет, мы расстанемся с ней, так что…

— Вряд ли. — Бродяга посмотрел на Хоакина с выразительным негодованием. Как это «вряд ли?» — Послушай… дело даже не в том, что она не захочет отвязаться от Лео. — Заринэ косилась на них, пытаясь причесать волосы под платком так, чтобы их никто не увидел, но ничего не могла понять. В ней стало зарождаться желание выучить их язык. Родной язык её мужчины, который хоть и утерял способность изъяснять на нем, но понимал его лучше, чем фарси. — Она нужна ему, Бин, подумай сам! Он никак не может очеловечиться до конца, а что поможет в этом лучше, как ни нормальная женщина, представительница людского рода? Вспомни, он и до взрыва не решился ни на что такое, а тут вдруг… Нет, нельзя взять и разорвать их случайно возникший союз. Девчонка делает его адекватней, поверь мне. И поставит его мозги на место окончательно, буду надеяться на это.

— Ты что, предлагаешь её тащить до самого Лога?! — изумился Хонбин.

— А почему нет?

— Это мужской монастырь! Там сейчас не меньше двадцати адептов…

— Бродяга, — со злопамятным укором покачал головой Хоакин. — Ведь это ты, а не я, был свидетелем того, что иногда мужской монастырь способен нарушать правила. — Хонбин поджал губы. Он хорошо знал об этом, но считал, что ни к чему хорошему это не привело, то, что однажды туда впустили особу слабого пола. — Хенсок будет рад той, которая раскрыла перед Лео все краски жизни, — витиевато подтрунил Эн. — Как родной внучке.

— Которая с такими темпами принесёт ему правнуков, — хмуро поправил корягой огонь Бродяга.

— Ты что-то имеешь против?

— Помяни моё слово, если это случится, Лео-воина больше не будет.

— Куда же он денется? Бросится в бега от алиментов? — хохотнул Эн.

— Не знаю… испугается, окончательно замкнётся, уйдёт в монахи… я не думаю, что он воспримет это разумно. Да и… мы золотые, Хоакин! Какие дети? Это исключено. Вспомни мастера Хана! Невозможно разорваться на два фронта…

— Его сын сейчас лучший наш лазутчик Хэнаня, и однажды может стать не менее легендарным бойцом, чем его отец, или Лео. Пример неудачный, Бин, он только доказывает, что иногда обзавестись семьёй — не лишнее.

— Не знаю, я не согласен, хоть что ты говори.

— На то ты и Бродяга, — откинулся Эн, потянувшись за чашкой, чтобы налить себе кипятка и всыпать заварки. — И, возможно, тебе просто не нравится Заринэ сам знаешь из-за каких ассоциаций.

— Я стараюсь не думать об этом, — поймав не убежденный взгляд, Хонбин поднял руки. — Хорошо, она мне не слишком симпатична. Потому что меня вымораживает её покорность и узколобость. Я не понимаю таких девушек… девушка должна быть самодостаточной, знающей, чего хочет, имеющей свою голову на плечах, умеющей пользоваться свободой, а ни неведающей, что это такое и невыносящей её.

— А Лео, по-моему, нравится, что она не эмансипированная нимфетка из мегаполиса.

— Я тоже не славил эмансипированных нимфеток, — поднял палец Хонбин, внося ясность.

— А что ты славил? Феминисток-лесбиянок? Неудовлетворенных карьеристок, склонных к истериям, потому что независимо и гордо несут бремя матери-одиночки, успешной бизнес-леди и светской львицы одновременно?

— Ну, хорошо, — вздохнул Бродяга. — А какими, по-твоему, должны быть женщины?

— Женщины? — Посмотрев на смятое спальное место, где ночевали Лео с Заринэ, Эн провел языком по зубам и, обделено поведя носом, снял котелок с огня. — Женщины просто должны быть, Бин, особенно когда их очень хочется.

Лео вернулся, приведенный в порядок, с небольшой охапкой веток, чтобы хватило на разогрев завтрака. Разговоры об интимном вежливо прекратились. Подсаживаясь к огню, немой обернулся через плечо к персиянке. Она уже выжидающе смотрела на него, будто ждала сигнала. Он чуть заметно кивнул и Заринэ, сорвавшись с места, мигом была возле него.

* * *

Их было около двадцати. Если быть точным — двадцать три. Хонбин, Эн и Лео вышли на них случайно, в этот раз не ища намеренно преступников в горах, чтобы подчистить Тибет от разбоя. С ними была Заринэ, ограничивающая их привычную деятельность. Но раз уж судьба сама вывела их на это бандитское формирование, то обходить и уходить никто не хотел. Лошадей привязали подальше, спрятав за кустами, персиянке велели спрятаться в кусты неподалеку. Они почти достигли низин, ступая по последнему каньону, когда обнаружили эту помеху из беглых воров или головорезов, поэтому снега остались позади, в верхах, а впереди расстилалась всё более разнообразная поросль.

Девушке никто толком не объяснял, что должно произойти, но она примерно поняла, затаившись, как было велено, в ивняке. Трое друзей быстро разработали план нападения и разошлись в разные стороны, каждый с огнестрельным и холодным оружием. Когда стычки происходили в опасных и склонных к обвалам и осыпям проходам, то стрельба отменялась. Риск быть погребенным под лавиной снега или камней всегда существовал. Но только лишь платформа для боя выравнивалась, как в ход шло всё.

Лео взял на себя вражеских дозорных, стоявших на стрёме. Двое против одного — ерунда для его навыков. Других было не так-то просто поразить разом. Они разбрелись по организованному временному лагерю. С ними было четверо женщин и стариков, кто-то из коренного населения Тибета, невольно притащенные сюда, чтобы обслуживать шайку. Вот из-за таких вкраплений и гранату не кинуть… Да и портить динамитом ландшафт не в духе цивилизованного воинства.

Хонбин взял в каждую руку по пистолету. Если прицелу будет сопутствовать удачное расположение бандитов, то он за секунду уложит двоих, и ещё двоих, прежде чем остальные всполошатся, пригнутся и попрячутся. Эн вооружился револьвером и метательным диском. Пуля-то вылетит только для одного, а правильно выбранный угол и заданный алгоритм металлического лезвия проедется по трем-четырем глоткам. Хоакин как раз приглядел стоявших, сами того не подозревая, очень удобно, в рядок.

В зоне видимости друг друга, Эн и Бродяга подползли к краю зарослей, торчавших из валунов, за которыми, считая себя в убежище, топтались преступники. Лео действовал сам по себе, без согласованности, поскольку убрать дозорных можно было незаметно — они стояли на посту за поворотом, где проходила проезжая горная дорога. Ну как проезжая… по ней ездили на вьючных животных, или на своих двоих, однако тропа была твердой и надежной. Золотые же никогда не пользовались такими путями. Им достаточно было малейших выпуклостей в совершенно вертикальных скалах, чтобы проложить себе собственную дорогу.

Хоакин и Хонбин действовали синхронно, чтобы не спугнуть мишени друг друга. По условному сигналу, поданному глазами, ведь все руки были заняты, парни открыли пальбу, нарушив покой и тишину дня. От выстрелов Хонбина пало трое, а четвертый, как назло, оказался юрок и ловок. Эн тоже уложил троих, хотя четвертого зацепило. Разобравшийся с постовыми Лео появился с противоположной стороны и, когда бандиты орали, скрываясь, кто за чем мог, и, отстреливаясь в сторону Бродяги и Хоакина, выдавших себя направлением упавших преступников, Лео очутился прямо за спиной схватившегося за ружьё мужчины, и перерезал ему горло блеснувшим ножом. За какие-то две минуты из двадцати трёх негодяев в живых осталось четырнадцать. Так сражались золотые. Так привык Лео, спасавший несколько лет заложников из-под прицелов террористов. Пока они разворачивали дуло в сторону пленников, то есть, за долю секунды, ему необходимо было нейтрализовать их всех — двух, трех, семерых, десятерых. И у него это получалось, чего бы ему это ни стоило. Например, взрыва той бомбы, от которой он закрыл мальчишек и погрузился в кому на полгода. Лео не вспоминал об этом, когда снова сражался, как сейчас. Испытавший на себе все муки и последствия героизма, он не испугался и не отступил. Он стал ещё сильнее.

Эн и Хонбин тоже бросились в гущу событий. Выбив у двоих пистолеты, они схватились врукопашную. На Лео налетело четверо, но пока они ещё только раздумывали, как нападать, он уже выкрутил руку одному, бросив его себе под ноги и вырубив, и полосонул через всю грудь второго. Третий и четвертый надумали бежать, но столкнулись с освободившимися товарищами Лео. Втроём они моментально истребили неудавшихся трусов. В лагере осталось восемь человек, все в разных сторонах, некоторые успевшие достать стволы и палящие в сторону золотых, умудрившихся уйти от пуль, пока бились руками. Хонбин перекатился по земле и, подкравшись к перевернутому ящику, за которым сидел кто-то с ружьём, скользнул за него, выставив вперед нож. И в то же мгновение его рука остановилась, увидев перед собой женщину, не слишком изящную, за тридцать, запыленную и, по всей видимости, побывавшую когда-то в тюрьме. Женщина… сражаться с женщинами — противоестественно, нечестно. Хонбин сделал усилие над собой, занеся руку ещё раз. Бандитка вылупилась ему в глаза, видя перед собой смерть и приговор, но уже начиная сомневаться, разглядев молодого человека, чьё благородство поколебало воинский запал. Перед глазами Хонбина предстала мертвая, вся в крови, Малика, погибшая не от выстрела и не от удара клинков, а от нестерпимых пыточных страданий. А эта банда, которую они сейчас косят — она китайская. Связана ли она с теми людьми, что искали их? И искал ли их на самом деле кто-то? «Малика, ты была лучшей, но и ты не увидела пощады» — подумал Хонбин и, стиснув зубы, дернул на себя женщину, насадив её на нож. Она ахнула, издав хрюкающий, похожий на краткий храп звук, как свинья в руках опытного мясника, что знает, как лишить жизни без боли, сразу. Дух вышел из неё моментально. Вытаскивая окровавленный нож из тела, Бродяга не заметил в пылу, что его рука дрожала. Это была первая убитая им когда-либо женщина, и он старался не думать об этом, понимая, что впредь его уже никогда не остановит то, мужчина это или нет. Теперь ему будет всё равно, окончательно и бесповоротно, лишь бы дело было сделано.