— А ты привёл ему новую дочь, брат? — кивнул привратник, указывая на возвышающуюся башню поодаль. Заринэ оглядывалась, войдя, как маленькая девочка, провалившаяся в другой, волшебный мир. Тишина, покой, чистота, красота. От самого входа вниз, каскадом, спускались площадки, как гигантская лестница. На каждом уровне были постройки с вздернутыми по краям крышами, аккуратненькие и уютные. Каждая лестничка и дорожка была обсажена цветами, можжевельником, тисом, шиповником. Крыши утопали в кронах густых деревьев, казавшихся первозданными, мощными, крепкими. Вдоль монастыря, продолжением построенной руками людей стены, шла вверх гора, оберегая внутреннее содержимое Тигриного лога лучше любой крепости. Это будет её домом? Заринэ никогда не могла и мечтать ни о чем подобном. Ей никогда не снились такие красочные и яркие сны, как это место, настолько гармоничное и утопичное, что в существование его не верилось. Сезон для первого знакомства с монастырем был выбран удачно — половина посадок ещё находилась в позднем цветении. Осенние хризантемы обрамляли каждое крыльцо.

— Не я — Лео, — потешался Хоакин над другом, представляя, как он будет краснеть и оправдываться на пальцах перед Хенсоком. Но настоятель монастыря не потребовал никаких объяснений. Познакомившись с девушкой, приведенной ему на благословение и одобрение, чтобы она смогла пожить тут, старик тепло принял Заринэ, поселил её в гостевом домике, подальше от общежитий учеников монастыря и попросил, чтобы она пока не попадалась никому на глаза.

Сложнее ей было объяснить, что спать под одной крышей они с Лео пока не смогут. Тут нельзя. Это как мечеть — всё свято, вся территория в пределах стены — храм, поэтому ни о каких физически-брачных отношениях речь быть не может. Заринэ сразу же растеряла половину восторга от этого места. Она не может в нём быть с Лео! Нужно поскорее найти другое пристанище… однако её возлюбленный никуда уходить не торопился. Они с товарищами прибыли в заслуженный отпуск, и намеревались провести здесь пару недель, в течение которых нужно было решить, что же дальше делать с Заринэ, как устроить её судьбу. Но задача значительно усложнилась, когда в конце первой недели персиянка неважно себя почувствовала, потом, бледнея и конфузясь, обратилась к Эну с просьбой найти ей лекаря, потому что к ней никак не приходит то, что посылает раз в месяц Аллах всем женщинам. Эн не пошёл за лекарем. Виновника и источник болезни он знал, а заодно и диагноз, который тотчас назвал Заринэ. Рухнув на кровать, она сжала ладони перед лицом.

— Аллах! — опустившись ещё ниже — на пол, на колени, она трепетно и взбудоражено прошептала: — Я всё сделала правильно! Ты благословил меня, наконец!

Эн посмотрел на неё, замолчавшую в молитве, и приготовился к задаче потруднее — объявлении об отцовстве Лео.

Счастливый народ

Это было позднее утро, ещё прохладное, но предвещающее довольно-таки теплый день. Эн знал, где найти Лео в этот час. С тех пор, как они вернулись, воин взялся обучать младших мальчишек, пока мастер Хан был занят и занимался со старшими и более опытными адептами. Прежде от учеников скрывали, что в Тигриный лог может заходить кто-либо со стороны, держа в строжайшей тайне то, что адепты раньше или позднее могут однажды выйти из монастыря, достигнув определенного уровня навыков и приобретя необходимые, с точки зрения золотого воинства, знания. Но в последние лет пять от новичков перестали утаивать заглядывающих иногда выпускников былых лет, хотя и называли их, для сохранения секрета выхода из монастыря, странствующими мастерами из других школ боевых искусств. Так что на этот раз под покровом тайны пребывала лишь Заринэ, поселенная в самую отдаленную от общежития адептов часть, откуда выходила незаметно тогда, когда мальчишки были на занятиях.

Эн посмотрел на здание общежития, где шел ремонт второго этажа, и доски с инструментами лежали на бордовом козырьке над крыльцом. Пахло опилками и лаком, которым сами же обитатели покрывали свои будущие комнаты. Резные деревянные перила и решетчатые украшения наверху, призванные отгораживать галерею с дверьми от выступающей крыши над первым этажом, ещё не были завершены. Пока их — Хоакина, Хонбина и Тэгуна, — не было, в Тигрином логе появилось ещё четыре новобранца. Здесь становилось оживленнее и веселее, чем во времена их детства, когда эта постройка находилась в аварийном состоянии, и они жили в домике учителей, латая все пришедшие в упадок дома и, в первую очередь — храм и стену с башнями. Потом они сумели восстановить первый этаж для набора адептов, благодаря деньгам и помощи тех воинов, что выпустились ещё лет двадцать-тридцать назад, добились положения в больших городах, но продолжали способствовать и помогать делу золотых и Тигриного лога, давшего им всё. Теперь выпускников становилось больше, и не все, как они трое, становились непосредственными бойцами. Кто-то зарабатывал деньги и строил карьеру для того, чтобы содержать свою духовную отчизну, чтобы монастырь креп и расширялся, давая шанс и другим мальчишкам найти себя и обрести путь света. Многие, кто хоть что-то узнавал об их монастыре, были уверены, что это буддийское заведение, поддерживаемое из бюджета государства, однако то никогда не помогало Тигриному логу, если не брать те времена, когда Корея была ещё королевством Чосон, и когда самые мудрые и праведные короли брали золотых себе на службу, зная об их благородстве, честности и истинном стремлении способствовать процветанию родины.

На малой площадке, посыпанной песком, что предназначалась для индивидуального оттачивания ударов и элементов боя, Эн нашёл Лео, окруженного тремя ребятами от десяти до четырнадцати лет, что с восхищением внимали каждому его движению. Насколько успел заметить Эн, палку они уже держали уверено и азы получили, но дальше было ещё много работы, и чем дольше они будут заниматься, тем более серьёзные и трудные задачи им предстоит решать в бою. Мальчишки, естественно, заметили, что тренирующий их воин не говорит ни слова, а поскольку никто не собирался им уточнять, почему так происходит, то адепты уже успели сочинить о Лео десяток легенд, одна краше и невозможнее другой, но каждая из которых заставляла ребятню едва ли не поклоняться этому закаленному немому рыцарю.

— Лео! — хотя тот заметил друга ещё издалека и, поняв, что от него что-то нужно, приостановил урок, Эн всё равно окликнул его, скорее обращением попросив подойти, чем привлекая внимание. Тэгун кивнул детям, сообщая им, что взят перерыв и пошёл к остановившемуся неподалеку Эну. Тому не хотелось, чтобы мальчишки расслышали что-либо из разговора (или скорее монолога). Лео приблизился, вопросительно глядя на товарища. Не умея озвучивать вести, подобные той, которую принес, Хоакин решил, что оттягивать тоже не стоит. — Заринэ… — Лео дернулся, выставив вперед ногу, словно уже собрался рвануть куда-то. Ему показалось лицо друга несколько драматичным, и он испугался, что с девушкой что-то могло случиться. Она и сама с собой могла что-нибудь сделать. Как только они вошли в калитку Тигриного лога, их пути разошлись, и с той минуты Лео виделся с нею раза три, и всегда при ком-то, избегая встреч наедине. Кто знает, что она надумала за это время? — Подожди, — придержал его Эн. — Она… ждёт от тебя ребенка. — Они на мгновение решились посмотреть друг другу в глаза. Каждый ощутил неудобство и легкий стыд. Хоакин за то, что становился невольным участником чужой интимной жизни, а Лео за то, что вопреки своей натуре эту жизнь завел и имел.

До него осознание случившегося дошло сразу же. Где-то внутри себя он был не то чтобы готов, но ощущал страх, что подобным всё же закончится. Если бы, благодаря Заринэ, в нём не уснул глухо зверь в эти дни, он бы даже мог почувствовать от девушки запах, сказавший, что внутри неё есть его частица, его продолжение, но тигр задремал. А бодрствующий на все сто человек и мужчина, сердцем принявший то, что у него будет ребенок, коротко кивнул Эну и всё равно сразу же двинулся наверх, туда, где поселили персиянку. Прытко перескакивая через ступеньки, не чувствуя никаких усилий для того, чтобы совершать подъем, обычным людям дававшийся не без одышки и усталости, Лео представлял себе не беременную Заринэ или то, что ему придётся как-то определиться по отношению к ней, а того младенца, что появится на свет, маленький сверток в пеленках, который увидит этот мир своими наивными глазами из-за его собственной оплошности. И что он увидит в нем? Если он появится в Тигрином логе — а Лео не мог и помыслить, чтобы его сын или дочь появились в другом месте, нет-нет, детям за стенами Тигриного лога делать нечего, там слишком ужасный и опасный мир, — то увидит свет и добро, покой и тишину, он родится счастливым, под надзором Хенсока, мастеров, у него сразу же будет множество друзей среди адептов. Малыш должен будет стать счастливым, он не увидит порока, грязи и лжи, не увидит криков и боли, скандалов и ненависти. Как хорошо будет, если он родится здесь, и здесь будет расти! Позволит ли это Хенсок? Одно дело спрятать взрослого человека, который играет по правилам и не высовывается, а другое дать кров младенцу, который своим плачем выдаст себя сразу же. Весь монастырь узнает, что откуда-то взялся ребенок, а Лео не собирается отказываться и заверять, что это не его. Он признает, что отец — он. Как плохо начнут думать о нем адепты — не его дело! Пусть думают, что хотят, но ребенок — его, и он будет заботиться о нем, беспокоиться, опекать… пока не уйдёт на очередное задание. Как он уйдёт на него, когда у него тут останется ребенок? А если он не вернётся? Нет, конечно же, дитя не пропадёт, ведь тут столько взрослых и опытных мужчин… Где-то в этом промежутке Лео подумал и о Заринэ, наконец. У ребенка будет мать, определенная, которая никуда не денется — не денется же? Хорошая ли из Заринэ будет мать? Лео не мог дать ответа, потому что не представлял, каким станет поведение юной отчаянной девочки при появлении новорожденного. По сути, она сама ещё недостаточно выросла, чтобы достойно воспитать кого-то, и не скажется ли негативно её присутствие? Опасения Лео рождались из его собственного опыта, из его детства, проведенного среди женщин, работниц борделя, ни одна из которых не смогла толком привить ему радость к жизни или объяснить мальчишке, что к чему. Поэтому ему до сих пор казалось, что воспитать может лишь мужчина, и без его присутствия детям будет плохо. Это было не четко сформулированной идеей, скорее расплывчатым чувством, которое определяло его решения и предположения.