Малез, следовательно, был одним из целого ряда биологов, рассматривавших пояснения и сноски, походя сделанные природой, как сборник ответов на масштабные загадки. Выбрал он, разумеется, одну из самых больших: Атлантиду — остров, погрузившийся в море. Это не легенда, у Малеза имелись доказательства. Не позднее середины 1930-х годов, а возможно, еще раньше, он нашел путь к решению загадки и не переставал надеяться довести дело до конца. Последний написанный им на эту тему памфлет — "Atlantis a verified myth"::' — вышел в 1973 году, когда Малезу было уже за восемьдесят. Но в тот момент к нему никто уже не прислушивался.

Все началось с того, что наш друг Малез, уже мировой авторитет в области пилильщиков, случайно задумался над тем, как могло получиться, что в Патагонии поймали перепончатокрылое, чьи ближайшие родственники обитают в Европе. Перед ним встала классическая зоогеографическая проблема — парадокс из числа тех, которые прежде объясняли с помощью гипотез о существовании на заре времен перемычек между континентами, а начиная с 1940-х годов все чаще стали объяснять так называемой теорией дрейфа материков. В нее мы верим и по сей день — в идею о том, что в древние времена континенты были объединены в единый материк, Пангею, который затем раскололся на несколько частей, приблизительно как льдина весной. Если только животное или растение достаточно древние, любое их загадочное распространение по планете можно объяснить дрейфом материков.

Подобно открытиям Грегора Менделя в области сложных путей наследственности, теории перемещения континентов по земному шару долго не придавали значения. Ее основатель — немецкий геофизик Альфред Вегенер (1880—1930), правда не первым, заметил, что очертания западного побережья Африки и восточного побережья Южной Америки подходят друг к другу, как два фрагмента мозаики, но именно он первым, еще в 1912 году, сформулировал теорию о том, что они действительно когда-то составляли единое целое. Однако, поскольку он не мог объяснить происхождение сил, обеспечивших физику этого явления, на его открытие почти никто не обратил внимания. Только несколько десятилетий спустя исследователи начали воспринимать его теорию всерьез. Особенно она нравилась биологам, а вот геологи еще долгое время продолжали относиться к ней с сомнением. Действительно широкое распространение теория получила лишь в 1960-е годы.

К 1945 году, когда Малез после многих лет напряженной работы наконец защитил и опубликовал свою докторскую диссертацию об азиатских пилильщиках, биологи, следовательно, уже начали свыкаться с мыслью о том, что все части света произошли от одного древнего континента. Однако Малез к таковым не относился. Ему теория Вегенера казалась надувательством. По его мнению, земная кора была слишком толстой; никакие силы на свете не обладали достаточной мощью, чтобы вызвать подобный дрейф материков в разные стороны. Никогда. Особенно нелепой он находил ту часть теоретического построения, в которой говорилось, что индийский субконтинент несся с юга с такой силой, что при столкновении с остальной частью Азии потеснил как Гималаи, так и Тибетскую возвышенность. Что за глупости! В результате узкоспециальная на первый взгляд диссертация о перепончатокрылых в далеких краях превратилась во фронтальное наступление на теорию, имевшую действительно большое будущее. Когда читаешь книгу Малеза — чтение, замечу, не из легких, — создается впечатление, что исследование перепончатокрылых является чем-то вроде мощного ракетоносителя для боевого заряда чистой геологии, модели "истории сотворения мира".

Вегенер ошибался. Прав был Нильс Однер.

Что же придумал тот?

Прежде чем углубиться в этот вопрос, стоит отметить, что приблизительно в это же время Малез вступил в длительный, непримиримый конфликт с заведующим энтомологическим отделом профессором Улофом Лундбладом. Первопричина ссоры покрыта туманом, но в архиве Академии наук имеется впечатляющая пачка жалоб, касающихся откровенных пустяков, что говорит об очевидном — конфликт довольно быстро набрал собственную инерцию раскручивания. Например, каждый из спорщиков, похоже, не колеблясь готов был дойти до самого короля для разрешения спора о том, сколько минут Малезу положено тратить на обед. Я предполагаю, что Лундблад просто-напросто устал от наверняка несносного в своей независимости Малеза, особенно поскольку тот все чаще засиживался у Однера в палеозоологическом отделе, увлеченно обсуждая то, что едва ли относилось к его служебным обязанностям.

В музее по сей день рассказывают историю, как однажды днем Малез, наверняка с большим опозданием, не торопясь возвращался с обеда. Перед лифтом, поджидая Малеза, стоял Лундблад вне себя от злости и демонстративно таращился на часы. "Что, яйца варишь?" — проходя мимо, спросил Малез.

Итак, Однер придумал собственную теорию о том, почему поверхность Земли выглядит именно так. Его теория, получившая название "теория сжатия", была, если верить Ма-лезу, гениальна в своей простоте. И все объясняла. В общих чертах теория заключалась в том, что высокие горы и глубокие долины, на суше и морском дне, формируются, когда на земной поверхности образуются складки под давлением движений, возникающих вследствие разницы температур, а не из-за каких-то мистических течений внутри Земли. Короче говоря, всем управляет климат. У Однера земная кора, правда, тоже разделена на плиты, перемежающиеся лабильными зонами с землетрясениями и вулканизмом, но им не свойственна такая мобильность, как у Вегенера, — в стороны они перемещаются незначительно. Они только расширяются или сжимаются, в зависимости от температуры. Континенты пребывают на своих местах, и при жарком климате составляющие их плиты разбухают, отчего земная кора идет складками, с горными цепями наверху и глубокими расщелинами внизу. Приблизительно как гофрированное железо.

Углубляться в это мне бы не хотелось. Теория сжатия далеко неполностью ясна, да и мои познания в геологии не так уж велики. Кроме того, мне думается, нам главное знать, что с этого момента Рене Малез делал ставку на идею, которую почти никто не принимал всерьез, — остальное нам не столь важно. Перепончатокрылые просто помогли ему добраться до цели. И вот он ее достиг. Все, кроме него самого, понимали, что он скоро окажется "вне игры".

Малез совершил большую ошибку. Вместо того чтобы использовать теорию Однера в качестве вспомогательного средства для выяснения своих зоогеографических вопросов, что стало бы в глазах других весьма достойным подходом, он забросил перепончатокрылых и опрометью кинулся распутывать клубок сказаний и преимущественно бесплодных рассуждений, берущих начало от рассказа Платона о затонувшей Атлантиде. Энтузиазма ему, как всегда, было не занимать; его, похоже, совершенно не волновали раздававшиеся у него за спиной насмешки. Возможно, он вспоминал свою ловушку, откуда мне знать. Ее ведь тоже когда-то высмеивали как идею фантастическую. Однако терпение и труд победили — в тот раз. Почему бы им не победить и теперь? Впрочем, более вероятно, что он вообще не слишком задумывался над чужими суждениями. С неблагоприятным климатом ему доводилось справляться и раньше. Да, кстати, и с одиночеством тоже.

Своей выдержанной в популярном стиле книгой "Атлантида — геологическая реальность", опубликованной в 1951 году, Малез сжег последние мосты к серьезной науке. Ситуацию еще, пожалуй, можно было бы спасти, а заодно и его репутацию для последующих поколений, будь он немного посдержанней. Теория Однера была ничуть не хуже других, а автор обладал впечатляющими знаниями о распространении фауны. Затонувший в Атлантике, возможно на уровне Азорских островов, континент — не повод для жарких дискуссий. Да, безумная гипотеза, зато подкрепленная фактами, почерпнутыми благодаря основательному изучению многих дисциплин. Это вполне могло бы сойти с рук.

Но нет. Зачем же сдерживаться?

Временами мне кажется, что его сбило с пути пережитое в молодости. Воспоминания о землетрясениях и сокрушительных цунами. Из всех ученых мира, вероятно, только он на собственной коже прочувствовал силу, которая приводится в действие, когда морское дно внезапно проваливается на несколько сотен метров. В японском землетрясении 1923 года погибли сто тысяч человек. Малез был свидетелем этого.

Катастрофа, которая, согласно легенде, привела к концу Атлантиды, вполне могла иметь аналог в реальной действительности. Главный город мог внезапно опуститься, спровоцировав наводнение, вызванное скачкообразной осадкой скального грунта в результате маргинального сжатия. На примере Японии нам известно, что во время землетрясений большие районы способны внезапно опускаться. Как уже упоминалось, некоторые части залива Сагами, неподалеку от Токио, местами опускались на глубину вплоть до 400 метров. Если же узкая прибрежная полоса, являвшаяся средоточием культуры, вместе с главным городом подверглась подобному общему уничтожению, то это вполне могло означать гибель

всего государства и культуры. Последовавшее за катастрофой цунами могло способствовать истреблению на берегах населения. После исчезновения прибрежного населения и центров культуры оставшиеся жители, возможно, переселялись в другие места или постепенно вымерли.

Так заканчивается последняя глава книги 1951 года об Атлантиде. Она не длинная, всего десять страниц, но этого хватило, чтобы все перевернуть. Глава называется "Значение Атлантиды для человеческой культуры". Автор прямо не говорит, что на Атлантиде жили люди, что у них имелись контакты с египтянами или что они были самыми отважными и могущественными мореплавателями и бороздили океан. Напрямую — нет. Он также не утверждает, что ему достоверно известно о том, что именно жители Атлантиды построили Стоунхендж в Англии и оставили в земле всю ту бронзу, которую мы считаем нашими находками бронзового века, а также, что именно их корабли изображены на многочисленных шведских наскальных рисунках того же времени.