— Нет другой такой женщины, как Вероника!..

— Вы правы, Джонни, такой — нет!..

* * *

— А, Вирхиния!..

— Тебе странно встретить меня в твоей комнате?

— Немного. Что случилось?..

— Ничего.

В небольшом, обитом кожей, креслице, которое вместе со светильником, этажеркой с книгами и курительным столиком образует приятный учебный уголок в комнате Вероники, спокойно расположилась Вирхиния де Кастело Бранко. Она с наслаждением вдыхает дым сигареты, а глаза ее, сейчас холодные и насмешливые, внимательно осматривают комнату и тотчас же останавливаются на удивленном лице сестры.

— Ты знаешь, а твоя комната очень миленькая… Ты обставила ее с большим вкусом и очень оригинально.

— Твоя комната намного более роскошна…

— Ее обставляла тетя Сара, как для ребенка, каким она меня себе представляет.

— Во всяком случае для настоящего ребенка. Думаю, что твоя мебель самая дорогая в доме.

— Тетя Сара очень сильно меня любит, тебя это раздражает?…

— Ни капельки.

— Для тебя очень характерен этот ответ, точно такой я и ждала. Тебе почти не важно, что тетя Сара тебя любит.

— Я так не сказала…

— Ты даешь понять, что тебе это все равно. Ты никогда не старалась ничего добиться и ничего не сделала, чтобы она тебя полюбила и оценила, а теперь тебя удивит, что тетя противится тому, чтобы ты вышла замуж за ее сына.

— Что?..

— Тебя удивляет, что я в курсе дела?

— Нет. Я уже знаю, что ты все устраиваешь так, чтобы быть осведомленной обо всем, Однако, меня, разумеется, удивляет твое отношение и твоя манера разговаривать со мной и даже то, что я встретила тебя в своей комнате, куда ты никогда не имела обыкновения входить.

— Я пришла выкурить сигарету, понимаешь? Мне нравится курить, но тетя Сара всегда плохо отзывается о курящих женщинах, и я предпочитаю, чтобы она не видела сигареты и окурки в моей комнате…

— И ты оставляешь их в моей, теперь я это вижу…

— Тетя Сара почти никогда не заходит сюда, и потом в конце концов, что еще тебе это дает… Так, пустячок…

— Однако, так, к случаю — я не курю.

— Ба!.. Это — простительный грех, и у тебя достаточно наглости, чтобы сказать тете Саре, что ты куришь, потому что таково твое желание… Это подходит к твоему образу, а к моему — нет, понимаешь?..

— Вирхиния, что ты предлагаешь?

— А что ты хочешь, чтобы я предложила?.. Ничего… или, возможно, предложила приложить усилие для того, чтобы стать подругами.

— Мы родственники…

— Это я уже знаю, но подругами мы не были никогда. Ты всегда смотрела на меня с высоты, как на пустячную вещицу…

— Да. Как на маленькую штучку, способную кусать и царапать. Сразу же, как ты пришла в этот дом, ты впивалась в меня когтями, или зубами…

— Ох, Вероника!..

— Ясно, что ты, плача в своей манере, немедленно отправишься прятаться в объятиях тети Сары, которая не может допустить ни малейшего сомнения в том, что ты так обижена.

— Какая ты злопамятная, Вероника!.. Ты всегда вспоминаешь об этих детских глупостях.

— Глупостях, которые заставили тетю Сару заточить меня в колледж раньше на целых шесть месяцев, с твоего приезда.

— Колледж, откуда ты вышла необычайно воспитанной… Джонни восхищен твоим образованием, весь мир изучает языки, многие из которых ты знаешь.

— Полагаю, ты ждешь, что я отблагодарю тебя за это.

— В конце концов, ты могла бы смотреть на все эти вещи немного доброжелательней, и не копить злость.

— Я не держу зла на тебя.

— Превосходно!.. Тогда почему ты не садишься, чтобы мы поговорили, как сестры?.. Мы никогда так не делали.

— В следующий раз. Сейчас я должна переодеться, меня ждут молодые люди.

— Вот как!.. Джонни и Деметрио. Я чувствовала, что он придет.

— Ты это чувствовала?

— Ты такая галантная с Джонни.

— А-а!.. Ты шпионишь за нами…

— Шпионаж — это слово очень оскорбительное, я увидела случайно. Джонни сжимал твои руки и хотел поцеловать тебя… Деметрио очень даже вовремя пришел, а что если бы не…

— Если бы не пришел — ничего не случилось бы… Я не уверена, что Джонни хотел меня поцеловать.

— Ты позволишь мне не поверить в это?..

— Верь всему, чему пожелаешь, извини, но я считаю, что должна переодеться.

— Не думаю, что я тебе помешаю, я даже могу помочь тебе. Ты будешь довольна тем, что сможешь блистать в одежде фехтовальщика напротив своих почитателей… это одна из твоих эксцентричных выходок, которые производят большое впечатление.

— Вирхиния, хватит!.. Зачем ты пришла?.. Что ты хочешь выяснить?..

— Я?.. Ничего!..

— Почему ты не оставляешь меня в покое?

— Я хочу посмотреть, как ты наряжаешься, раскрыть секрет твоего макияжа, узнать из чего состоит твое загадочное обаяние, при помощи которого ты управляешь мужчинами, как тряпичными куклами.

— С чего ты это взяла?..

— Это бросается в глаза. Я не говорю об остальных, о тех, которым тебе надоело давать от ворот поворот, остановимся на двух последних: Деметрио и Джонни.

— Ты не хочешь оставить Деметрио в покое?..

— Почему?.. Он — любимчик?..

— Ничуть, оставь меня.

— Он тебе ужасно нравится, я это знаю, и нравится потому что ты не можешь манипулировать им.

— Довольно, Вирхиния!..

— А кроме того, он — знатное средство заставить Джонни выйти из себя, чтобы вынудить его подумать о женитьбе. Если бы не было Деметрио, он не был бы так смел.

— Ты не хочешь помолчать? Мне не интересно ни то, что ты сказала, ни то, с каким умыслом ты это произнесла, я хочу, чтобы ты оставила меня в покое.

— Хорошо. С одним условием: отрекись от Джонни!..

— Что?..

— Поклянись мне, что не будешь слушать его признание в любви, не согласишься на то, о чем он умолял тебя. Пусть будет то, что будет.

— Но, Вирхиния, по какому праву?..

— Ты не выйдешь замуж за Джонни, Вероника!.. Ты не станешь хозяйкой этого дома. Поклянись, дай мне слово, что будешь продолжать отталкивать его, или же столкнешься со мной.

— Да кто ты такая, чтобы требовать у меня такую клятву и это обещание?.. По какому праву ты стремишься распоряжаться моей жизнью и моей душой?.. Я буду делать то, что захочу, то, о чем попросит мое сердце, и что прикажет моя совесть, и ничего больше!..

— Нет!.. Нет, Вероника, за Джонни замуж ты не выйдешь!..

Она проговорила эти слова, дойдя до двери, полностью преобразившись. Энергичная, враждебная, с вызывающе поднятой головой, словно гадюка, готовая укусить; в ее зеленовато-синих глазах мечется дьявольская молния, придающая ей странное сходство с кошкой…

— Вирхиния!..

Вирхиния выбежала. Вероника сделала несколько шагов к двери, будто хотела задержать ее, однако внезапно остановилась сама, оцепеневшая. В конце концов, насколько ей важен Джонни, если только сестринская привязанность заставляет ее кротко выслушивать его признания в любви?..

Другой человек, похоже, стоит перед ее глазами — тот гордый мужчина с орлиным взором, он, Деметрио де Сан Тельмо, властелин и соблазнитель, в чьих странных глазах она столько раз читала слова любви, не слетающие с его губ…

Она безудержно ходит около широкого зеркала в своей комнате, все так же созерцая себя. Вероника в достаточной степени женщина, чтобы не обращать никакого внимания на свои чары, чтобы знать до какого момента всесильно ее оружие, и лишь единственное желание пылает в ее груди. Добраться до сердца Деметрио де Сан Тельмо, покорить его, сделать его своим и потом бежать далеко-далеко из этого дома, чья атмосфера, полная интриг, кажется, душит ее…

Подальше от Вирхинии, от доньи Сары, подальше от Джонни с его целомудренной любовью, на которую она не способна ответить… Только думая о дяде Теодоро, так похожем на ее отца, ее сердце содрогается и кровоточит. Но опять ее ослепляет образ того мужчины, который сам по себе, представляется сном, который ей могла преподнести жизнь…

Любовь — огромная, безмерная, затуманенная слезами, любовь в крови; это — любовь, умоляющая ее пламенную душу сгореть в ней, словно в большом костре, освещающем и пожирающем ее…

Глава 4

— Хочешь еще чаю, Теодоро? — уже во второй раз спросила мужа донья Сара, протягивая ему чашку с чаем.

— Да нет, спасибо, ничего не нужно… Хочу посмотреть фехтовальные поединки. — Теодоро Кастело Бранко отодвинул предложенную женой чашку.

В тот вечер огромный оружейный зал роскошного особняка, где проходили состязания, был заполнен людьми. Собственно говоря, этот зал вполне мог сойти за небольшой театр. Фехтовальная дорожка представляла собой помост в виде сцены. В зрительном зале стояли массивные удобные кожаные кресла и легкие кресла-качалки из Вены, а кроме того, маленькие столики и прочая мебель для различных нужд.

Столы были накрыты и ломились от расставленных на них ликеров, чая и фруктов на любой, самый привередливый вкус. Около дюжины симпатичных юношей в фехтовальных костюмах прохаживались в сторонке от других, обсуждая состоявшиеся поединки…

— Альберто Гомес был изумителен, правда, папа?

— Да, сынок, и Хулио Эстрада тоже. Если и дальше все будут фехтовать с подобным пылом, можно будет вновь учредить награды. Со времен моего деда и отца мы ежегодно разыгрывали здесь кубки и медали.

— Не думаю, что этот пыл сохранится надолго. Теперешние юноши считают фехтование довольно старомодным, — охладила мужа донья Сара.

— А мне нравится фехтование! — с жаром воскликнул Джонни. Это — спорт старинной знати, благородного дворянства, одним словом, истинных рыцарей. Мне не по душе решать вопросы чести кулаками, как это делают американцы.