— Неужели дядя выгонял тебя из дома?

— Ничуть не стесняясь. Он испытывал ко мне неприязнь с первой же минуты.

— Но дядя очень хороший, Деметрио. Ты даже представить не можешь, какой хороший. По крайней мере, был хорошим до сих пор.

— До сих пор?

— Он изменился, причем так неожиданно и резко, и я не понимаю, почему. Разве что из-за тебя.

— Из-за меня?

— Не бери в голову, позволь, я объясню. Дяде не нравился никто из тех, кто ухаживал за мной.

— Вот как, но почему?

— Он всегда хотел выдать меня замуж за Джонни.

— Похвальное желание, обязывающее к благодарности.

— Я от всей души благодарна ему за это, потому и просила тебя утром повременить немного. Мне хотелось избежать размолвок и ссор. Я не хотела, чтобы из-за меня у тебя были неприятности, чтобы ты страдал.

— Ради тебя я выдержу всё: любые неприятности, любые страдания — с жаром уверил девушку Сан Тельмо. — Я не из тех, кто считает, что цель можно достичь легко и без хлопот. Я готов платить свою цену, чтобы добиться желаемого.

— Как отрадно слышать мне эти слова! Мы о многом думаем одинаково, Деметрио, и я буду брать с тебя пример. После твоих слов мне все равно, какой будет расплата. Неважно, что придется терпеть отповеди и ругань, мучиться, глядя на то, как изменился дядя Теодоро по отношению ко мне. Знаешь, он, как будто, перестал любить и уважать меня, перестал мне верить. И все это так быстро, так неожиданно.

— Сегодня утром, в вашей ссоре, он принял сторону Вирхинии, правда?

— Откуда ты знаешь, что мы с Вирхинией поссорились?

— Так, догадываюсь, и обычно козлом отпущения является она.

— Кто, Вирхиния? Да ты что?

— По крайней мере, если ссорится с тобой.

— Как сильно ты заблуждаешься! Вирхиния из тех, кто жалит исподтишка.

— А ты из тех, кто раздает пощечины.

— Кто тебе это сказал?

— Мне так кажется. Это похоже на тебя, судя по тому, как часто ты об этом говоришь. А если речь идет о несчастной Вирхинии, то…

— Вирхиния отнюдь не несчастная.

— Полагаю, она могла бы неплохо заработать на своем молчании, но ты из тех, кто умеет побеждать.

— Я не понимаю, о каком молчании ты говоришь. Мы никогда не были подругами, и Вирхинии не о чем молчать.

— Неужели ты никогда не секретничала с ней?

— Начнем с того, что я не доверяю Вирхинии, а потому и не секретничаю с ней. Мой главный недостаток — излишняя прямота, и сегодняшняя ссора началась именно из-за этого. Я стала говорить по душам и разоткровенничалась перед человеком, который не смог меня понять. Но ведь я уже просила забыть об этом. Единственное, что меня огорчает, это поведение дяди Теодоро, а также Джонни.

— Ах, Джонни!

— За весь вечер он не подошел ко мне ни на минуту.

— И ты горько сожалеешь об этом и убиваешься?

— На твоем лице написано, что ты ревнуешь, и мне следовало ответить «нет», но это было бы нечестно, а я не хочу врать даже ради того, чтобы доставить тебе удовольствие. Мне очень дороги любовь и уважение Джонни.

— Придется прожить без них!

— Почему? — Вероника недоуменно посмотрела на Деметрио, удивленная его грубостью.

— Потому что ты будешь жить только для меня, — с мрачной решимостью продолжил он. — Я стану скрягой, жадным до твоих улыбок, твоих взглядов, и даже твоих мыслей, потому что мечтаю запереть тебя в огненно-стальном кольце, из которого ты не сможешь выбраться, как невозможно вырваться из ада!

— Ад станет слаще рая, если этим кольцом будут твои объятия, — Вероника крепко сжала руки Деметрио, и тот растерялся: его решимость вмиг разбилась о прикосновение мягких, нежных и теплых рук.

— Вероника!

— Прошу тебя, не целуй меня сейчас, за нами наблюдают! Джонни и Хулио Эстрада стоят у двери в зал.

— Мои предшественники.

— Зачем ты так говоришь? Никто не опередил тебя на дороге к моему сердцу… Ты смеешься? Ты мне не веришь? Я ненавижу и проклинаю твою ревность, слышишь? Но, знаешь, без ревности нет любви, и мне придется, в конце концов, простить тебя. Я тешусь мыслью, что впереди у меня вся жизнь, чтобы убедить тебя в моей любви. Я никого и никогда не любила до тебя, Деметрио, ты первый и единственный!

* * *

— Надо же, первый. Ты слышал, Рикардо? Первый! Если что-то после смерти продолжает жить в нас, то твои кости, должно быть, содрогнулись на этом жалком, убогом кладбище в Матто Гроссо.

Прием давно окончен; яркий, шумный праздник, пролетев как миг, остался позади, и Деметрио снова оказался в гостиничном номере один на один с сумятицей своих воспоминаний. Перед его глазами еще стоит образ самой прекрасной девушки Рио, а на руках остался ее благоуханный, прохладный аромат весенней свежести.

Деметрио поставил перед собой старенькую фотографию брата. В те дни Рикардо был еще студентом и выглядел наивным, мечтательным и беззащитным юношей. Именно эта фотография разожгла в Деметрио безудержную жажду мщения, сподвигнув на чудовищные деяния, и она же привела его в ярость, пробудив странную вспышку ревности.

— Ты держал ее в своих объятиях! — гневно воскликнул он. — Она, наверняка, была твоей. Нужно быть камнем или глыбой льда, чтобы удержаться и не подняться к ней в спальню, стоя под ее окном. Ты поднимался к ней, и не раз, рискуя жизнью и думая, что можешь упасть и разбиться. Но что значит риск, если в конце пути тебя ждут ее губы и объятия? Теперь меня не удивляет, что ты сходил по ней с ума!

Деметрио со злостью швырнул фотографию брата на стол и взял другую, которую он раздобыл всего несколько часов назад. Трепетно, с нежной стыдливостью влюбленного он держит ее в своих руках, любуясь ею. Деметрио кажется, что эта неподвижная картонка обрела жизнь: почти сверкают черные глаза, и алые губы улыбаются ему, соблазнительные и восхитительные одновременно.

— С какой же фотографией беседовал ты ночи напролет, Рикардо? — горестно спросил он. — Видимо, с такой же! Перед тобой была всего лишь картинка, а ты пожертвовал жизнью, словно это было всемогущее и безжалостное божество!.. Первый!.. Да, ты был первым, Рикардо, и как же я сейчас завидую тебе!

Глава 10

Прием в доме Кастело Бранко затянулся, но вот и последние гости откланялись и разъехались по домам. Время позднее, а потому стол к ужину не накрывали, и подали лишь легкие, но изысканные закуски. По семейной традиции Кастело Бранко все собрались за столом, чтобы немного перекусить перед тем, как разойтись по своим комнатам.

— Теодоро, ты ничего не съешь? — поинтересовалась донья Сара, слегка удивленная рассеянностью мужа, что, впрочем, не мешало ей с аппетитом уплетать стоящие на столе яства.

— Я попросил у Хенаро еще одну чашку кофе. Вредно наедаться на ночь, как это делаешь ты. Если бы ты прислушивалась к моим советам, то превосходно чувствовала бы себя и весила фунтов на тридцать меньше. Впрочем, что толку спорить с тобой?

— Вирхиния, ты тоже ничего не будешь?

— Положи мне немного фаршированной дичи, чуточку окорока и маленький кусочек холодной цыплячьей грудки, но только маленький. Право, не знаю, что со мной, но я не могу проглотить ни кусочка. Вот если бы дядя Теодоро дал мне немного своего «Хереса».

— Ну, конечно. Хенаро, принеси бутылку, — велел дон Теодоро и продолжил, обращаясь ко всем. — Понятия не имею, что творится с моим «Хересом», куда он пропадает. Вероятно, его кто-то пьет.

— Вероника очень любит херес, — быстро сказала Вирхиния. — Она говорит, что это единственное вино, которое ей действительно нравится.

— А где она? — поинтересовался дон Теодоро.

— Вероника сказала, что не хочет ужинать, — ответила донья Сара. — У нее немного разболелась голова, и она вышла в парк подышать воздухом и прийти в себя… Полагаю, нам нужно оставить эту сумасбродку в покое, пусть себе чудит. Не думаю, что она расстроилась из-за тебя, или ей стыдно.

— Да, тетечка, она ничуть не расстроилась. Она весь вечер провела в столовой вместе с Деметрио де Сан Тельмо, и была очень довольна. Вероника, наверняка, поужинала там.

— Джонни, ты даже не притронулся к закускам. — Дон Теодоро с немым укором посмотрел на племянницу и тотчас же перевел ласковый и обеспокоенный взгляд на сына.

— У меня нет аппетита, папа. К тому же мне нехорошо.

— Бокальчик «Хереса» тебе не повредит. Вирхиния, плесни ему немножко из бутылки.

— Да, дядечка, конечно, мне и невдомек, что бутылка стоит передо мной.

— Мне ничего не хочется, папа. И голова что-то разболелась. Сегодняшний вечер был очень жарким и суетным. Эти великосветские приемы просто невыносимы. С вашего разрешения…

— Ты уходишь?..

— Хулио Эстрада ждет меня в казино. Мы с ним договорились пойти туда, и он, должно быть, уже в нетерпении. С твоего позволения, мама…

— Тогда поцелуй меня хотя бы, сыночек!

— Да, мамочка… Доброй ночи… До завтра…

Под взглядом трех пар глаз Джонни медленно прошел по холлу и в нерешительности остановился у дверей. Помедлив секунду, он развернулся и уверенно пошел к боковой двери, ведущей в парк.

С нарастающей в душе тревогой Джонни пробежал по дорожкам парка, вглядываясь в темные уголки и вздрагивая всякий раз, когда ему казалось, что он видит ее силуэт.

— Вероника! — Он резко остановился рядом с каменной скамейкой, наполовину скрытой кустами, той самой, у которой Вероника призналась Деметрио в своей любви.

— Джонни! Иди сюда. Как ты меня нашел?

— Я вышел в парк не за тем, чтобы искать тебя.

— Мне следовало догадаться, но раз уж мы случайно встретились, может, присядешь на минутку, и мы поговорим?

— Я…

— Если тебя не раздражает мое общество, то…