— Вероника!..

— Что?.. Тебе пришлась не по вкусу горькая правда? — запальчиво крикнула она.

— Подумай о том, что мог бы сказать тебе я, если бы не решил провести день спокойно!

— Так чего же ты молчишь? Говори, мне хочется послушать, в чем ты станешь упрекать меня? В политическом крахе твоей партии, в подвигах моего отца, которые навредили тебе или твоей родне? Но, если это не так, то я не понимаю, какая тебе выгода от этой мести.

Губы Деметрио скривились в горькой и безжалостно-злобной усмешке, исказив черты его лица и придав ему дьявольское выражение. Вероника невольно вздрогнула от ужаса, но ее гордость была сильнее страха и жалости, вызванной отчаянием Деметрио, и она пристально посмотрела на мужа.

— Какая чудесная актриса! — сорвались с губ Деметрио презрительные, полные горького сарказма, слова и полились бурным, стремительным потоком. — Жаль, что ты не на сцене! Какая потеря для театра! Но я не доставлю тебе удовольствия вывернуться, ты не сможешь отрицать свою подлость и бесчестье!

— Деметрио! — не выдержала Вероника.

— Прости, я не собирался оскорблять тебя, я хотел невозмутимо ждать твоего раскаяния.

— Раскаяния? Но мне не в чем раскаиваться.

— Давай, продолжай стоять на своем, тем хуже для тебя! — продолжал Деметрио со злостью. — Только послушай, что я скажу тебе напоследок: «Если хочешь уехать из Мату-Гросу, если хочешь разорвать проклятые узы брака и вернуть себе свободу, тебе придется признать свою вину, придется унижаться передо мной, рыдать и умолять меня, потому что я смогу простить тебя только из жалости!»

— Инженер Сан Тельмо, прошу Вас, подумайте о том, чтобы помириться с женой, — вмешалась в разговор вернувшаяся в комнату и встревоженная услышанным Адела. — К тому же, здесь преподобный Джонсон. Он сказал, что его разыскивала Вероника, и я… я не знаю…

— Скажите ему, пусть войдет, — ответил Деметрио и снова повернулся к жене. — Подумать только, и двух дней не прошло, как ты послала за ним, а преподобный уже тут как тут! Ничего не скажешь, быстро он управился, да только этот бедолага не очень-то тебе поможет. Так и знай, что у тебя нет иного пути выбраться отсюда, кроме того, о котором я сказал: раскаяние, унижение, искупление вины болью и слезами!.. Рано, или поздно этот день наступит… Я сломлю твое высокомерие и растопчу твою дьявольскую гордость. А сейчас — встречай своего преподобного Джонсона! Да поможет тебе он! — Деметрио опрометью выбежал из комнаты, а Вероника быстро спрыгнула с кровати.

— Успокойтесь, Вероника, прошу Вас, — бросилась к подруге Адела. — Вот и преподобный уже здесь.

— Вы звали меня, сеньора Сан Тельмо? — спросил священник, стараясь не встречаться глазами с Вероникой.

— Да, преподобный, простите, что осмелилась побеспокоить Вас.

— Мой долг — помогать нуждающимся, — сдержанно ответил Джонсон, подходя к кровати и стараясь сохранить хладнокровие, — так что я к Вашим услугам, сеньора Сан Тельмо, и готов выслушать Вас.

— Я не хотела злоупотреблять Вашей добротой, святой отец, и вносить в Вашу душу сомнения и тревоги. Я отлично понимаю, как мучительно тяжело живется Вам здесь, где существует лишь один закон — сила, и лишь один довод и метод — жестокость. Я знаю, что Вам придется бороться в одиночку против зла, но Вы — единственный, к кому я могу обратиться… Вы — единственный цивилизованный человек на сто, а может, и на тысячу лиг вокруг, так что не удивляйтесь, что я осмелилась попросить помощи и поддержки именно у Вас.

— Вы оказываете большую честь, доверяя мне Ваши горести.

— Я не это имела в виду, преподобный. Возможно, я плохо выразилась, или ошиблась в Вас. Если так, я беру свои слова обратно и…

— Нет, Вероника, — преподобный запнулся, — извините, я хотел сказать — сеньора Сан Тельмо, — поправился он, — ради бога простите меня.

— Предпочитаю, чтобы меня называли Вероникой. Вероника де Кастело Бранко — это имя, которое дал мне отец, и я хочу, чтобы меня называли именно так. Я верну обратно данное взаймы имя, — глаза девушки наполнились слезами, она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться, и ее молчаливая боль проникла в самую глубину пасторской души.

— Сеньора Сан Тельмо, — пролепетал Джонсон.

— Больше не зовите меня так, — попросила Вероника.

— Но ведь именно так я и должен называть Вас. Теперь это Ваше имя, и таким оно будет много лет.

— Нет, преподобный отец, — твердо возразила Вероника, — я решила, что больше оно не будет моим, поэтому не называйте меня так. Мне нужно уехать из Порто-Нуэво и добраться, по крайней мере, до Куябы. В том городишке есть телеграф и транспорт. Там я могла бы действовать, а не быть мебелью. В Куябе есть власть, законы и хотя бы толика правосудия.

— Вы хотите, чтобы я помог Вам бежать? — поинтересовался Вильямс Джонсон.

— Нет, преподобный, это было бы недостойно ни Вас, ни меня, — Вероника гордо выпрямилась.

— И тем не менее, возможно, это — единственный путь…

— Что Вы имеете в виду?

— Рассудите здраво: мы с Вами в сельве, — начал терпеливо объяснять священник. — Сбежать отсюда очень тяжело, поскольку в пути беглеца поджидают тысячи опасностей, но это — единственное, что можно сделать.

— По Вашим словам, единственный путь — сбежать как преступник? Но я не преступница, или Вы думаете иначе, преподобный Джонсон?

— Я ничего не думаю, Вероника. Речь не о том, что я думаю, а о том, что можно сделать.

— Вы были Деметрио другом, преподобный, не так ли?

— Был, — нахмурился Джонсон, — Вы подобрали точное слово.

— Хотите сказать, что Вы ему больше не друг? — Вероника удивленно посмотрела на пастора.

— Сан Тельмо глубоко заблуждается, но я по-прежнему считаю его честным человеком, хотя он вспыльчив, жесток и беспощаден.

— Беспощаден в чем?.. Он рассказал Вам о мести, признался, что имеет против меня? — допытывалась Вероника.

— Я узнал только то, что он не намерен отпускать Вас, он не позволит Вам уехать, — печально пробормотал святой отец.

— Вот как? — Вероника вскипела. — Выходит, то, что он сказал мне незадолго до того, как Вы вошли, было не просто вспышкой гнева, а еще одной продуманной подлостью!

— Прошу Вас, успокойтесь, — мягко попросил Джонсон.

— Я не могу успокоиться, преподобный отец.

— Вы рискуете своим здоровьем.

— Откровенно говоря, мое здоровье… да и сама жизнь гроша ломаного не стоят!

— Вероника, мне неважно, что было в прошлом! Я — Ваш друг, и буду рядом с Вами. Я всегда буду на Вашей стороне, что бы то ни было, даже если мне придется столкнуться с гневом Деметрио де Сан Тельмо, даже если он станет преследовать меня, даже если убьет. Но речь не о том. Опасность грозит не мне, а Вам, Вероника. Если Деметрио узнает, что я пытаюсь помочь Вам, он еще пуще рассвирипеет и увезет Вас в самую глубь сельвы. Он сам сказал мне об этом а я отлично знаю, на что способен отчаявшийся человек.

— Отчаявшийся?.. Вы сказали отчаявшийся?..

— Да, Вероника, Сан Тельмо в отчаянии, потому что вопреки всему он любит Вас.

— Любит? — горько рассмеялась Вероника.

— Да, Вероника, он любит Вас, но сейчас его любовь находится в самой сердцевине ненависти. Если бы Деметрио не любил Вас, он не был бы таким жестоким и беспощадным…

— Ненависть… — повторила Вероника, сжимая виски дрожащими руками. Кровь толчками била в едва затянувшуюся рану, но горячее, неукротимое сердце Вероники подобно загнанному в угол зверю готовилось к бою. — Вы говорите, что Деметрио отчаялся, преподобный, а я думаю, что он сошел с ума!

— К несчастью, это не так. Судя по словам Деметрио, его ярость похожа на ураган, ломающий деревья, вырывающий все с корнями, и только согнувшись, унизившись и смирившись, Вы сможете выйти живой из его рук.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Я повторил слово в слово то, что он сказал и Вам. Ему нужно видеть Вас униженной. Деметрио не простит Вас, если Вы не вызовете в его душе жалость и сострадание. Ваши мольбы и слезы будут единственной дорогой к Вашей свободе.

— Мои мольбы и слезы?.. Но с какой стати мне плакать и умолять его?

— Так он получит отговорку для своей совести. Унизив Вас, он отомстит Вам, тем самым выполнив клятву.

— Он поклялся отомстить мне? — недоуменно переспросила Вероника.

— Да, — сокрушенно признался преподобный. — Сан Тельмо запретил мне говорить об этом, но он поклялся отомстить Вам еще до знакомства с Вами, и даже до отъезда в Рио.

— Ну что ж, он осуществит свою месть! — надменно произнесла Вероника. — Если проклятая гордыня увлекла его за собой, превратив в судью над тем, кого он никогда не видел, пусть выполняет свою клятву. Да свершится месть!

— Вероника, прошу, нет, умоляю Вас, будьте снисходительны, отнеситесь к его словам иначе, не упрямьтесь.

— У меня тоже есть достоинство, святой отец, и я не могу отнестись к его словам иначе, потому что люблю его. Я полюбила его всем сердцем. Я никогда и никого так не любила, преподобный!

— Никогда и никого? — пробормотал потрясенный до глубины души Джонсон.

— Возможно, иногда мне казалось, что я влюблена, но это было заблуждением. Я поняла это, когда появился Деметрио. Мое сердце пробудилось, я полюбила его, и мир вокруг сразу стал другим. Все рухнуло: амбиции, тщеславие, прежнее представление о жизни, и свойственная человеку жажда легкого счастья. Полюбив Деметрио, я отдалилась от родных, отказалась от наследства, была готова трудиться, терпеть нужду и бороться за выживание среди вражды и нищеты, а он, он… — Вероника гордо вскинула голову, и в ее черных глазах сверкнула непреклонная решимость. Ее лицо походило сейчас на отчеканенный на монете надменный профиль. — Передайте Деметрио, что я принимаю его вызов. Я останусь в Порто-Нуэво и разделю с ним его жизнь, но я не стану рыдать и умолять его. Ему никогда не удастся сломать меня. Он никогда не увидит моего унижения. Это ему когда-нибудь придется умолять меня о жалости и сострадании, чтобы вырваться из домашнего очага, из этого ада, за который он так упрямо цепляется!