— Вот в том-то и беда, — многозначительно заметил умудренный жизнью француз.

— Что Вы имеете в виду?

— Вы сами говогили, что ненависть и любовь — сёстгы.

— Но не в моем случае, Бело. У меня нет к нему ненависти, есть только горькое разочарование! Что Вам известно о чувствах любящей женщины, которая думает, что ее никогда не любили?

— По-моему, тут Вы к нему неспгаведливы! — покачал головой Бело.

— Деметрио стал ухаживать за мной, с самого начала ища отмщения. Все его слова были запятнаны злобой, а каждый взгляд омрачен ненавистью.

— Но Вы же сами пгизнали, что он Вас любит!

— А к чему мне его запоздалая любовь? — пожав плечами ответила Вероника.

— Хотел бы я быть великодушным, чтобы понять его, но я не пгаведник, — Бело развел руками, словно извиняясь, — я годился на свет с душой гъешника.

— Бело, — укоризненно произнесла Вероника.

— Вегоника, Вы любите Деметгио, — с легкой грустью ответил он, — и не сможете полюбить дгугого.

— Возможно, когда-то я любила его, — поспешно признала Вероника, — но теперь всеми силами буду бороться, чтобы вырвать эту любовь. Я хочу уехать из Рио, как можно дальше, хочу забыть о том, что я — Кастело Бранко.

— Вы увегены в этом?

— Абсолютно уверена, Бело.

— Мне следовало бы встать на колени, чтобы возблагодагить Бога, потому что тепегь я могу сказать: если Ваши слова — пгавда, и Вы хотите обгести в душе покой, то я могу пгедложить Вам это…

— Но как?

— Не думаю, что Деметгио де Сан Тельмо сможет отказать Вам в газводе, ибо он обоснован. Напготив, я увеген, что он согласится на газвод по-хогошему, где только пожелаете. Стгого говогя, его поступок можно считать пгеступлением, но иногда пгеступления можно опгавдать и пгостить.

— Я Вас не понимаю…

— Ваш бгак может быть гастогнут всего чегез несколько недель. Даже цегковь не обяжет Вас и далее быть связанной с человеком, котогый на самом деле никогда не был Вашим мужем.

— Это — правда!

— Не далее чем чегез месяц Вы будете полностью свободны, а когда Вы успокоитесь и пгидете в себя, я осмелюсь спгосить Вас: «Вегоника, Вы будете моей женой?»

— Бело, — Вероника смутилась, не зная, что ответить.

— Я знаю, что Вы меня не любите, — упрямо продолжал Бело, — но, возможно, когда-нибудь сможете полюбить и пгедпочтете меня более молодым, кгасивым и стгойным, более знатным и богатым, похожим на госкошные отели, куда я хотел отвезти Вас, и котогые Вы отвеггли из-за их госкоши и блеска. Я пгедлагаю Вам золотую сегедину, искгеннюю и вегную любовь без потгясений. Мы вычегкнем пгошлое, и в этом стагом, гомантичном гогодке на бегегу геки Вы станете сказочной коголевой, котогую нагод станет гасспгашивать о том, каким обгазом месье Бело так повезло… Вегоника, ответьте пгямо: я могу надеяться?..

— Вам не нужно надеяться, Бело, — ответила она, не раздумывая. — Я согласна на Ваше предложение руки и сердца и постараюсь дать Вам немного счастья.

— Вегоника! — радостно воскликнул месье Бело. Казалось, он был ослеплен свалившимся на него счастьем: его щеки раскраснелись, а толстые, чувственные губы, отпившие из всех бокалов, преподнесенных жизнью, и познавшие все вкусы, подрагивали от волнения. Но счастье было безмятежным лишь краткий миг: Бело заметил, как дрогнуло прекрасное лицо Вероники, и понял, с каким трудом дались ей эти слова. — Не тогопитесь с ответом, — в умудренных жизнью глазах Бело мелькнула тень сомнения, — подумайте.

— Мое решение не изменится, — твердо ответила она.

— Я больше всех хочу, чтобы оно не изменилось, и все же нам нужно подождать, — Бело поднялся. — Ну вот, а тепегь, когда Вы отлично устгоены, я должен уйти.

— Вы не будете жить в этом отеле? — удивилась Вероника.

— Если бы Вы лишили меня надежды, я остался бы гядом с Вами, а тепегь позвольте мне считаться Вашим женихом. Непгавильно, по кгайней меге, в моей стгане считается непгавильным, жить под одной кгышей жениху и невесте. Мы не в сельве, и здесь есть опгеделенные тгебования и социальные условности.

— Вы все предусмотрели, Бело! Вас волнуют вещи, которые для меня не существуют: свет, общество — для меня все это в прошлом.

— Вы пгоехали чегез всю стгану, чтобы избавить свое имя от тени подозгений, а поскольку я люблю Вас, то не имею пгава пгосить, чтобы люди думали обо мне, как о Вашем отце. А кгоме того, у меня много дел в Гио, и мне нужно пгиступить к ним, как можно скогее.

— Бело, мой единственный друг, Вы не подумали, что оставляете меня одну?

— Я буду заходить к Вам так часто, как Вы того пожелаете. Звоните в отель «Палатино» в любое вгемя, и не считайте себя связанной со мной обязательствами. Ваша сильная и отважная душа найдет свою догогу и оставит бедный кгов моей дгужбы, как путешественник, бгедущий в пустыне, должен покинуть походную палатку, чтобы отыскать свой путь, глядя на звезды.

— Бело… — растерянно прошептала Вероника.

— Я у Ваших ног, мадам, — Бело наклонился, чтобы поцеловать ей руку, а затем ушел, оставив Веронику на террасе. Девушка смотрела ему вслед, но не замечала его. Синее небо, уходящий все дальше человек, изумительно дивный вид, раскинувшийся у ее ног, — все стерлось, вмиг исчезло, расплавившись в воспоминании серых, печальных глаз, терзающих душу…

* * *

— Джонни! — донья Сара бросилась к сыну.

Закрыв лицо руками, убитый горем Джонни рассказал родителям о трагедии, стоившей Вирхинии жизни. Дрожа всем телом, донья Сара прижалась к мужу и крепко обняла его. Семья Кастело Бранко собралась в небольшом зале суда, где Джонни предстояло заполнить протокол. Неподалеку судебный медик осматривал искалеченное тело совсем еще недавно счастливой невесты.

— Боже мой, господи, Боже мой, как это ужасно! — твердила побелевшими губами донья Сара.

— Иногда судьба оказывается самым неумолимым и безжалостным судьей! — покачивая головой, задумчиво промолвил дон Теодоро.

— Нет, папа…

— Не считай себя виновным, ты ни в чем не виноват! — донья Сара подошла к сыну, прервав его на полуслове. — На всей земле нет человека лучше тебя. Не кори себя, или я умру от угрызений совести из-за того, что подтолкнула тебя к этой нежеланной свадьбе. Я была слепа и глупа, и смерть Вирхинии лежит на моей совести, а не на твоей.

— Довольно, Сара! — прервал жену дон Теодоро. — К чему терзаться и доводить себя до исступления, если ничего нельзя исправить? Нужно успокоиться и посмотреть на вещи трезво, не впадая в крайности. Давайте смотреть правде в глаза: мы все стали жертвами чудовищной лжи. Скверный поступок Вирхинии был подобен камню, брошенному с высоты. Он упал и рикошетом задел и тех, и других. Совершая плохой поступок, никто не знает, к чему он может привести, и какова глубина его последствий. На этот раз жизнь оказалась справедливой, и самой большой жертвой оказалась истинная виновница всей этой кутерьмы, этого скандала…

Открылась дверь, и в зал вошел Хулио Эстрада. Взоры всех присутствующих сразу устремились на него.

— Судебный секретарь придет через несколько минут, — сообщил Хулио.

— Вердикт уже вынесли? — спросил друга Джонни.

— Тебя признали невиновным, — ответил тот.

— Но…

— Я поговорил с судьей и посвятил его в некоторые предшествующие трагедии детали, необходимые ему для следствия.

— Что ты ему рассказал, Хулио?

— Судья — отличный человек, давний друг моей семьи. Он и сам догадался, что к чему, так что я почти ничего и не рассказывал. Судья обещал не допустить возможные комментарии…

— Хулио, сынок, как мне отблагодарить тебя! — бросилась к нему донья Сара.

— Но я не сделал ничего особенного, все по-справедливости. К тому же, Джонни мне, как брат, сеньора, и я искренне считаю, что никто не сможет обвинить его в чем-то. Идемте отсюда… Крепись, Джонни, — Хулио положил руку на плечо друга. — Подумай о том, что все могло быть гораздо хуже.

— Это так, едем домой, — сказал дон Теодоро.

— Осталось еще одно дело, дон Теодоро, — Хулио замялся. — Мне неловко спрашивать об этом, но что делать с телом Вирхинии?

— Вирхиния была Кастело Бранко, и ее тело будет покоиться в фамильной часовне. Мы закажем пятьдесят месс за упокой ее души, и от всего сердца сможем оплакать ее несчастную жизнь и заблудшую душу, избравшую дорогу зла.

* * *

— Неси виски и стакан и оставь бутылку здесь.

Франтоватый официант с поклоном удалился и, спустя минуту, вернулся к Деметрио, неся заказ. Сан Тельмо сидел в самом дальнем углу великолепного бара отеля «Палатино». День выдался щедрым на события, а сейчас на часах было уже одиннадцать вечера.

Деметрио тремя глотками опрокинул в себя широкий стакан, почти до краев наполненный виски, и еще больше помрачнел, целиком погрузившись в свои мысли. Он не слышал шаги и не замечал идущего к нему человека.

— На Вашем месте я пил бы помедленнее, месье Сан Тельмо, — подошедший пригляделся к Деметрио, словно оценивая степень его тоски.

— Бело… — протянул Деметрио, очнувшись от дум.

— И пил бы что-нибудь не такое кгепкое, иначе виски сожжет Вам желудок.

— Где Вероника? — мрачно спросил Сан Тельмо. — Я искал ее во всех отелях Рио, обежал все пляжи Копакабаны. Я спрашивал о ней в пассажирских агентствах. Где Вы ее спрятали?

— Могу я пгисесть гядом с Вами?

— Плевать мне, куда Вы сядете. Мне нужно, чтобы Вы ответили на мой вопрос.

— Официант! — Бело щелкнул пальцами. — Бутылку хогошо охлажденного фганцузского полусухого шампанского, пожалуйста.

— Месье Бело, где Вероника?

— Там, где ей хочется. В удаленном, тихом местечке, где она сможет хогошенько отдохнуть и успокоиться. Сначала я пгивез ее сюда, но она отказалась даже войти в отель.