— Разумеется, сеньора, главная здесь Вы… До встречи, Вероника…

— Я скоро приду, друг мой.

Впервые Джонни и Верника оказались наедине друг с другом. Вероника отстранилась от кузена и вгляделась в его бледное, осунувшееся лицо.

— Тебе рассказали, как это случилось? — Джонни еще больше побледнел.

— Не думай сейчас об этом…

— Ты знаешь, что это я во всем виноват?

— Нет, Джонни, ты ни в чем не виноват, я уверена в этом.

— Вероника, я хотел убить ее, — Джонни на секунду запнулся, а затем решительно закончил, — и наверняка убил бы.

— Как знать, Джонни, — задумчиво ответила Вероника. — Иногда мы все способны на самое худшее, но я уверена, что в последнюю секунду ты передумал бы, и не стал обагрять свои руки кровью. Я понимаю, что ты презирал ее, но хватит думать об этом, перестань себя мучить. Богу угодно было освободить твою совесть от этой тяжкой ноши, и случившееся — очевидное тому доказательство. Какое еще доказательство всевышней справедливости тебе нужно? Вирхиния заслуживала смерти, и у тебя было право убить ее, но бог избавил тебя от нелегкой роли палача, и твоя душа может быть спокойна.

— Вероника, твои слова утешили меня, придали жизни! Рядом с тобой мне всё кажется понятным, — Джонни немного помедлил и добавил: — всё, кроме неразберихи в моей никчемной жизни. Я совсем запутался и не знаю, что делать.

— Но ведь на свете столько дел, Джонни!..

— Не думаю, что я кому-то нужен. Какая от меня польза?

— Поставь перед собою цель, и ты сможешь быть полезным! Поезди по городам и весям, посмотри на страну, на деревеньки, взывающие о помощи. Примени свои способности, капиталы и желание к их развитию, и сам увидишь, сколько добра ты принесешь людям!

— Но…

— Обещай мне, что ты возьмешь себя в руки, Джонни, что забудешь видения и призраки, терзающие тебя сейчас и отважно пойдешь вперед, навстречу будущему. Обещай мне это, и знай, что ты нужен своим родителям, что ты — всё для них в этой жизни.

— Да, Вероника, я обещаю. Сейчас я слушаю тебя, и мне кажется, что в жизни нет ничего невозможного. Я не знаю, что есть в тебе такого, но ты благословила меня своим голосом, словами, взглядом. От тебя исходит чудесная, божественная духовная сила.

— Ради бога, Джонни, прошу тебя, не продолжай…

— Не бойся, я не стану говорить тебе о своей несчастной любви…

— Любовь не несчастна, Джонни…

— Именно несчастна. Я хорошо вижу в твоих глазах огромную жалость и сострадание, а не любовь. Ты не любишь меня, не любила раньше, и никогда не сможешь полюбить…

— Джонни, друг мой, брат, ты самый благородный и великодушный на свете.

— Спасибо за твои слова и за то, что считаешь меня таким. Я был счастлив услышать это, а теперь послушай моего совета: постарайся понять свое сердце так же ясно, как я понимаю свое.

— Но как мне понять свое сердце, если оно, как вихрь, который не знает, что хочет, и куда несется? Я безумно, до дрожи, хочу одного, Джонни, — бежать… далеко-далеко.

— Но зачем? От кого?

— От всех, и от себя самой. Я хотела навсегда уехать из Рио, ни с кем не повидавшись, но подумала, сколько ты выстрадал, и решила, что должна прийти к тебе.

— Ты сказала, что уедешь из Рио. Деметрио снова повезет тебя в сельву?

— Между Деметрио и мной все кончено…

— Что? Значит, Хулио Эстрада не лгал, — Джонни внимательно посмотрел на сестру. — Он сказал мне, что Деметрио не знал, где ты, и искал тебя повсюду. — Джонни немного помолчал, а потом тихо спросил: — Ты не смогла его простить, да?..

— Нет, Джонни, я его простила, и от всей души желаю ему огромного счастья.

— Если тебя не будет со мной, я не буду счастлив! — раздался за спиной так хорошо знакомый голос.

— Деметрио? — не веря своим глазам, воскликнула Вероника.

— Простите, что вошел без доклада. Я увидел вас в окно. Двери были открыты, а слуги слишком заняты, чтобы обращать внимание на очередного друга семьи, — пояснил Сан Тельмо, проходя на середину комнаты. Это снова был тот же самый Деметрио в безупречном сером костюме, который однажды разжег любовь Вероники, только теперь от глубокого, пронзительного взгляда в его серых измученных глазах не вспыхивал чудовищный огонь, выдававший душевную борьбу. Теперь в них таилась лишь глубокая печаль и безнадежное отчаяние.

— Деметрио, вот уж не ожидала встретить тебя здесь! — сухо заметила девушка, справившись с удивлением.

— А я, напротив, надеялся на встречу, — не стушевался пред столь холодным приемом Сан Тельмо. — Я пришел поговорить с тобой.

— Не здесь, и не сейчас…

— Мы поговорим именно сейчас, — безапелляционно заявил Деметрио, — поскольку следующего раза может не быть. Кстати, Джонни, если хочет, может остаться и послушать наш разговор. Его присутствие меня не остановит, наоборот…

— Я не хочу тебя слушать, и немедленно уйду отсюда, если ты и дальше будешь настаивать на своем! — Вероника была непреклонна.

— Вероника, неужели у тебя нет ни капли сострадания? — грустно спросил Сан Тельмо.

— К тебе?..

— Да, ко мне, — Деметрио шагнул к жене и посмотрел ей в глаза. — Я знаю, ты можешь ответить, что такой жестокий и безжалостный человек, как я, не заслуживает сострадания. Я знаю, что сейчас ты с ужасом вспоминаешь каждый день нашего кошмарного брака, но я прошу тебя вспомнить и о моих страданиях, хотя мои прежние страдания ничто по сравнению с теперешними, после того, как я услышал, что между нами все кончено, что ты никогда не сможешь простить меня, и что ты дала слово другому человеку выйти за него замуж…

— О чем ты?

— А может, это неправда, и Бело солгал мне, утверждая, что ты станешь его женой после нашего развода? — продолжал Деметрио.

— Бело? Вы сказали Бело? — вмешался в разговор Джонни. — Как это понимать? Ты выйдешь замуж за Бело? — он повернулся к Веронике и умоляюще добавил: — Скажи, что это не так, Вероника, скажи, что ты не выйдешь за Бело!

— Не стану отрицать, я, действительно, согласилась выйти за него замуж, Джонни. Прости меня, я снова разрываю твою душу, но я не знала, что ты свободен, когда давала слово, и не думала, что ты по-прежнему любишь меня.

— Вероника, любимая, — хором воскликнули Джонни и Деметрио, но Вероника остудила их пыл.

— Ради бога, будьте милосердны, и оставьте меня оба! — не в силах и дальше терпеть эту муку, девушка выбежала из комнаты. Задыхаясь, она быстро прошла через холл и вышла в парк.

— Вероника! — крикнул Джонни и, протянув руку, шагнул за ней в надежде остановить ее, но Деметрио его опередил. Не теряя времени даром, он бросился вдогонку за женой. Джонни, пошатываясь, побрел за ними, но не успел сделать и нескольких шагов, как столкнулся с идущим ему навстречу незнакомым человеком.

— Вы сказали «Вегоника», месье? — спросил незнакомец.

— Кто Вы?..

— Фгансуа Бело, к Вашим услугам… Вегоника была с Вами, не так ли?.. Куда она пошла?..

— Месье Бело? — Джонни пошатнулся. — Вы — месье Бело?..

— Я уже сказал, к Вашим услугам, месье. Но Вы не ответили на мой вопгос… Где Вегоника?..

— Она пошла в парк… И Сан Тельмо пошел следом за ней…

— О-ля-ля!

— Она не любит меня, никогда не любила, — Джонни тяжело вздохнул, — и никогда не полюбит, но она верит в меня, месье Бело. Она считает, что я способен на многое, что я могу творить добро и приносить пользу, она считает, что мне по плечу вершить грандиозные дела… Для меня она всегда будет сестрой, и я смирился с этим.

— Я отлично понимаю Ваши чувства, месье Кастело Бганко.

— Но и Вас она тоже не любит!..

— Дьявольщина!.. Это она сама сказала?..

— Она сказала только, что дала вам слово, но это слово вырвалось у нее в минуту отчаяния, когда она была одинока, и рядом с ней были только Вы. Она была прикована к Вам прочной цепью благодарности и думала, что у нее нет иного способа отблагодарить Вас за все, что Вы для нее сделали.

— Мне кажется, что Вы заговогились, месье, — резко сказал Бело.

— Вам не по нраву горькая правда?

— Мне не нгавится, когда мне лгут.

— По-вашему, я лгу?

— Вот именно, — гордо ответил Бело. — Вегоника дала мне слово по собственной воле, я и надеяться не смел на это. Конечно, ее гешение было поспешным, я бы даже сказал скогопалительным, но совегшенно добговольным.

— Этого не может быть! — горячо возразил Джонни. — Вероника любит лишь одного человека — Деметрио де Сан Тельмо. Да-да, месье Бело, только его одного, и если из гордости она не простит инженера, и в порыве благодарности выйдет замуж за Вас, то будет глубоко несчастна, а этого я не потерплю! Я смогу отступиться от Вероники и смотреть на нее как на далекую, недостижимую звезду, но я не смогу смириться с тем, что она несчастна, понимая, что другой из себялюбия лишил ее счастья! Вы поняли меня?

— Вы плохо судите обо мне, месье Кастело Бганко, — сухо ответил Бело, — хотя у Вас нет на это никаких оснований! Я никогда не совегшил бы подобную подлость.

— И тем не менее!..

— Вы не пгавы. Если бы все было так, как Вы говогите, я боголся бы по-другому. В моих гуках было огужие посильнее. Я мог бы помешать вашей встгече, вашему газговору, и тем не менее, я сам пгивез ее сюда, отлично зная, что она неизбежно встгетится и поговогит с вами обоими.

— Кто знает, с какой целью Вы привезли ее сюда?

— С одной-единственной: чтобы Вегоника сама выбгала свою догогу. Если она по-пгежнему любит Сан Тельмо, я не стану мешать ей и не стану пгибегать к гъязным, ковагным уловкам, чтобы она стала моей. Но, если она упадет в мои гуки, как чудесный даг судьбы, если она снизойдет ко мне как звезда с небес, я пготяну ей гуки, потому что глупо отказываться от счастья, не пгиняв такой подагок. Человеческая дугь хуже смегтного гъеха, месье Кастело Бранко.