— Я еду туда исключительно по личному делу. Если Вам что-нибудь нужно…

— Ничего городского. Города меня не интересуют. Больше я не сунусь на их улицы, я задохнусь там. Какая польза от Вашего Рио-де Жанейро? По мне, так ничего стоящего.

* * *

Пирога, везущая Деметрио де Сан Тельмо обратно, теперь плыла по течению, и казалось, что гребцы без малейшего усилия толкали ее вперед. Лодка уверенно скользила по реке, разрезая зеленоватую воду. Казалось, она и сама знала, куда ей плыть. Владелец пироги, тот самый индеец из племени тупи, изредка задавал гребцам ритм, и широкие лопасти весел послушно погружались в воду, оставляя берега позади. Индеец украдкой поглядывал на белого человека, сидящего рядом с ним на самом дне пироги. Пассажир выглядел очень усталым, бледным и печальным, точно за три дня он прожил целый год. Деметрио рассматривал маленький кожаный чемоданчик, лежащий у него в ногах, словно невиданную драгоценность.

— Ты недолго пробыл в Порто-Нуэво, патрон… Я не думал, что так скоро увижу тебя… Я почти никогда не вижу больше тех, кто там остался. Ты быстро нашел золото, правда?

Белый человек сжал губы и не ответил. Его мысли витали далеко отсюда, да и сам он словно и не здесь был. Теперь ему предстояло бороться с течением более стремительным, чем у реки Куйабы. Быть может, ему придется сразиться с целым светом, чтобы вырвать избалованную, изнеженную аристократку из ее обычной жизни, чтобы уничтожить ее, растоптать ее душу и вновь подняться вверх по этим самым водам, везя барышню, как трофей… Но сможет ли он это сделать?.. Полно, разве не мечтал он осуществить невозможное?..

— Если ты спешишь, мы можем грести всю ночь. Люди полны сил…

— Да, я тороплюсь… Я заплачу тебе вдвойне, если завтра мы будем в Куйабе.

— На рассвете я заменю гребцов, и мы поплывем дальше, разве что ты тоже захочешь отдохнуть.

— Нет. Не будем тратить время на отдых. Как бы мне хотелось оказаться уже в Рио.

— Ты направляешься туда?..

— Туда.

Вздохнув, Деметрио сомкнул веки, и, словно исполняя желание, перед его глазами возникло видение города: светлая и праздничная майская ночь — светящаяся, счастливая, живая и чувственная, словно женщина в бальном платье.

* * *

В особняке семьи Кастело Бранко — праздник, один из многих, которые дон Теодоро пожелал устроить по случаю благополучного возвращения единственного сына с чужбины. Несколько долгих лет Джонни учился, живя за границей, вдали от родного очага. Величественный особняк по-новому сиял и блестел среди залитого лунным светом парка и широких, скромно освещенных террас.

— Где Джонни?..

— Танцует с Вероникой. Где же ему еще быть, тетечка?

— Но с тобой он тоже танцевал, душечка моя.

— Два танца… в самом начале. Тогда все молодые люди увивались вокруг Вероники и не давали ему даже подойти к ней.

— Джонни обязательно вернется, голубка моя… Не думаю, чтобы Вероника очень нравилась моему сыну и так сильно интересовала его.

— Напротив. Говорят, что чем больше парней ухаживают за девушкой, тем интересней.

— Это все глупости. Здравомыслящий мужчина всегда предпочитает порядочную и скромную женщину.

Застекленная ротонда, расположенная между залой и террасой, была одним из излюбленных местечек Вирхинии и доньи Сары. Отсюда они рассматривали кружащиеся в вальсе пары, а также видели тех, кто удалился от шума и спустился по широким ступеням парадной лестницы на засыпанные песком дорожки парка, ища у природы поддержки для слов любви, слетающих с губ.

Но интересующей их пары нет ни в салоне, ни на террасе…

— Я должна проследить, что подают на ужин. Карточки я разложила, указав, где чье место, твое — рядом с Джонни…

— Но Джонни это не понравится.

— Он будет в восторге. Я знаю, как делаются такие дела. Ты пойдешь со мной?..

— Лучше я останусь здесь, тетечка…

— Но, если ты будешь прятаться здесь, тебя не пригласят танцевать, и ты не сможешь развлечься.

— Я потанцую позже, когда Джонни захочет пригласить меня.

— Вот увидишь, он не задержится надолго. До скорой встречи, малышка моя…

Прежде чем уйти, Донья Сара погладила Вирхинию по голове, словно маленького ребенка. Как только Вирхиния осталась одна, выражение ее лица мгновенно изменилось: глаза странно вспыхнули, словно в них схлестнулись молнии. Толкнув боковую дверь застекленной ротонды, Вирхиния стремительным и легким шагом вышла на террасу и спустилась в сад.

* * *

— Может, вернемся в дом, Джонни?

— Конечно, если ты так хочешь, но ночь так восхитительна. Тебе не кажется, что в доме жарко?..

— Немножко… Однако, начнет играть музыка, и нас станут искать.

— Следующий танец принадлежит мне, и, если ты не возражаешь, я предпочитаю пропустить его и провести время здесь, в этом чудесном уголке парка, куда не доносятся ни взгляды, ни пересуды, и где даже музыка кажется более приятной.

— Ты такой романтик.

— Чаще ты говоришь, что я такой психолог. Хотел бы я им быть, чтобы разгадать тебя… О чем ты думаешь, пребывая в мечтах?..

— Единственное, о чем я думаю, так это о том, что мы должны вернуться в зал. Тетя Сара недосчитается меня, когда распорядится подавать ужин. Ей захочется иметь рядом кого-нибудь, на кого она свалит вину, если что-нибудь пойдет не так.

— Полагаю, для этого достаточно будет дворецкого и экономки.

— Помолчи минутку, пожалуйста… Кажется, кто-то идет.

— Да, это — Вирхиния.

— Простите за то, что прервала вас. Я битый час искала тебя, Вероника, по поручению тети Сары… Тебе известно, что сейчас она обеспокоена тем, что вы не заботитесь о гостях, когда в доме праздник.

— Я считаю, что Вероника не единственная, на кого возложена обязанность заботиться о гостях — в доме есть и другие: ты, мои родители…

— Не хватает тебя, потому что праздник устроили в твою честь, и Вероники, за которой бегает большинство парней…

— Вирхиния!.. — возмутилась Вероника.

— Но это — правда. И тебе это нравилось…

— Что ты имеешь в виду?..

— Если ты не хочешь, чтобы я сказала это перед Джонни…

— Ты можешь говорить это перед кем пожелаешь.

— Тебе не стоит сердиться и делать такое лицо. Я тоже искала тебя не ради своего удовольствия, а чтобы предупредить, что тетя Сара продолжает злиться. Тетя сказала, что уже пора подавать ужин, а она не может доверить это только слугам, ведь мажордом — это просто несчастье, а за экономкой нужно следить. Если ты не соблаговолишь пойти туда сейчас… Вернувшись, я расскажу все тете Саре…

— Не нужно ничего говорить. Я немедленно пойду в столовую. С твоего позволения, Джонни…

Вероника ушла так быстро, что Джонни даже не удалось ее остановить. Смутившись, мгновение он нерешительно поколебался и, наконец, направился следом за Вероникой. Вирхиния, встав на пути, с легкой улыбкой прижалась к груди Джонни и крепко обняла его обеими руками…

— Подожди, не уходи… В столовой ты не нужен.

— Но, очевидно, нужен в зале. По твоим словам, гости в одиночестве, и, вдобавок, праздник в мою честь, так что мне крайне необходимо быть с ними. Разве не так, Вирхиния?

— Ты рассердился?

— Мне думается, что ты и мама иногда путаете роль Вероники в этом доме.

— Я?.. О чем ты говоришь, Джонни?.. Что такого я делаю?..

— Почти ничего. Но Веронике живется не сладко, ей грустно, потому что вы ее преследуете…

— Джонни!.. Как ты можешь говорить подобные вещи?.. Вероника всеми любима.

— Думаю, что всё как раз наоборот.

— Ну что ты, все любят ее в сотню раз сильнее, чем меня… даже слуги.

— И в самом деле… я заметил, что слуги любят и уважают ее, как никого другого… С чего бы это.

— И дядя Теодоро ее боготворит.

— Однако я считаю, что отец беспристрастен.

— Даже слишком беспристрастен. По мне, так меня он вовсе не любит, ни капельки.

— Ты заблуждаешься, Вирхиния.

— Так же, как и ты меня не любишь.

— С чего ты это взяла?..

— Просто нужно видеть, как ты смотришь на меня сейчас, каким тоном разговариваешь. Ты сказал, что я виновата в том, что с Вероникой обращаются не так, как тебе хотелось бы.

— Этого я не говорил. Я сказал, что ты со своей избалованностью и мама с ее чрезмерной нежностью к тебе…

— Боже мой!.. Тебе кажется, что тетя Сара слишком любит меня? Тебя огорчает, что она жалеет меня? Что хочет меня защитить, потому что видит, как я ничтожна и одинока?..

— Ты не одинока и не ничтожна, Вирхиния. Ты живешь у себя дома, где все тебя любят, и я тоже. За эти шесть недель после моего возвращения я заметил, что мама потакает тебе во всем, исполняет любой твой каприз, зато она сурова и несправедлива с Вероникой… Именно об этом я и говорил.

— Тетя Сара отлично знает, что представляет из себя Вероника… А ты слишком заблуждаешься на ее счет, да и дядя Теодоро тоже…

— Что такое ты несешь, Вирхиния?..

— Ничего.

— Да уж, совсем ничего. Однако кое-что ты все-таки сказала, и при том нечто весьма щекотливое. Эти твои слова кажутся намеком… ты в чем-то обвиняешь Веронику. Это очевидно…

— Вовсе нет.

— Да, и тебе зачем-то это нужно.

— Джонни… ты очень плохой.

— Не знаю, плохой ли я, хороший ли, но ты сказала кое-что, и должна объясниться. Ты заявила, что мы с отцом не знаем Веронику, и поэтому ценим ее…

— Я не говорила этого, Джонни… Ты неправильно меня понял. Клянусь тебе, я не хотела сказать о Веронике ничего плохого, но меня приводит в бешенство, что ты так ее любишь…

— Вирхиния, о чем ты?

— Ни о чем. Ты одержим ею. Ты ослеплен, ну так и оставайся слепым.