Вообще-то, сам Лев Иванович эту, так сказать, ближнюю запредельность «встраивал» в четырёхмерный пространственно-временной континуум, дополняя его пятой координатой. Конечно, как инженер, Окаёмов прекрасно понимал, что с точки зрения физики подобные построения не выдерживают никакой критики. Однако, как астропсихолог, сплошь и рядом имеющий дело с иррациональным и бессознательным, эту свою гипотезу считал очень даже удачной: ибо, по мнению Льва Ивановича, и сам феномен сознания, и, особенно, все извивы, все пропасти и вершины человеческого духа для своего размещения настоятельно требовали дополнительных измерений. И — многих!

Сон, приснившийся Окаёмову, не оставлял никаких сомнений: в высшие сферы его сознание не смогло проникнуть — задержалось в пределах пятой координаты. И более: в самом её «начале» — в царстве животной похоти, людского безумия и псевдорелигиозных истин:

«Жена да убоится мужа своего, — и Лев Иванович по-звериному грубо набрасывается на Машу. Уминает её ладонями, утаптывает ступнями — словно бы вплющивает в полосатый матрас. К вящему удовольствию помогающего ему и комментирующего отца Никодима: — Сподобилась, жено, радуйся! Грех, грех из тебя изымает муж! Аще плоть твоя не умучится — то сниидет душа во ад!»

А сплющиваемая таким манером Мария Сергеевна будто бы и довольна — можно! Если в муках — то можно! Отдаться нечистой страсти, ответить на истязающие ласки мужа — если в муках, то можно всё!

«В муках ты родишь, — сказал Иегова Еве. — В муках ты обязана зачинать», — не говорят, но подразумевают отцы никодимы, обводя вокруг аналоя человеческих дочерей. И уминаемая, корчащаяся то ли от боли, то ли от сладострастия Машенька постепенно воспламеняется: если в муках — то нет греха!

Проснувшись, Лев Иванович прежде всего чертыхнулся: «Однако, чёрт побери, ни хрена себе! Надо же — такому привидеться?!» Затем посмотрел на часы — без двадцати одиннадцать — встал, умылся, почистил вставные челюсти и, озубив рот, собрался позавтракать, но передумал: рано. Где-нибудь — через час. А пока — кофе. И, разумеется, сигарета.

Мелкими глотками попивая ароматную тёмно-коричневую жидкость и в промежутках между порциями живительной влаги затягиваясь едким дымом дукатской «Примы», Лев Иванович попробовал сосредоточиться на гороскопе Андрея, чью натальную карту он запомнил уже наизусть, но свежеприснившийся сон мешал — мысли Окаёмова потекли двумя, время от времени сливающимися ручьями:

«Если отбросить такую явную экзотику, как «монах», «революционер», «сутенёр», «шпион», отравитель» и усомниться в «финансисте» — есть ли призвание? «капитане субмарины» — есть ли желание? «дипломате» — есть ли необходимые связи? «священнике» — а вдруг, не дай Бог, уподобится отцу Никодиму?! — то для Андрея очерчивался широкий круг весьма разнообразных профессий: от преподавателя истории до врача-психиатра.

Очерчиваться-то очерчивался — ну и что? Он Елене Викторовне так и назовёт полтора, два десятка профессий, в которых, исходя из астрологических показателей, её юный любовник может достичь успеха? Если бы маме — другое дело! (Конечно, умной маме. Ибо глупая — всё всегда знает сама!) У мамы есть время, дабы присмотреться к своему дитяти. Что её сына хотя бы чуть-чуть притягивает, к чему — пусть даже слегка — влечёт? А вот у госпожи Караваевой — увы! Времени катастрофически не хватает. Определиться ей требуется максимум за неделю. Определиться — да…

…а для карьеры священника — Медиум Цели в Стрельце и его управитель Юпитер в девятом доме — у Андрюшеньки Каймакова, надо сказать, превосходные данные… вот именно — для карьеры! Когда — ни с кем и ни с чем не считаясь! Ведь управляющая шестым («заведующим», в частности, профессией) домом Луна сильно поражена: находится в знаке «изгнания», в квадратурах к Марсу и Сатурну. Да тут такой может получиться «пастырь» — мрак! Который так и туда заведёт своё «стадо» — отцу Никодиму, как говорится, нечего делать! А ведь тоже — не агнец! Не зря же приснился в столь непотребном виде! Лохматый, обезьяноподобный — сатир сатиром! И что Машеньку, прежде чем заниматься с нею любовью, необходимо умучить едва ли не до смерти — не случайно он бормотал в этом мерзком сне! Бормотал, помогая Окаёмову по-скотски насиловать собственную жену! Дабы она могла испытывать оргазм, лишь до судорог убоявшись мужа!

Да! Самое начало пятой координаты! Там, где она «вливается» в наше удручающе бездуховное «четырёхмерье»! Где ум, воля, чувства с лёгкостью могут сорваться куда угодно: хоть в «третичные века гигантских травоядных», хоть в ленинско-сталинско-гитлеровские лагеря смерти, хоть в ужасающую «вечную жизнь» отца Никодима — то есть, «по ту сторону добра и зла». Где жертва всегда виновна — палач неизменно прав.

И что же? Андрюшеньке Каймакову водить стада по этому, выжженному ненавистью, плоскому «пятимерью»? Ибо — при его гороскопе — очень вероятно, что иного пути он не увидит, А вдруг — увидит? Что — при сильном двенадцатом доме — тоже не исключено! И более — можно ли поручиться, что не в пастырстве истинное призвание Андрея? Он, Окаёмов, кто он такой, чтобы пытаться загородить мальчику одну из предназначенных для него дорог? И — очень возможно! — главную? А — скажем — врачом-психиатром? Ведь и на этой стезе Андрей может принести вреда не меньше, чем, став священнослужителем! Если — не больше! Что опаснее: «пасти» здоровые души или «спасать» больные — сразу ведь и не скажешь!

Вконец запутавшись в им же самим измысленных сложностях, Лев Иванович ополоснул чашку и вышел на балкон — его, раскалившейся едва ли не до кипения, голове будет очень невредно проветриться.

«Шпионом, попом, дипломатом, врачом, учителем? — а ведь Елене Викторовне в первую очередь надо совсем не это! Брать Андрея на содержание, «выкрав» из-под маминого крыла, или, убоявшись ответственности, смириться с потерей возлюбленного — вот что в ближайшие два, три дня требуется решить ошалевшей от страсти «львице»!»

Вообще-то Окаёмову, как астрологу, часто приходилось давать советы честолюбивым мамам относительно возможной карьеры их сыновей и дочек. (Что ему не особенно нравилось — ведь, выбирая карьеру, в значительной степени выбираешь судьбу. А гадания о возможной судьбе Лев Иванович считал далеко не безвредным занятием: ибо, предсказывая, неизбежно навязываешь.) Однако профессия обязывала — и Окаёмов такие советы давал… Разумеется, очень осторожно, учитывая и то, и это, намечая как можно более широкое поле деятельности, подчёркивая, что главное — склонности самого дитяти… К сожалению, в случае с госпожой Караваевой — единственном в своём роде случае! — у Льва Ивановича не оставалось подобной лазейки. Дашь неверный совет, почти наверняка исковеркаешь будущее Андрея. А уклониться? Как во вчерашнем разговоре с Еленой Викторовной? Да, но сегодня — не вчера! Сегодня необходимо решать. Или признаваться в своём бессилии, или, «поступившись принципами», давать очень обязывающий совет… А тут ещё Машенька… Несостоявшийся разговор с женой — а в кои-то веки попробовав пошутить, она наверняка хотела поговорить о чём-то серьёзном — оптимизма Окаёмову явно не добавлял.

Вышедшее из-за угла дома слепящее предполуденное солнце прогнало Льва Ивановича с балкона, заодно напомнив ему, что до визита госпожи Караваевой остаётся всё меньше времени — больше уже нельзя тянуть с решением. К тому же, вернувшись в комнату и посмотрев на часы, — ровно двенадцать — Лев Иванович спохватился: чёрт! Запутавшись в проблемах Елены Викторовны, он напрочь забыл позвонить в контору! Вообще-то, не связавшись с ним, Ниночка не должна присылать Незнакомок — на сей счёт существовала чёткая договорённость — но! Это же Ниночка! Которая железно помнит в каком магазинчике год назад она покупала пудру или помаду нужного оттенка, но запросто может забыть «какое у нас нынче тысячелетье на дворе»! А уж перегружать свою прелестную головку всякой, будто бы входящей в её рабочие обязанности, «тоской зелёной» — это, извините, не для неё: домашней любимицы, очаровательной двадцатидвухлетней москвички! Об этом пусть всякая «лимита» печётся! Из разных Богом забытых тьмутараканей хлынувшая в Первопрестольную!

Созвонившись и предупредив секретаршу, Окаёмов — в надежде то ли на внезапное озарение, то ли на элементарное «авось» — не спеша позавтракал и, закурив трубку, тупо уставился на разложенные по всему письменному столу карты Елены Викторовны и Андрея: вдруг да — в сопоставлении? Ведь ему же, в конце концов, в первую очередь надо понять не кем быть этому юноше, а что ему может дать госпожа Караваева! Если она всё-таки «выцарапает» его у мамы-Люды…

Да, разумеется, чтобы понять это, не худо было бы разобраться в склонностях, влечениях и талантах Андрея, но… чёрт побери! Не за один же день? И даже — не за два, три… А со временем у Елены Викторовны действительно — кот наплакал… И?.. И озарение таки пришло! Причём, вовсе не астрологическое! Да даже и как психологу Окаёмову нечем было похвастаться в найденном ответе: вдохновила его отнюдь не высокая мудрость Ганнушкина или Кандинского! Нет, чисто житейское соображение: да когда это и какая мама откажется вновь принять под своё крылышко возвратившегося к ней блудного сыночка? Будь она хоть четырежды стервой!

И далее — по порядку — потянулось, примерно, следующее: а госпожа Караваева? Не съест же она Андрея? Ах, «искусит»? Лишит «невинности»? Так ведь уже лишила! Если вообще — она. Молодёжь нынче шустрая, и предполагать, будто Андрей до шестнадцати лет оставался девственником… конечно, не исключено, но… что за вздор! Вполне достойный отца Никодима! Отчасти — и всей нашей церкви: склонной половую жизнь — как таковую, саму по себе — считать изначально греховной, нечистой, низкой, которую только обряд венчания делает мало-мальски терпимой в её (церкви) глазах. Как же — «непорочное зачатие»! А у всех остальных, стало быть, — порочно? Преступно? Заслуживает осуждения? Если вообще — не казни?