С затуманенными и горящими от слез глазами она села, сложив ноги под одеялом.

Пришла пора.

Подняв кольцо, она поцеловала его, затем подняла подбородок, снимая цепочку. Встала с постели и прошла к комоду, подхватив маленькую деревянную коробку из-под сигар, принадлежавшую Йену. Он не курил сигар, но ему нравилось собирать коробки. После его смерти она отдала коробки его семье, все, за исключением этой одной. Открыв ее, она положила внутрь и кольцо, и цепочку и закрыла крышку.

Пришла пора.

* * *

Странная коробка появилась на ступенях ее дома следующим днем, когда она вернулась со смены в «Прадин».

— Что за?..

Рози подхватила средних размеров коробку. Она не была слишком тяжелой. Ее имя была выведено довольно элегантным почерком на белой этикетке службы доставки. Там не было адреса: ни ее, ни адреса для возврата посылки. Кто-то определенно оставил тут эту коробку.

Нахмурившись, она отперла дверь и шагнула в квартиру. Толкнула дверь, закрывая, затем поставила коробку на стол. Бросила сумку на диван и прошла на кухню, включив свет. Маслянисто-мягкое свечение наполнило большую комнату, когда она достала из ящика старый нож для стейков. Канцелярский резак сработал бы лучше, но канцелярские ножи немного пугали ее. Это было целое лезвие, ломавшееся, когда она вскрывала что-нибудь.

Рози передернуло.

Она вонзила нож для стейка в скотч на коробке, разрезая его надвое. Ее поприветствовал древесный, почти сладкий запах. Она узнала его тут же. Сандаловое дерево.

Вкуснятина. Дальше все скрывала коричневая бумага. Она хотела разорвать ее на части, но в центре нее была свернута маленькая белая карточка.

Отбросив с лица локон, она потянулась в коробку и вынула карту, отложив ее в сторону. Она потянулась к коричневой бумаге и развернула ее.

— Божечки-кошечки, — задохнулась она.

Коричневая бумага выскользнула из рук, спикировав на потертые деревянные полы и приземлившись с сухим шелестом.

Внутри коробки лежал самый потрясающий образец резьбы по дереву, который она когда-либо видела, но это была не просто резная деревянная доска. Это было сандаловое дерево, а она знала, какое оно безумно дорогое. Там были круглые и цилиндрические бусины, разделенные более мелкими овальными.

Потрясенная, она потянулась и подхватила прекрасные, коричневатые бусины, и глаза ее распахивались все шире, пока дерево нежно постукивало друг о друга.

Это была занавеска из бусин.

Занавеска из бусин, которая, наверное, кроме шуток, стоила больше, чем ее «тойота королла». Дрожь пробежала по рукам, пока она с открытым ртом смотрела на занавеску. Ей казалось, что сейчас ее челюсть упадет на пол.

Взгляд упал на карточку на столе.

С сердцем, стучащим где-то в горле, она схватила ее и, открывая, едва не порвала. Там было лишь одно предложение. И никакого имени.

«Решил, что так будет лучше».

Медленно она повернулась к старым занавескам из Волмарта, отделявшим ее спальню от жилой зоны, совмещенной с кухней.

Ее пальцы сомкнулись вокруг круглых бусин, когда она прошептала: «Девлин».

В дверь постучали.

Сжав карточку в руке, она не позволила себе слишком сильно надеяться, когда бросилась к двери и распахнула ее настежь.

Девлин де Винсент стоял перед ней, его волосы не были уложены, как обычно, а на подбородке виднелась трехдневная щетина. И она ему шла, очень шла.

Но в нем было что-то гораздо более шокирующее, когда он стоял там, в дверях, с этими глазами цвета морской волны, глядящими на нее с надеждой, голодом и чем-то гораздо более сильным.

— На тебе джинсы, — пробормотала она.

— Что?

Карточка врезалась в ее ладонь.

— На тебе джинсы.

— Да, — ответил он, и взгляд его наполнился замешательством. — Это джинсы.

— Вау, — пробормотала она. — Я не думала, что у тебя есть джинсы. Серьезно.

Он дернул уголком губ.

— И это все, что ты можешь мне сказать?

— Нет. — Метнувшись вперед, она стукнула его в грудь. Несильно. Это был, скорее, нежный, любящий шлепок. — Где ты был? Я так боялась, что ты не вернешься. И все…

Девлин шагнул внутрь, и, прежде чем она успела сказать еще хоть слово, его губы накрыли ее, и он целовал ее, и она отвечала ему. Его губы двигались, смывая все, что она хотела высказать ему. Девлин целовал ее словно человек, заявляющий свое право. Словно тот, у кого никогда раньше не было такой роскоши.

Когда он оторвался от нее, дверь за ними уже как-то закрылась.

— Тебе понравились занавески?

Она все еще держала карточку в руке, другой рукой вцепившись в его рубашку. Опустив голову ему на грудь, она сглотнула слезы.

— Да. С ними стало лучше.

— Идеально.

Прерывисто вздохнув, она отстранилась, но не слишком далеко, потому что рука, обхватывавшая ее затылок, скользнула ей на шею.

— Где оно? — Он вглядывался в ее лицо. — Цепочка? Кольцо?

— О. Пришла пора.

Он вскинул брови.

Она сжала его рубашку в кулак.

— Я думала… я боялась, что ты не вернешься.

— Я сказал же, что вернусь. — Он обхватил ладонью ее щеку. — Кроме того, я был обязан. Мне так и не удалось рассказать тебе вторую часть проклятия де Винсентов.

Она рассмеялась, и его лицо расплылось перед глазами.

— Да, не удалось.

Он провел большим пальцем по ее подбородку.

— Наша прапрабабка сказала, что когда мужчины де Винсентов влюбляются, они влюбляются быстро и сильно, без причин и промедлений.

— Правда? — прошептала она.

— Правда. — Он ткнулся лбом в ее лоб. — Я не верил в это.

— Очевидно.

— Но все изменилось. Я повстречался с тобой, — сказал Девлин. — И теперь я верю в это.

Рози улыбнулась.

— Полагаю, это хорошо.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя. — Она скользнула ладонью по его щеке, громко вздохнув. — Я люблю тебя, Девлин де Винсент, так что хорошо, что ты проклят, не так ли?

— Да, — его руки обхватили ее, — хорошо.

Эпилог

Дев забывался.

Он забывался всякий раз, как был с Рози, и каждый раз он находил спрятанную часть себя. И этот раз был точно таким же, даже несмотря на то, что накануне вечером ее отец напоил их достаточным количеством алкоголя и накормил пралине, и они с Рози были переполнены сахаром и спиртом так, что любое движение казалось неразумным. Когда они рухнули в ее постель, он ворчал о проклятых светящихся в темноте звездах, и его пьяные проклятия казались ей самой забавной вещью на свете. В путанице рук и ног они вырубились вместе, споря о том, будут ли звезды украшать потолок спальни в доме, который они строили вдвоем. Еще они обсуждали ДСП, и Дев уже смирился с тем, что в его доме будут висеть занавески из бусин.

Сейчас их руки и ноги были сплетены совсем иначе.

Дев двигался над ней и в ней, обхватив одной рукой ее голову, другой — ниже, сжав бедро, пока он глубже погружался в нее. Ее ноги так нежно обвились вокруг его талии, притягивая его сильнее. Она поднималась, встречая каждое его погружение. Страсть пропитала их кожу, пропитала их мышцы и кости, и он хотел большего.

Он всегда хотел большего и всегда был готов для нее… всегда готов был сорвать с себя все, обнажив и тело, и душу в ее теплых, гостеприимных объятиях. Он никак не мог насытиться вкусом ее губ или ее соленой кожей. Он никак не мог насытиться Рози и ее светящимися в темноте звездами, ее расследованиями, о которых он теперь знал слишком много, и ее проклятыми занавесками из бусин.

Каждое мгновение с Рози было словно революцией души. И кто бы мог подумать, что он станет так чертовски поэтичен?

Он хохотнул, проводя спинкой носа по элегантному изгибу ее шеи.

— Над чем смеешься? — спросила она, скатываясь руками по его спине, проводя пальцами по веревочным линиям шрамов с нежностью, которая едва не убивала его всякий раз.

— Просто… — Он поднял голову и пристально посмотрел на нее, его движения замедлились, когда он погрузился достаточно глубоко, чтобы заставить ее задохнуться. — Просто подумал, что мы, должно быть, потеем сахаром и алкоголем.

— Правда. — Она захихикала.

— И я также думал, что ты… ты — революция моей души, — признался он, прижимаясь бедрами к ее бедрам и чувствуя себя немного глупо из-за того, что сказал это вслух, но теперь между ними не было никаких секретов. Совсем никаких.

Широкая, красивая улыбка тронула уголки ее губ, а взгляд наполнился удивлением.

— Ты… ты правда подумал так?

— Я это знаю.

Подняв голову, она обхватила ладонью его шею и поцеловала его… поцеловала его так, что он едва не кончил.

— Я люблю тебя, Девлин.

Он застонал, когда эти слова прокатились вдоль его спины… и потерял всякое подобие контроля. А Рози знала, что так и будет, потому что так случалось всякий раз, когда она говорила это. Он притянул ее к себе, входя в нее снова и снова. Его губы находили и требовали ее губ, и, когда она напряглась и сжалась вокруг него, сдержаться уже было невозможно. Он погрузился в эти мгновения блаженства, и когда его сердце застучало тише, а их тела замерли, и вырывались лишь тяжелые, полные вздохи, он понял, что его не пугает эта власть ее любви над ним.

Вовсе не пугает.

Кто знает, сколько прошло времени, прежде чем он скатился с нее. Он остался рядом, обхватив ее рукой за талию и притянув к себе так, что ее щека лежала у него на груди.