Дженнифер Арментроут - Лунный свет

— Я знаю, что ты через многое прошел, Люциан. Знаю, что тебе нужно время, чтобы справиться с этим, но отталкивая меня…

— Я не отталкиваю тебя, Джулия. — Он сжал кулаки. — Я кончаю с этим.

Она открыла рот, но целую вечность не могла сказать и слова. Внутри что-то сломалось, словно сухой прутик.

— Я…

— Ричард и Ливи упаковали твои вещи. Они уже погружены, — сказал он, заставив ее замолчать. — Ты можешь не спешить. Когда будешь готова, Ричард отвезет тебя на ночь в один из отелей у аэропорта.

Глядя на него, Джулия отступила на шаг. Горький комок подкатывал к горлу. Слова вырвались наружу прежде, чем она успела остановить их, но как только она их сказала, то поняла, что это правда.

— Я люблю тебя, Люциан. Я влюбилась в тебя.

Его спина напряглась, он выпрямился, но ничего не сказал.

Слезы застили глаза. Она посмотрела в сторону. Ее взгляд упал на постель, туда, где они занимались любовью всего несколько часов назад. Теперь казалось, что это было в прошлой жизни, и он со всем покончил.

Гкев колючей проволокой сжимал ее сердце и рассекал внутренности.

— Ты не можешь даже смотреть на меня, когда говоришь это?

Ничего.

Никакой реакции.

Гнев выплеснулся, словно извержение вулкана.

— Посмотри на меня! — кричала она. — Посмотри на меня и скажи, что хочешь, чтобы я уехала!

Повисла тишина, потом Люциан медленно повернулся. Его прекрасные глаза встретили ее взгляд.

— Ты должна взять деньги и уехать.

— Ты так не думаешь.

Он стиснул зубы.

— Тебе не место здесь, Джулия.

Она шагнула назад, будто от удара в лицо. Ее рука метнулась к губам. На глаза навернулись слезы. Губы задрожали под ладонью, когда гнев и горе разорвали ее на части. Она хотела излить свою злость на него, но знала, что если останется тут еще на секунду, та испарится.

Крик даст дорогу новым слезам.

Он просто разбил ее сердце. Она знала, что едва ли оправится от этого когда-либо, но он не разрушит ее гордость. Она не собиралась стоять перед ним и умолять его после того, что он сказал.

Джулия сделала то, о чем он просил.

Она оставила его.

Люциан понятия не имел, сколько времени прошло с той секунды, как Джулия вышла из комнаты. Он не мог забыть выражение ее лица, она смотрела так, будто ее предали. Стоило ему моргнуть, и перед ним вставал ее образ. Если он открывал глаза, то видел ее бледное серьезное лицо и синяки, выступившие под глазами. Он видел в ее глазах слезы.

В неровном стуке его сердца эхом отдавались ее горечь и гнев. Он хотел, чтобы она злилась, так справиться с этим было проще.

Он не хотел говорить ей, чтобы она ушла.

Он должен был сказать ей это.

Люциан знал, что поступил правильно. Это не было решение, подкрепленное виски, хотя в эту ночь он выпил, наверное, столько, сколько никогда прежде. Хотя разум его не верил в проклятие, в конце концов это было не важно. Он не подходил ей. Ни он, ни эта обреченная семья. Проклятие может быть чушью собачьей или реальным фактом — это не имело значения, он и его семья уничтожили бы ее.

На их руках была кровь.

И поскольку он действительно любил ее, то знал, что она заслуживает лучшего, чем то, что он мог ей предложить.

Он был отравлен.

Точно так же, как был отравлен его отец. Господи, этот человек был его отцом.

Желчь комом встала в горле.

Как в тумане, Люциан увидел, что стоит в ее комнате. Он даже не помнил, как пришел сюда. Постель была заправлена, и все вещи Джулии, которые оживляли эту комнату, исчезли.

Теперь это просто еще одно помещение, которое скоро закроют и забудут. Еще одно холодное место, где могла бы вырасти любовь, но иссохла, заболела и завяла.

Люциан закрыл глаза и покачнулся, коснувшись стены голой спиной. Ладонями он тер глаза. Горло жгло. Он все еще слышал ее, чувствовал ее тепло и мягкость под собой. Не важно, сколько пройдет времени, он не сможет избавиться от этого.

Он даже не хотел пытаться.

— Твою мать, — выдохнул он, опустив руки. Откинув голову, он оглядел комнату. Что-то в изголовье постели привлекло его внимание. Подойдя к сложенным подушкам, он тихо выругался и схватил тонкий кусок бумаги, который разлетелся на части.

Это был чек.

Чек с бонусом, который он обещал ей, чтобы она осталась.

Достаточно денег, чтобы гарантировать ей безбедное будущее.

Она разорвала его.

Все было неправильно.

Солнцезащитные очки скрывали глаза Джулии, когда она сидела на заднем сиденье машины, в которой Ричард вез ее в аэропорт. Деревья и здания мелькали вдалеке, как в тумане.

Джулия чувствовала себя… оцепеневшей. Как будто все ее тело, внутри и снаружи, было обколото ледокаином. Она даже не помнила, как складывала свою одежду и где ее встретил шофер. Джулия не теряла времени. Она должна уйти оттуда, пока не сломалась окончательно. Девушка едва помнила, как обняла на прощание Ливи. Женщина что-то говорила ей, но Джулия не слышала.

Все, что она помнила, как Люциан говорил ей уходить.

Она могла думать лишь о том, как болит сердце, и о злости, которая заставила ее порвать чек и оставить обрывки на постели. Однажды она, может быть, пожалеет об этом, но она не могла взять эти деньги. Чувствовала, что это будет неправильно и порочно. Эти деньги были предлогом, чтобы оставить ее там, а теперь их использовали, чтобы отослать ее прочь.

Все это так неправильно.

Боль резанула ее, заставив резко втянуть воздух, пока она слепо смотрела в окно.

Тебе не место здесь.

Никакие другие четыре слова не могли ранить сильнее.

Она любила Люциана. Это было таким же безумием, как начинать с ним отношения, но она любила его. Это пугало с той минуты, как она поняла, что у нее рождаются чувства к нему. Она знала, что это рискованно. Их жизни совсем не были похожи, и она боролась со страхом, что никогда не впишется в его окружение, но доверяла ему. Верила, что он никогда не заставит ее почувствовать себя чужой. В конце концов, неважно, сколько людей отвернутся от нее, заставив почувствовать себя простушкой в модном платье. Пока он был рядом с ней, все это ее вовсе не заботило.

Она зажмурилась, борясь с новым потоком слез. Оцепенение спадало, случившееся начало доходить до нее.

Они ехали в машине около сорока минут, всего половина пути до аэропорта, а она еще даже не начала разбираться со всем, что случилось с ней за последние двадцать четыре часа.

И она знала, что Люциан тоже еще не начал.

Проклятые слезы прорвались на волю, заструившись по щекам.

Как она будет жить после этого? Как будет жить он?

Ее пронзила дрожь. Она уезжала. Она делала то, что велел Люциан, но это казалось неправильным. Не потому что это причиняло боль, но потому, что ей казалось, будто она предательница.

И хотя он велел ей уехать, это она предала его, сдавшись.

Правильно ли она поступила?

— Мисс Хьюз, могу я кое-что сказать?

Звук голоса Ричарда вырвал ее из потока мыслей. Она отвела взгляд от окна и посмотрела вперед. Он молчал все это время. Если и говорил что-то, она его не слышала.

Она закашлялась.

— Конечно.

— Я не знаю, что вам сказал Люциан, но в детстве он был козлом отпущения. — Ричард взглянул на нее в зеркало заднего вида. — Для его братьев и сестры… особенно для сестры. Он вставал между Лоуренсом и Мадлен. Он дрался за нее.

Вытерев слезы с лица, она судорожно вздохнула.

— Он… — Она замолкла, покачав головой. — Он говорил о чем-то таком.

— Он говорил вам, что его братья защищали его? Это была бы ложь. Они защищали его по большей части, но не так, как он их. Вы не знаете, на что он способен ради семьи. Даже если думаете, что знаете.

Джулия опустила руки на колени, впившись ногтями в ладони. Она знала, что он делал для братьев что-то, что могло отпугнуть ее, но понимала и то, что он шел на это из преданности и яростной жажды защитить семью. Но, может, было что-то еще?

С Люцианом — с братьями де Винсент — всегда было что-то еще.

Это было неправильно.

Какая-то уверенность зрела в ней. Она сжимала и разжимала кулаки.

Ричард снова бросил взгляд в зеркало заднего вида.

— За него никто никогда не боролся так, как он боролся за других.

Она резко втянула воздух.

— Я должен спросить. Вы собираетесь бороться за него, Джулия?

Люциан стоял перед закрытой дверью. Никогда в жизни он не входил в эту комнату. Ни ребенком. Ни взрослым. Но теперь он стоял перед дверью в спальню отца, перед дверью в комнату, в которой никогда не спала его мать.

Он не знал, почему пришел сюда, но выйдя из комнаты Джулии, обнаружил себя тут. Люциан потянулся к ручке. Незапертая дверь открылась, и на него повеяло холодным воздухом, когда он вошел внутрь.

Комната была пустой, и это не имело отношения к смерти его отца. Никто еще не начал упаковывать весь его хлам. Просто таков был отец, его настоящий, будь он проклят, отец не видел необходимости в ненужных, несущественных вещах. Он был скуп до мозга костей, скуп на внимание и любовь.

Люциан стоял перед кроватью, единственной кроватью, на которой не было деревянной отделки Гейба. Она была заправлена, подушки лежали в изголовье. Справа стоял комод. На стене висел телевизор. И кресло стояло в углу. Вот и все.

Чертово отсутствие жизни.

Может быть, если бы Лоуренс был лучшим отцом, Мэдди не превратилась бы в то, во что превратилась. Может, если бы отец вел себя так, как будто ему есть до них дело, она бы не кончила так.