— Ты мне одно скажи — про Ванинский порт ты откуда песню знаешь?

— А я знаю? — Левка лениво открыл один глаз.

— Ну пел же!

Да чего он только в этот вечер не пел. В ход шло все — и эстрада, и шансон, и народные песни. На два голоса, на три, целыми компаниями. Гаврилов сошел с ума, стаскивая людей со сцены. И если писающихся от восторга дамочек было легко скинуть, то серьезных дяденек, просивших спеть про столицу Колымского края, спровадить было не так-то просто. Но больше всего проблем доставили шустрые столичные блоггеры — те нутром чуяли жареное, то на чем можно завтра взорвать инстаграм. Если успеть.

Наверное, как-нибудь потом память отдаст из своих тайников все, что происходило в эти три часа. Но сейчас Лев не помнил ничего, не знал ничего и ничего не чувствовал. Кроме того, что теплое молоко с медом и сливочным маслом мягко течет по горлу.

— У тебя котлеты никакой нет? — Левка потихоньку возвращался к жизни. К нему стал возвращаться голос. И лютый, практически волчий голод.

— Полные карманы котлет! — махнул на него рукой Гаврик. — Сейчас кликну дядьФедора, чтоб он тебе какой-нибудь бутерброд сообразил.

Спустя пять минут Лев уминал за обе щеки сэндвич с курицей, запивая его уже чаем — но тоже с медом. Ел и не знал, что где-то там, в цифровом мире, происходит революция. Рождается миф. Миф в его честь. Постятся фото и видео, пишутся посты, придумываются и раздаются хэштеги, ставятся лайки, делаются репосты. Создается легенда. И наутро он проснется знаменитым. По-настоящему.

Но он сейчас этого не знал и с аппетитом уминал сэндвич с курицей, запивая его теплым чаем.

***

— Ну все, я поехал, — Левка встал с дивана. И качнулся.

— Щас прямо, поехал. Полетел. Орел! — в голосе Гаври слышались какие-то интонации, каких раньше не было. Ну собственно, они теперь друг другу никто, Лев больше не звезда «Синей каракатицы» и Гаврилову не указ.

— Доползу как-нибудь.

— С закрытыми глазами? — хмыкнул Гаврилов. — Ты ж заснешь за рулем.

— Не засну.

— Ай, не переспоришь тебя! — махнул на него рукой Гавря. — У тебя вещи какие-нибудь есть, кроме этого гроба? — ткнул пальцем в футляр с аккордеоном. — Шмотки забирать будешь?

Лев непонимающе смотрел на секьюрити. Состояние сытости окончательно окутало его коконом отупения.

— Чего глазами хлопаешь? — буркнул Гаврилов. — Я тебя домой отвезу. Ты же едва живой, а инструмент свой и поднять-то не сможешь. Шмотки, спрашиваю, брать будешь? Или оставишь Яну на долгую память?

— Не, заберу, — Лев тряхнул головой в попытках согнать сонное оцепенение. — Нельзя ничего оставлять, если не хочешь вернуться. Я не хочу. И… спасибо.

— Давай собирать, — Гавря кинул ему пакет.

***

— Только меня не домой, — Левка щелкнул ремнем безопасности.

— Да мне один хрен, ты адрес скажи, — Гаврилов сдавал задним ходом, выруливая с парковки. — Чай не слепой и не глухой, соображаю, к кому ты «не домой» едешь.

Левка улыбнулся. Действительно, секрет — так себе. И назвал адрес.

Машина летела по пустым и уже почти предутренним улицам Москвы — впрочем, темным. Не доехал бы он сам — Левка это вдруг понял. Спасибо Гаврику, реально выручил. И в руках сил нет, и инструмент бы не дотащил. Зачем он такой едва живой Дине?

А нужен. Точно знал. Нужен любой. И ждет его любого. Улыбнулся, достал телефон.

Лев: Ждешь?

Дина: Жду.

Лев: Еду.


Убрал телефон, достал из кармана рубашки записку.

Ты самый лучший. Люблю. Жду.

— Здесь направо или налево? — Гавря притормозил перед перекрестком с мигающим желтым светофором.

— Налево вроде, — Левка, гася мечтательную улыбку, убрал записку обратно в нагрудный карман. К сердцу. Где она была с ним последние три часа. — Навигатор бы включил, — неожиданно и смачно зевнул.

— Ни хрена они не знают, эти ваши навигаторы, — пробурчал Гаврик, поворачивая налево. И тихонько забасил себе под нос: — Лежал впереди Магадан, столица Колымского края…

Голос у Гаври оказался неожиданно приятным, мелодия простенькая, он почти не врал. И под это арестантское мурлыканье Левка таки отрубился.

***

— Даже не спорь! — Гаврик вытаскивал, пыхтя, с заднего сиденья футляр с аккордеоном, пока Лев стоял и зевал, ежась на ночном ветру. — До квартиры доведу, хозяйке на руки сдам — и тогда уеду. А то, может, ты в лифте заснешь!

— Третий этаж, какой лифт?

— Чего, не пойдет на третий этаж лифт, что ли? — Гавря деловито запер машину, сунул ключи Левке в карман рубашки. — На себе, чтоль, тащить этот гроб?

— Ходит, наверное, но я всегда пешком.

Лифт на третий этаж их милостиво поднял.

— Ну вот я и на месте, — Лев протянул руку Гавре. — Спасибо за все. Правда, выручил. Телефон мой у тебя есть, не пропадай.

— Да погодь ты прощаться! — отмахнулся Гаврилов. — Иди, в дверь стукни, я бандуру твою помогу дотащить.

— Да я сам…

— Иди, говорю, в дверь стукни, — упрямо повторил Гаврилов. — Я тут в стороне постою, пока вы там… это… ну… здороваться будете. А потом имущество твое занесу — и все, исчезну.

— Ладно, — Левка не стал спорить. Мысль о том, что сейчас увидит Дину, что обнимет ее — разогнала сонный морок с сознания. И он подошёл и тихонько постучал в дверь.

Открыли ему сразу. Только за дверью стояла не Дина.

С той стороны порога прямо Левке в переносицу смотрело дуло пистолета.

Глава 15. О, как же сложно контролировать себя иногда, особенно когда за тридцать тебе.




— Я убью его!

— Да стой ты!

— Отпусти!

— Остынь, тебе говорю! — Гавря, наконец, смог отпихнуть Льва своим мощным плечом. — Девушкой лучше займись.

Лев опомнился, обернулся. И кинулся к Дине, которая судорожно отдирала с запястий скотч. И она руками с прилипшими шелестящими клейкими ошмётками обхватила его за шею.

— Не трогай его, умоляю! — зашептала сипло, сквозь хрип, ему в шею. — Не трогай, пожалуйста, не марайся!

Она дрожала и всхлипывала в его руках — и он не мог не обнимать, не прижимать. Зачем он отпустил ее сегодня?! Идиот, придурок, кретин! Пока он сам наслаждался триумфом, здесь, в этой квартире творился настоящий ужас. И Лев снова обнимал, прижимал и смотрел, как Гаврилов, прижав коленом между лопаток, связывает желтым поясом от махрового халата дрыгающемуся Разину руки за спиной.

— Все, — Гаврилов разогнулся, вытер пятерней пот со лба. Легонько пнул Разина в бок. — Полежи, охолони, сердешный.

Разин что-то промчал сквозь скотч. Гавря носком ноги отодвинул подальше пистолет, а потом сдернул с крючка полотенце и взял оружие в руки. Покрутил в разные стороны.

— Хорошая пушка какая. И состояние ухоженное.

Левка и Дина одинаковыми, все еще ошарашенными взглядами смотрели на Гаврю. А он, замотав пистолет в полотенце и положив его на открытую полку между тарелками и чайником, назидательно произнес:

— Никогда не берите в руки оружие, если не имеете внутренней готовности его применить. Иначе это оружие используют против вас же.

Так оно и вышло. На курок Разин не нажал. Может, не был морально готов в тот момент стрелять, и пистолет был лишь элементом угрозы. А может быть, не успел, не сориентировался, не хватило реакции. Потому что в ход событий стремительно ворвался Гаврилов. С «Юпитером» наперевес.

Ведь еще древние римляне — а они были умные люди, они, знаете ли, пожили — вслед за древними греками, а те тоже были не дураки и пожили еще больше — говорили: «Никогда не спорь с Юпитером, чувак». Модная швейцарская пушка оказалась бессильно против неумолимого полета аккордеона, направленного могучей рукой бывшего десантника.

— Что тут вообще было-то у вас? — задал Гаврилов очень насущный и необходимый вопрос. Отвечать на который пришлось Дине. Она все еще не преставала дрожать и жалась к Левке.

— Он пришел, — начала она медленно. — Поздно пришел, постучал. Я думала, что это ты, — сжала пальцами ткань голубой с красным рубашки. — В глазок не посмотрела, открыла, ну он и… вошел.

— Он тебе что-то сделал? — вопрос задался через ком в горле. Масштаб случившегося и не случившегося начал постепенно наползать, как грозовая туча из-за горного перевала.

— Он… он… сказал, что пришёл поговорить. Но сразу начал говорить гадости. Меня ругал, говорил, что я ломаю дело своего отца. А потом… Господи, что он говорил про маму… Такие мерзкие вещи… — Дина всхлипнула и ткнулась носом Льву в плечу.

— Слышь, ты… — Гаврилов ткнул ботинком в лежащего на полу Разина. — Ты про маму зря. Ты чего, не знаешь, что ли? Маму не трожь, мама — это святое.

— А потом он… — Дина выдохнула в попытке успокоиться. — Потом он стал как-то совсем неадекватно себя вести. И я сказала ему уйти. А он… он достал пистолет. Я… — Дина коротко и слегка истерично рассмеялась. — Я же не поверила, что это настоящий. И попыталась Игоря выпихнуть за дверь. Он меня … оттолкнул. Сильно. Я упала. А тут телефон пиликнул. Я… на пол упала, головой ударилась. Даже в глазах потемнело. Встать не успела, он меня… — Дина тяжело сглотнула. — Связал. Руки. И рот заклеил. Палец мой приложил к телефону. Разблокировал. И… — Дина крупно, судорогой вздрогнула.

Лев наклонился, заглянул ей в лицо. И обнаружил не замеченный сразу, наливающийся и сочащийся алым кровоподтёк на скуле. И уже запёкшуюся кровь в углу нижней губы.

Гаврилов снова успел его перехватить.

— Тихо-тихо, горячий кубанский парень, — Гавря крепко держал его поперек груди. — Отбить почки мы ему всегда успеем. Выдохни, Левко, очень тебя прошу. Выдохни.

— Не надо, Левушка, не марайся! — сзади его уже за руки цепляла Дина. — Ничего же не случилось страшного. Я знала, что он мне ничего не сделает. А вот когда он сказал, что ты едешь… Что он тебя дождется… Мне кажется, он меня бы не тронул. А вот тебя… тебя…