Анастасия Шерр - Лялька

Кто знает, чем они там с этим уродцем занимались. Даже если она не хотела, он мог… Нет. Об этом думать совершенно не хотелось. Она бы сказала мне. Конечно же, сказала бы. А если испугалась?

— Ром…

— Лиля, не надо вот этого всего. Я устал слушать твои отмазки. Я женюсь на тебе. Не за тем столько ждал и терпел, чтобы бросить. Но я хочу знать, что и ты готова пойти на жертвы ради меня.

Лялька занервничала, опустила взгляд, а я больше не мог понять о чём она думает. Но в следующий момент удивила, когда начала расстёгивать пуговки своей кофточки. Сглотнув, уставился на её розовый бюстгальтер и по-девичьи нежную кожу упругих грудей.

Лиля взялась за шнуровку брюк, но занервничала, запуталась и тихо выругалась. Смешная. И хорошенькая… До одурения просто.

— Тихо, не торопись. Давай помогу, — подхватив её на руки, понёс в спальню, а Лиля прильнула к моей груди так, словно искала защиты у меня от меня же.

Уложив Ляльку на кровать, принялся развязывать гребаный шнурок, но он никак не поддавался и подозреваю, это от того, что у меня дрожали руки. Когда винтовку держал не тряслись, когда товарищей раненных таскал, ни разу не дрогнули, а тут… Как пацан прыщавый, впервые увидевший женщину.

Кое-как стащил с неё штаны и, подмяв Ляльку под себя, накрыл её губы своими. Я и раньше касался её тела и каждый раз, как сумасшествие какое-то. Словно в кипяток меня окунают, так обжигает. Но сейчас всё как-то по-другому. Наверное просто раньше я ограничивал себя, заранее обозначал границу, дальше которой не заходил. А теперь я осознаю, что эта девочка моя. Целиком и полностью. Моя. И от этого рвёт крышу.

Спустился с поцелуями ниже, расстегнул застёжку лифчика и, накрыв нежно-розовый сосок губами, заурчал от удовольствия. Это стоило долгих месяцев воздержания. Чтобы сейчас ощутить этот сумасшедший кайф, от которого по телу дрожь, словно занимаюсь сексом впервые.

Приподнявшись над ней, взялся за трусики, чтобы убрать последнюю преграду к своему сокровищу, но так и замер с опущенной рукой.

Лилька плакала. Смотрела на меня и тихо рыдала, кусая губы. Раскинув руки в стороны, кажется, была готова ко всему, но вожделения я у неё явно не вызывал.

— Ты что, Цветок? Что случилось? — провёл пальцами по её лицу, стирая прозрачные капли.

Она отвела взгляд, а я ощутил во рту мерзкую горечь, словно дёгтя нахлебался. Она проникала в каждую клетку, заполняя меня ядом.

— Какого хрена, Лиль?! — вскочил с кровати, попрощавшись с мыслью о близости. — Я что, тебя насилую, бью, истязаю? Что происходит?

— Ты принуждаешь меня, — она села, потянула на себя одеяло. — Мы договорились после свадьбы, а теперь… — и заплакала в голос, закрыв лицо руками. — А я так не могу… Не могу. У меня принцип. Я хотела подарить тебе себя в брачную ночь…

А меня ярость дикая обуяла. Словно морской волной захлестнуло. Захотелось рвать и метать. И отодрать её, как последнюю девку. Силой. Чтобы орала и просила остановиться. Это уже, наверное, последняя стадия перед тем, как я стану гребаным маньяком-душителем.

— И поэтому сбежала со свадьбы с Вадиком?! Пошла ты со своими принципами, Лиля! Пошла ты на хрен! — вскочил, чувствуя физически, как едет крыша.

Ещё немного и убью эту мерзавку мелкую.

Через полчаса она шмыгала носом и собирала свои вещи, а я стоял у окна в облаке сигаретного дыма и допивал бутылку коньяка поямо из горла.

В душе кошки не скребли. Они уже разодрали своими когтями внутренности до кровавых ошмётков. Алкоголь не помогал, лишь усиливал тоску, что серной кислотой выедала сердце. Я уже загибался без Лильки, а ведь она ещё даже не ушла.

— Ты уверен? — спросила тихо, незаметно оказавшись за моей спиной, а я умолял небо, чтобы не коснулась меня своими руками. Потому что не сдержусь, позволю ей и дальше вить из себя верёвки.

— В чём? — оттягивал неизбежное расставание и ненавидел себя за то малодушие, что вызывает во мне эта девчонка. Как же ты залезла под кожу, маленькая…

— В том, что мы должны расстаться вот так…

— Я ни в чём уже не уверен, Лиль. Но на данный момент так будет лучше. Я устал бегать за тобой, как пацан. Устал от постоянных поджопников. Устал, блядь, отгонять от тебя твоего бывшего и от прочей хуйни тоже устал. Прости меня, малыш. Наверное, я просто не прошёл проверку.

Она громко всхлипнула и заплакала, а я стиснул бутылку, чтобы не повернуться к ней, не схватить за хвост эту лисицу и не выебать, как надо было сделать давно. Лялька, мать твою…

— Ты собралась? — голосу придал твердости и уверенности, но внутри закопошился червяк сомнения. Грёбаная, склизкая тварь, лишающая уверенности в себе и своих действиях. Когда под ногами разверзается земля и ты уже не доверяешь самому себе.

— Да.

А потом вёз её к родителям и боролся с собой, боролся. До кровавых ран и гематом боролся. А она была рядом, такая вся невинная, расстроенная… И тянулась рука успокоить её, вытереть слезы и разложить её сидение…

И только довольная харя её папаши вывела из оцепления. Я вдруг понял, что проиграл. На сухую. Как неудачник.

— Ром? — она держалась за ручку сумки со своими вещами и вроде как пыталась забрать её из моих рук. А я не отпускал. Сжимал всё крепче, изводя себя донельзя, но отпустить не мог. Глядел в прищуренные глазёнки старого урода и представлял, как убиваю его. Медленно и мучительно, как делает это его дочь. Раздирает всего боль, словно выдрали сердце, но я продолжаю дышать, двигаться, думать. И думы мои настолько кровавые, что война таких не видала.

*****

Складывается впечатление, что отец рад всему, что со мной происходит. Тому позору, с которым ему возвращают его дочь. Словно ненужную вещь.

— Явилась? А что случилось? — нет, мне не кажется. Он рад. Только не моему приходу, а моему поражению. И я убираю занесённую над порогом ногу. Рому тоже не стану приглашать… Да он и не зайдёт. Не после всего…

— Ничего. Просто хотела вас увидеть, — ещё теплится надежда, что Державин привёз меня сюда просто помучить. Вот сейчас отомстит за ЗАГС и всё. Вернёмся домой, снова свадьба…

— Да ну? А что с вещичками-то? Неужто женишок выгоняет? — и так ехидно на Рому смотрит.

Папочка… Что же ты делаешь? Зачем творишь это? К чему эта война? Я в очередной раз ошиблась, решив, что родители мне посочувствуют, осознают свои ошибки.

— Нет, папа. Не выгнал. Я сама ушла. А знаешь, почему? Просто он больше мне не верит. Ты можешь радоваться. Тебе удалось нас разлучить. Твоя дочь будет несчастной, разве это не прекрасно? — и, толкнув железную дверь, захлопнула её.

Это больше не мой дом. Не мои родители. Не те родные, любимые, кому в детстве посвящала все свои рисунки, на которых всегда была изображена идеальная семья. Мама, папа, я… И Светочка. Моя родная, идеальная сестрёнка. Копия меня, только более послушная, хорошая и правильная. Мечта родителей.

Уже позже я узнаю, что моя сестрёнка не такая идеальная, как говорили папа с мамой. Я узнаю это в тот день, когда труп моей сестры найдут в наркоманском притоне.

Я буду долго сопротивляться мысли, что это не ошибка, что это правда. Что Светочка действительно закончила жизнь, как бродячая собака под мостом, в старой халабуде, с торчащей из вены иглой. Моя сестра. Моя копия. Вторая я…

И я тогда не знала, как изменятся мои родители. С папиной помощью я выкинула из головы сестру-наркоманку, её смерть и одиночество, которым захлёбывалась потом несколько лет. И никогда не свяжу вместе гибель родного человека с желанием обрести кого-то вместо неё. Кого-то, кто постарше, умнее, кто окружит заботой, когда родным папке с мамочкой стало вдруг наплевать на твою жизнь, потому что они упиваются своим горем, напрочь забыв о втором ребёнке.

Начну взрослеть, искать причины. Думать, что это я стала проблемой папочки и мамули. Ненавидеть себя за эгоизм и неимение совести… Винить свою глупость, моего учителя… Но причиной изначально была не я.

— Куда тебя отвезти? — из воспоминаний, которые осколками врезаются в память меня выдёргивает Рома. Он склоняется к моему лицу, хмурится. На лбу пролегает глубокая морщина.

— К тебе, Ром… Пожалуйста, — шепчу, сжимая своей рукой его длинные пальцы и упираюсь лбом в твердую как скала грудь.

— Нет.

— Ром… — поднимаю взгляд и он тонет в океане равнодушия.

— Прости, Лиль. Давай найдём кого-нибудь из твоих подруг. Все расходы оплачу.

И я понимаю, что осталась одна. Теперь уже точно.

Несколько дней спустя:

— Знаешь, Ром, ты идиот. Столько бегал за девчонкой, чтобы накануне свадьбы выгнать её? Браво. Охуенное фиаско, — Тим затянулся сигаретным дымом, затушил окурок и поднял бокал. — Поздравляю, контуженная ты башка. Теперь на Луну выть будешь.

— Я её не выгонял. Она сама решила уйти. Пусть уж лучше так, чем очередной побег из ЗАГСа.

Я и правда так считал, но всё нутро этому противилось. Потому что сдался. Впервые в жизни спасовал. Отдал свою Ляльку её чокнутому папашке и теперь изводил себя, задыхался, словно с ней ушёл и весь кислород.

— Но ты же любишь её, Ром. Любишь и маешься. Неделю уже одним бухлом завтракаешь. Дела все на меня свалил и упиваешься своим горем, как семиклассница. Где, кстати, твоя Джульетта? Вернулась в дом Капулетти?

— То, чем я занимаюсь не твоё дело. А Джульетта да… К папаше вернулась. Мне назло. Забрала вещи и хлопнула перед носом дверью, — и взгляд ещё, которым наградила меня… До разрыва аорты.

Тимур задумчиво кивнул.

— Так тебе и надо, придурок.

— Спасибо, друг, — усмехнулся ему невесело и, махнув порцию коньяка, понял, что не лезет больше. Да и толку нет никакого. Алкоголь не лечит такие раны. Даже боль не утоляет.