— Молчи, женщина, — посоветовал я.

Рыжее золото на её плечах, на груди — соски торчат наружу, это золото переливается через мои пальцы. Стону, зарываюсь в него лицом. Ловлю Любку за подбородок, целую я. А потом она не замечает, что я уже не удерживаю её лицо — целует меня сама. С удовольствием, надо сказать. А мои руки заняты, я свой ремень расстегиваю, неудобно, учитывая, что Любка на мне сидит. Знал бы — вовсе бы без штанов пришёл, ещё время терять на такую ерунду.

Чуть приподнимаю Любкину попу — нужно место для маневра. Расстегиваю брюки, член буквально вырывается наружу, упирается в её живот, Любка отрывается от моих губ и удивлённо округляет глаза.

— Ты же не думала, что мы только целоваться будем?

Сейчас мне жизненно важно оказаться внутри неё. Я так и не доснял брюк, только ширинку расстегнул, чуть сдвинул в сторону Любкины трусики, и направил член внутрь. Все остальное — потом. Любка замерла, не решаясь опуститься, принимая меня внутрь полностью, тогда я обхватил её за ягодицы, и вынудил сесть, толчком подаваясь навстречу.

Теперь я так глубоко в ней, что даже больно немного. Ей — наверняка. Внутри неё очень тесно, очень жарко и да, мокро. Мы замираем в такой позе, глубоко так, что её лобок прижимается к моему. Потом я начинаю двигаться. Любка обхватывает меня за шею, не стонет, дышит прямо в ухо прерывисто, а я не могу, мне крышу стонет, боюсь кончить прямо сейчас — такого позора я не перенесу.

— Черт, — ругаюсь я. — Неудобно.

Сдвинутые трусики мешают, поза не даёт как следует разогнаться. Поэтому переваливаюсь, снова подминаю Любку под себя. Выходить из неё не хочется ни на одну секунду, даже думал сорвать эти дурацкие трусы, но кожа такая нежная… сделаю больно. Поэтому приходится прерваться и таки их снять, на свои брюки забил, перетерплю. Снова вхожу в неё, глубоко, до упора, начинаю двигаться уже свободно набирая темп. Любкины ноги обвивают мою спину, руки шею. Я одной рукой опираюсь о землю, на ней камешки, колкая трава — плевать, второй изучаю её тело, наконец полностью мою. Ловлю губами её губы, ловлю само её дыхание. Всё это вместе — невероятно.

Раньше я не раз фантазировал на тему — как же Любка кончает? Особенно, когда трахал, словно самоутверждаясь, её подружек. И ни разу не угадал. Она кончала так, что прокусила губу в кровь, причём мою. Поцелуй смешался с кровью, влагалище стиснуло член, Любка выгнулась, прижавшись ко мне грудью, у неё даже ноги свело на мгновение. И да, этого я уже не вынес, меня нахрен разнесло в клочья. О том, что существуют презервативы, что можно хотя бы прервать половой акт я даже не вспомнил. Да у меня сейчас спроси, я бы не вспомнил, как меня зовут.

Упал на Любку, затем перекатился, чтобы сверху лежала — я тяжёлый. Пытаюсь восстановить дыхание, выходит не очень. И солнце жарит, и пить хочется, но я бы так пролежал хоть весь день, честно.

— Земля не остановилась, — удивился я охрипшим голосом. — Слышишь, Люб? Земля на месте.

— Замечательно, — откликнулась она куда-то в моё плечо.

— А гусеницу мы наверное раздавили…

Любка оторвалась от меня, мне даже холодно стало, а день жаркий. Хотела было встать, а потом вдруг вспомнила, что голая, попыталась прикрыться. А может её даже не я смутил, а то что разгар дня, мы в чисто поле и от трактористов нас отделяет один лишь холм. Засуетилась, принялась искать в траве одежду, но я то знатно её раскидал. А мне — только брюки застегнуть, что я и сделал поднявшись. Стою, кругом трава зелёная, в которой Любка рыщет, чуть в стороне, за холмом, бороздят луг два трактора.

— Стесняешься? — поинтересовался я.

— Ни капли. И да — общественное мнение меня нисколько не смущает.

— Отлично, а то меня трактористы увидели, и как раз сюда идут.

Любка взвизгнула, плюхнулась на землю и на четвереньках к найденным джинсам метнулась. Волосы распущены, к идеальной заднице прилип листочек. Мне бы чувствовать себя удовлетворенным, как ни как гештальт закрыт, а мне почему-то грустно.

Глава 15. Люба

Бабушка сказала — грудь колесом. Ещё она сказала — выше нос. И ещё кучу всего мотивирующего. Так я сумела пройти половину улицы. Потом… скукожилась. Все смотрят, даже коровы, честно. Спасибо, Хабаров, удружил. Мне казалось даже шаги по коридору становятся медленнее напротив моей двери. Долго я не выдержала и сбежала в поля прямо пешком. Походила вокруг пепелища и ушла на сенокос. Я не хотела, чтобы меня подвозили, но шагая бесилась, что никто этого не делает.

На сенокосе трактористы. Они тоже смотрят, но из взгляды совершенно иные. В них — не осуждение. В них любопытство. Как же, непогрешимая агрономша могла с пути истинного. Та, которая с десятого класса дружила с одним мальчиком, вышла за него замуж, родила дочку… Та, которая даже не смотрела на других мужчин вдруг стала… как все. И я вижу, что они представляют меня раздетой. Фантазируют, какова я в постели. Они стали гораздо фривольнее в общении, мне даже подмигнули два раза.

Я не знала, куда деваться. Если честно, я на холм ушла реветь. Здесь, в этой части родного колхоза нет реки и леса, здесь холмы, на которых растёт отличное сено, и кустов, чтобы пореветь нет. Поэтому я планировала сделать это за очередным холмом, а вместо этого… переспала с Хабаровым.

— У меня вино есть, — пожал плечами Хабаров, и мне захотелось его убить.

Вино у него есть, а совести нет! Посмотрела на него — на груди синяк, на плече следы моих зубов. Ну куда его ещё калечить, и так от нашего семейства досталось… А сама смотрю на отпечаток своих зубов и в животе горячо-горячо, мысли плавятся, и думаешь вдруг — а может, ещё раз?

— Нет, — твёрдо сказала я. — В деревню отвези.

Что делать в деревне я не знала. Да и вообще — что делать. Без машины я чувствовала себя, как без рук, и как-то вдруг оказалось, что значительную часть моих обязанностей незаметно передали Виталику. Потому что мужик, а я вот нет…

— Там трактора новые привезли, — подал голос Хабаров. — В этом году всего двадцать штук. Распределить нужно бы, а я не знаю кому.

Я была ему благодарна хотя бы за то, что мне нашлось применение. Трактора и правда привезли, они стояли, поблескивая яркими красками, пахнущие маслом и ещё не пропыленные насквозь. Красивые. В каждом — кондиционер. На меня повесили бумаги по их оформлению и приёмке, а в дальнейшем, по распределению, и я провозилась с ними до вечера.

А вечером потянулись мужики. Обходили новенькие трактора вокруг, как я сама недавно, гладили глянцевые бока, цокали языками и головами качали. Машины казались совершенными и от того вдвойне желаемыми.

— А кому? — спросил Павлик.

Павлика я не любила хотя бы за то, что он не любил меня. Он был старше меня на два года, я его ещё со школы хорошо помнила. Там мы с ним нормально общались, а потом как ветром сдуло, после того, как я стала его непосредственной начальницей. От этого ещё обиднее. Я вообще в колхозе была звеном ненужным, но необходимым, парадокс.

— Любовь Яковлевна распределит, — махнул рукой Хабаров и скрылся к каморке, которая тут, на стоянке служила офисом.

О, это был мой личный короткий момент триумфа. Но глаза у общественности блеснули — сразу понятно, почему мне такое важное дело доверили. Я же любовница! Но странным образом мне не очень и обидно, и правда же, переспала с ним. Выходит — правильно сделала.

Несмотря на все наши противоречия трактористы обступили меня толпой и загудели, что трактор им непременно нужен. У кого-то колеса на ходу отваливаются, движок барахлит, стекло разбилось, сцепка ломается бесконечно… Я все это знаю, технике в нашем колхозе много лет.

— Хватит! — крикнула я не выдержав. — Я знаю у кого какой трактор, кто как работает, я сама решу!

Пригнула голову и метнулась за Хабаровым в каморку. Села на колченогую табуретку, делаю вид, что ничего не случилось сегодня днем. Делаю с трудом, ибо вокруг Хабарова вьется молоденькая девушка. Она из фирмы поставщика, где нашли только такую? Небесно синие глаза, розовые губки, грудь третьего размера, светлые волосы… Так и не поверишь, что трактора продаёт.

— Всё, спасибо, — сказал Хабаров. — Документы мы просмотрели, сейчас подпишу.

— Не торопитесь, — улыбнулась голубоглазая мегера ангельского вида. — Я все равно останусь на ночь в вашей гостинице, можете тревожить меня сколько вашей душе угодно.

И ладошку положила Хабарову на плечо, вот же сучка! На меня внимания вообще не обращает. И ради Хабарова определённо готова на жертвы — гостиница наша, одно название. В ней три номера, по пять кроватей в каждом, полное самообслуживание, только тётя Лида пол моет раз в неделю. Там останавливаются командировочные и газовщики, что из города приезжают на несколько дней.

Растопчи её, мысленно прошу Хабарова. Уничтожь. Скажи, что тебе неинтересно, ну, что тебе стоит? В конце концов сексом ты занимался всего несколько часов назад. Но этот гад улыбается мегере и в гостиницу она уезжает в самом приятном расположении духа. А я всех ненавижу.

— Ну, что у нас там по трактористам? Сенокос идёт, скоро уборка начнётся, я тянуть не хочу.

— Я решила. Макаров… — перечисляю фамилии тех, кому новая техника достанется. Критерии у меня простые. Чтобы не пил, работал много и ответственно, и самую капельку — чтобы не бесил меня. А сама про Павлика думаю без остановки. Я его не люблю, он меня тоже. Но… он работает без выходных, потому что его Дашка в декрете второй раз подряд, детям три года и год. А на прошлой неделе вообще простоял из-за поломки, скотником подрабатывал, а там зарплата слезы. И не даёт мне покоя Павлик, а я девятнадцать фамилий уже назвала… — И знаешь ещё, наверное Павел Харитонов пусть будет последним.

Сказала — сразу легче стало. Правильно сделала. Ну и ладно, что дура. А Хабаров просто кивнул, он то не знает, сколько моральных терзаний я за эти минуты пережила. Пометил фамилии галочками и все. Заспешил, наверное, к фифочке торопится.