Не успев приступить к своим новым обязанностям, он узнает, что тесть его в чем-то там разоблачен, с треском снят со своего поста и лежит с инсультом.

Подлая составляющая Вениной натуры, так долго находившая себе приют в его нутре, начинает глодать кишки: что же ты наделал…(непечатное), не мог подождать еще две недели… (непечатное), пока тесть не слетит со своих вершин и ты станешь недосягаемым для него… честной жизни ему захотелось… был бы сейчас министром и кумом королю… тихо развелся бы со своей женой, а любимую сделал бы министершей!.. И в том же духе. Но у Вени было испытанное средство. Сперва оно помогало глушить этот гадкий голос, но —


Глава 5. ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ

Поняв, что приносит боль и мучение любимой женщине своими запоями, и не в силах с ними бороться, Веня уезжает в немилую Сибирь и, не доехав до родных мест с полтыщи верст, вербуется по случаю в геологоразведочную экспедицию разнорабочим — катать круглое и таскать плоское от забора до заката.

Жестокий сухой закон не дает ему съехать с катушек по три-четыре месяца. Потом месяц на Большой земле он отдается той отраде, которую приносит ему горячительная жидкость.

Проскитавшись так года два, дед Бен — опять же по случаю, ступив после очередной вахты на Большую землю и не успев еще прикоснуться к горлышку бутылки с замурованным в ней зеленым змием, — попадает на некое собрание, где выступают некие миссионеры, несущие по всему лицу земли некую благую весть, и уходит оттуда с маленькой синенькой книжицей, крепко зажатой в его трудовой ладони, и с проветренными мозгами (утверждает, что во второй раз в жизни взлетел над землей и услышал ангелов). Тут же, в своем перевалочном общежитии, он пишет письмо любимой, по старому адресу, не зная, где она и что с ней.

Опуская его в ящик, дед Бен говорит Кому-то, Кого еще не очень хорошо знает: «Если Ты есть, принеси это письмо в ее руки, а все написанное мной — вложи в ее сердце. За карьеру я заплатил жизнью — и не только своей, скажи мне, чем я могу заплатить за счастье моих любимых?»

Тем же вечером, раскрыв книжицу наугад, он читает: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Тогда дед Бен открывает первую страницу и читает, читает, читает.


ЭПИЛОГ

Любимая ответила, что любит и ждет. Дед Бен дорабатывает вахту и собирается в дальний путь.


СЧАСТЛИВЫЙ END 3анавес».

В тот вечер Лера прочитала оба Послания, коринфянам, но поняла только про любовь и дала себе слово систематически читать Библию. Для начала она положила ее на кресло рядом с дорожной сумкой и вещами, которые готовила, чтобы взять с собой в Палангу.

* * *

Гарри предложил ехать машиной. У него был почти новый, добротный «форд», который с честью выдержал несколько долгих путешествий. Лера была не против.


Они проехали через Таллин и Ригу, проведя день в каждом из этих красивых городов, в которых Лера прежде не бывала. Она с удовольствием слушала рассказы Гарри об их богатой истории и наслаждалась экзотическими видами.

Иногда он спрашивал ее: «Вы не устали меня слушать?»

Нет, напротив, с ним Лера исполнялась сил и нового интереса к жизни.


На подъезде к Паланге, когда дорога вышла к морю, Гарри остановил машину.

— Я всегда волнуюсь, подъезжая к дому. Притом что я не могу назвать себя сентиментальным… — Он замолчал, но Лера поняла, что он хочет сказать что-то еще, что-то важное. — Можно я закурю?

Она всего несколько раз видела его с сигаретой.

— Конечно.

Гарри затянулся. Он смотрел прямо перед собой, на полосатое серо-сине-бежевое море.

— Каждый раз у меня возникает чувство, что то мое детство… реальное, которое было у меня, оно не мое… Я не знаю, как это объяснить… Что это нечто вроде фильма, виденного мной давным-давно… А мое — это мама и папа, которые любили и лелеяли меня… Что они выйдут навстречу, будут наперебой обнимать, целовать… — Лера услышала в голосе Гарри сдавленные слезы. Он откашлялся. — И что я буду жить в своей комнате, где все осталось так, как было в детстве… А у меня не было такой комнаты в родительском доме. У родителей было по спальне, а я спал и делал уроки внизу, в проходной гостиной… когда не жил у бабушки… Потом они переехали в бабушкин дом и мою комнату в нем ликвидировали…

Лера закрыла лицо и заплакала. Гарри даже испугался.

— Что с вами? Лера… Лера…

Он отстегнул ремни и положил ее голову к себе на плечо. Он гладил ее по волосам и спине и приговаривал:

— Ну не надо… Простите… Я не хотел вас расстроить…

Но от его нежности, от его тихого голоса и теплых больших рук она совсем разошлась. Она рыдала и не могла остановиться, как когда-то в Катькиной комнате.

В последний раз ее обнимали вот такие же крепкие руки, когда ей было двадцать лет. Это папа поздравлял ее с днем рождения. А потом его арестовали и осудили, и больше никогда не довелось ей испытать подобного сладостного чувства нежности и защищенности. И любви.

Ну как родители могут не любить своих детей?.. Этого не может быть! Не может быть!.. Любите, сказал Гарри… Гарик, любите — это единственное, что имеет смысл. Бедный, бедный Гарик. Бедный его отец — этот большой и сильный мужчина, достигший таких вершин… но не знавший ласки матери… нежности женщины — любящей женщины… отдающей, а не требующей…

Когда Лера успокоилась и привела себя в порядок, она спросила:

— А вы не пробовали первым сделать шаг навстречу?

Гарри задумался.

Они брели по песку, оставив машину на дороге.

— Не пробовал… А как вы себе это представляете?

— Ну, я не знаю… Как происходит ваша встреча?

— Мы с отцом пожимаем руки, с матерью приветствуем друг друга словами…

— А вы подойдите и обнимите маму, поцелуйте ее… и папу…

— Да это невозможно! — Он усмехнулся. — Не станете же вы обнимать фонарный столб!..

— Неправда! Они — не фонарный столб! Они — люди! У них есть душа! Ее не может не быть! Как бы глубоко она ни была спрятана! И любовь к вам в них есть!.. — Лера опомнилась и сбавила тон. — Ну попробуйте…

Гарри остановился.

— Меня от одной мысли об этом парализует.

— Вам что — страшно? противно? стыдно? Вас что, поразит током?.. — Лера опять разгорячилась.

— Да у меня руки не поднимутся! Я деревенею…

— Стоп! — Она остановилась напротив Гарри. — Я — ваша мама.

Гарри посмотрел на нее удивленно, понял и улыбнулся. Лера сказала:

— Лаба дена, сынок. — Гарри научил ее нескольким словам и фразам. Она протянула к нему руки.

Гарри засмеялся.

— Ну? — сказала Лера. — Ах да, — спохватилась она и опустила руки, продолжая смотреть на него выжидающе.

— Лаба дена, мамите, — сказал Гарри и двинулся к Лере.

Он не без усилия обнял ее. Его руки и впрямь были деревянными — совсем не такими, как несколько минут назад в машине.

— Плохо, сынок. Ты, видно, меня совсем не любишь… свою мамите.

Гарри сжал объятия — совершенно механически.

— Попробуем по-другому, — сказала Лера, высвободившись и встав в исходную позицию.

— Лаба дена, сынок. — Она обвила шею Гарри и поцеловала в обе щеки.

Он обнял ее в ответ — живыми и нежными руками.

Лера снова высвободилась.

— Четыре с плюсом, — сказала она.

Гарри рассмеялся. Он схватил Леру в охапку и крепко прижал к себе. Лера запищала, а он кружил ее и приговаривал:

— Мамите мано… Мамите моя…

Он опустил ее на песок. Оба были в смятении и не смотрели друг на друга.

Совладав с собой, Лера сказала:

— Если вы сможете повторить, это будет выше всех ваших диссертаций.


Остаток пути они ехали молча. Лера только спросила:

— Они знают о вашем приезде?

Гарри кивнул.

— А…

— Нет, об этом нет.


По тому, как напряглись руки, державшие руль, Лера поняла, что они близки к цели.

Машина остановилась около живой изгороди, в проеме которой виднелась мощеная прямая тропинка, ведущая к большому кирпичному дому.

Гарри пошел первым, Лера за ним. Вероятно, их заметили в окно. Из дому вышли два старых человека. Сухощавые, аккуратно одетые, строгого вида мужчина и женщина. Они остановились у порога. Лица были спокойными и бесстрастными.

Гарри замер в нескольких шагах. Потом решительно подошел к матери и прижал ее к себе, поцеловал. Потом обнял и поцеловал отца. Те не шелохнулись, а на их лицах сквозь маску суровости проступило недоумение. Только приветствия слетели с губ.

Гарри представил Леру:

— Лера. Мой лучший друг. — Потом сказал несколько фраз по-литовски и продолжил, обращаясь к Лере: — Мама — тетя Констанция, папа — дядя Миндаугас.

Они разгрузили машину, Гарри поставил ее в гараж, рядом с новой бордовой «семеркой».

Было около пяти вечера. Мать стала собирать на стол. Лера предложила свою помощь. Гарри указал Лере на сумку с привезенной провизией и велел ее выпотрошить, а сам отправился с отцом на задний двор, как он пояснил после недолгого монолога матери — за свежей зеленью и клубникой.

Мать была молчалива. По-русски она говорила медленно, но довольно чисто. Лера решила быть самой собой и не подстраиваться под царящее в доме настроение. Она живо общалась с родителями Гарри, спрашивала о том, что ее интересовало, рассказывала о том, что приходило в голову по ходу разговора.

За обедом она ловила на себе нежный и благодарный взгляд Гарри и улыбалась ему и остальным. В ее душе был мир. Она уже любила этих суровых стариков, как своих родных.