— Похоже, мы ждем с вами один и тот же рейс, — сказал он.

— И похоже, не дождемся.

— Вы очень огорчены?

— Я?.. Да, — сказала она, прислушалась к себе и, не обнаружив и тени огорчения, засмеялась. — Неужели не заметно?

— Еще как заметно, — улыбнулся мужчина. — Вас не утешит стаканчик чего-нибудь холодного?

— Можно попробовать. Только… — Она повернулась и посмотрела на часы. — Не опоздать бы на следующий экспресс.

— Положитесь на меня.

И она, не задумываясь, положилась.

Они направились к стойке бара.

— Шампанское? — спросил он.

— Боюсь, для шампанского я слишком голодна.

— А как насчет обеда?

— Не люблю вокзальные рестораны.

— А невокзальные?

— М-м-м… — задумалась она. — Давайте выпьем фанты и обсудим варианты… Ой, простите, не хотела… само выскочило… — Она снова стала потирать виски в борьбе с лицевыми судорогами, которые начинали уже озадачивать.

Незнакомец посмотрел на нее понимающе.


Они сидели друг против друга и потягивали пузырящийся ярко-желтый напиток.

Его ставшая совсем темной в сумраке бара рука играла высоким стаканом в испарине, размазывая по пластику стола влажное пятно.

Красивая мужская рука: костистое запястье, покрытое выгоревшей растительностью, набухшие вены, большая ладонь, крупные длинные пальцы. Надежная рука… И наверняка нежная.

От этой мысли внутри словно покачнулось — да так, что боль, возникшая одновременно с догадкой, осталась почти незамеченной.


— Так что насчет обеда?..

Ей нравился его голос. И манера после каждой фразы поджимать губы, словно он боялся произнести что-то лишнее или незначительное.

— Я не слишком назойлив?

— Нет, не слишком… — сказала она, но, осознав двусмысленность своего ответа, прикрыла лицо и безнадежно замотала головой.

— Это поощрение к дальнейшим домогательствам? — улыбнулся он. — Тогда приглашаю вас пообедать. В невокзальный ресторан.

— Дайте мне немного времени на раздумья. — Она глянула на него, словно ища пощады.

— Ну что ж, прекрасно. — И он отпил из стакана, чуть дольше задержав взгляд на ее лице.

Он заметил, как дрогнули ее веки. Он мог предположить все, что угодно.

А она подумала, что так не бывает.


Она опустила взгляд, скользнув по гладко выбритому подбородку, шее… Распахнутый ворот легкой рубашки, глубокая впадина между ключиц. Темная кожа цвета крепкого кофе со сливками… — и с сахаром, добавила бы она — покрыта густо, как и запястья, золотистой шерстью.

Зрелище бередило, вызывая непонятные ощущения: нечто среднее между удивлением и испугом, растерянностью и виной. Ощущения, меньше всего похожие на волнение, возникающее в душе женщины при взгляде на мужчину, всеми своими качествами отвечающего тому единственному образу-эталону, который запечатлен по воле Творца на тайных страницах каждой души — в глубинах подсознания, сказал бы понимающий в таких делах.

Ощущения и вправду были странными. Даже если не говорить о том, что мир для нее уже давно перестал делиться на мужчин и женщин. Для нее мир уже давно просто перестал. Перестал быть. Перестал быть замечаемым.

Вот только жара…


Конечно, он тоже разглядывает ее. Пусть.

Да, не красавица. Разве что волосы — густые и рыжие, до сих пор ни разу не крашенные, да фигура — все еще стройная, спортивная… В свое время интуиция формирующейся женщины подсказала, что красота формы — вещь весьма относительная и, не будучи наполнена содержанием, ничем не примечательней пустоты. Жизненный опыт перевел эту мысль в разряд непреложных истин. Она выбирала содержание.

Да, немолода. Хотя… что такое — молода, не молода? Вчера ей было сто двадцать восемь…

Стоп! Это было еще полчаса назад. А сейчас… сейчас ей не больше двадцати пяти. Что же это все-таки происходит?..

Как бы то ни было, хороший вкус и чувство стиля — категории вневозрастные, и в свои тридцать девять она в полном порядке — от ногтей и до духов.


Ее визави тоже не лыком шит. В смысле вкуса и стиля.

Возможно, эта заслуга принадлежит не ему: ведь мужчина — лицо его женщины. В таком случае его женщине — пять. Можно даже пять с плюсом: так тонко подобрать цвет костюма и рубашки к цвету волос и кожи… и даже глаз!..

Вероятность наличия женщины в жизни данного конкретного мужчины легкой тенью скользнула по ее душе, и та дрогнула.


Тень… Душа…

Для наличия тени необходим свет.

Чтобы дрогнула душа, она должна быть…


Непонятное состояние никак не удавалось ухватить — оно вспархивало, словно бабочка из-под пальцев, вот-вот готовых сомкнуться на чутких крыльях.

Улучи она минутку для раздумий — можно было бы разобраться: и откуда этот беспричинный смех, и почему она, против своего обыкновения, так легко вступила в отношения с незнакомым мужчиной, почему так жадно ловит его скупые слова — только бы услышать этот голос, вглядывается в глаза с легким прищуром, словно укрывающим то, чего не должны видеть другие…

Нет, у нее не хватит терпения дождаться, когда эта мимолетность потеряет, наконец, бдительность.


— Я отлучусь, — сказала она, оставив недопитый стакан.


В большом зеркале она увидела отражение и не сразу поняла, что это она.

Это — она. Такая, какой была когда-то: со смешинкой в глазах, готовая проказничать и дурачиться, только дай волю, обожающая джинсы с майками и развевающиеся волосы…

И тут же почувствовала боль… Нет, скорее эхо ее — отдаленное и глухое. Так болит зашитая врачом и давно зажившая рана, если на нее надавить посильнее: какой-нибудь нерв да остался нарушенным — она помнит, как принималась теребить шрам на разбитом в детстве подбородке, чтобы сосредоточиться.

Отзвук далекой муки поставил все на свои места, чуть затуманив блеск глаз.

Отстегнув заколки, она провела расческой по волосам и вернулась за столик.

Из-под густых бровей улыбались продолговатые зеленые глаза, и ей показалось, что они обрадовались ее возвращению. И еще ей показалось, что она тоже обрадовалась им.


Она допила свою фанту.

— Повторим? — спросил он.

— Боюсь, нам пора — вдруг там очередь.

— Вы про автобус?

— Да.

— Могу я предложить вам место в своей машине?

Она улыбнулась:

— Спасибо.

— Спасибо — да, или спасибо — нет?

Ее веки снова дрогнули, и он снова заметил это.

— Спасибо — да, — сказала она.

И подумала: не слишком ли много совпадений?

— Тогда тронемся? — сказал он.

— Кое-кто, кажется, уже тронулся…

Он улыбнулся:

— Затаримся в дорогу?

— Затаримся.

— Ну что ж, прекрасно. Вам снова лимонную?

— Да… спасибо… то есть — пожалуйста… в смысле, спасибо — да. — Она засмеялась, как смеялась раньше, когда-то давно-давно…

Но ей больше не казалось неприличным быть собой с этим незнакомым мужчиной.


На первом этаже было людно, шумно и совсем жарко.

Они пробирались сквозь толпу и кучи багажа — большая группа растерянно улыбающихся людей, похожих на скандинавов, заполнила пространство у выхода.

Она шла сзади. Он порой оглядывался и подавал ей свободную руку, балансируя другой — с двумя стеклянными бутылками и перекинутым через нее пиджаком.

Приятно было касаться его ладони — большой и крепкой.


В дверях он неожиданно привлек ее к себе. Лицо оказалось прижатым к его шее — она только успела заметить квадратного верзилу с двумя чемоданами на плечах, пролетевшего мимо, не разбирая дороги, и едва не снесшего ей голову.

— Простите, — сказал ее спутник и опустил руку. — Я не слишком напугал вас?

— М-м-м… — Она хотела пошутить: что-нибудь по поводу спасенной им прически, но побоялась, что не совладает с голосом.


Порывистое движение отпечаталось на ней, как на куске сырой глины: рука, обхватившая плечо, ладонь на щеке, напряженные мышцы торса. А запах его парфюма, разогретый теплом кожи, невидимой кисеей пристал к ее лицу и волосам.

Дойдя до стоянки, она вполне оправилась от смятения, а увидев машину, дожидавшуюся их, и вовсе развеселилась:

— Вы подбираете попутчиков в тон своего автомобиля?

Светлая серо-зеленая «семерка» была почти одного цвета с ее легким шелковым костюмом.

— Думаю, отпираться глупо, — сказал он.

Его губы сжались в прямую черту с легким изломом посередине, а за ними, где-то в глубине, прокатился мягкий тихий гром.


В машине было как в банке со сгущенным молоком, из которого решили сделать домашние ириски. Опущенные стекла не принесли перемен — ни малейшего движения в загустевшем воздухе.

— Сейчас выберемся на трассу, станет легче, — сказал он.

— Обещаете?

В ответ он просто улыбнулся.

Ей нравилась его улыбка. Ей нравилась его сдержанность. Ей нравились его голос, его молчание…


Не слишком ли многое ей нравится в нем и не слишком ли сразу?.. Она решила не увлекаться, зная свою натуру, которой или все, или ничего — никаких вторых ролей.

А в данном случае, без сомнения, все первые роли давно и прочно заняты. Не может же такой… красивый? Нет, красавцем не назовешь. Обаятельный? О да! Хотя его скромное обаяние не для среднего вкуса… Так вот, не может же такой приятный во всех отношениях мужчина быть невостребованным…

Может, тут же ответила она сама себе. Может. Чего только не может быть на этом свете — с высоты своего жизненного опыта она имела право на такое заявление.

И все-таки лучше не расслабляться…

О чем?.. о чем это ты?!

Ну и жара…