Не успели они набрать скорость, как уткнулись в хвост длиннющей вереницы автомобилей. Впереди слева — на выезде из аэропорта — на дорожной развязке маневрировали два огромных желтых тягача. Мигая от натуги оранжевыми огнями, они пытались вытащить с откоса красивый, как игрушка, длинный фургон.

Разноцветное железное стадо впереди извергало клубы черного дыма и непрерывный рокот. Пахло бензиновой гарью и плавящимся асфальтом. Казалось, еще совсем немного, и станет нечем дышать…

Она изо всех сил пыталась не упустить в этом адском месиве нить пронзительно-волнующего аромата — смесь прохладной свежести и томной неги — серебристо-канареечную дымку на фоне глубокого хаки…

Надо же, заметила она, окружающий мир вновь обрел едва ли не главную составляющую своей прелести — запахи. А те, как когда-то прежде, рисуют в воображении свои живописные картины.

Если этот мужчина пользуется ароматами с толком, то предназначение данного вполне определенно: лишить бдительности, а потом увлечь… Кого? Ну конечно ту, которую встречал…

А кого он встречал — жену? любовницу?.. Какая она: под стать ему — высокая, стройная… страстная? Или обычная клуша?.. Почему у него такие грустные глаза? Почему у него такие одинокие губы?..

Глупости, какие глупости!..

Какая жара…


Откинув голову на высокую спинку кресла, он наблюдал в окно за происходящим. Широко расставленные колени почти упираются в приборный щиток. На правом лежит рука — большая роскошная кисть, мечта ваятеля, — лежит смирно, но чутко, словно сытый лев на своей законной территории.

Высокий лоб. На висках и над ушами — едва заметная в светлых курчавых волосах седина. На шее пульсирует вена. В такт частому дыханию вздымается рубашка на животе.

Ей хочется смотреть на него, слышать его голос, его сдержанный… скорее — сдерживаемый смех… А как он смеется наедине с любимой?..

Как же давно она сама не смеялась! Как давно она не…

Жара! Какая жара!.. Мысли теряют очертания, едва явившись…


Она прикрыла глаза и вдруг совершенно отчетливо ощутила себя деревом, в самой глубине, в сердцевине которого тронулись после долгой зимы живительные соки: мощными толчками они растекаются по стволу, по ветвям, наполняя каждый капилляр, каждую клетку; кожа-кора, оттаивая, вновь обретает способность ощущать легчайшее прикосновение — руки, воздуха, взгляда…


— Вам нехорошо? — Он тронул ее за руку.

— Нет, напротив. — Она подняла глаза. — Мне удивительно хорошо.

— Звучит жизнеутверждающе.

Она рассмеялась:

— Это мое любимое словечко! — И осеклась. — Я, наверное, кажусь вам… спятившей?

— Вы кажетесь мне очень милой, — сказал он, и его глаза заискрились, будто повернулся вокруг оси калейдоскоп.

Она закрыла лицо и замотала головой:

— Это тоже мое словечко!..

— Приятное начало, — сказал он.

И весьма опасное, подумала она и посмотрела прямо на него.

Он не отвел глаз.

Она вдруг ощутила, как электризуется атмосфера. В висках гулко застучало. В голове поплыло. И жара была уже ни при чем.

Его взгляд блуждал по ее лицу, волосам, рассыпанным на плечах и груди, и, возвращаясь ей в зрачки, приносил новую порцию электричества.

Нужно прекратить, она не вынесет этого напряжения. Или его губы должны целовать ее, а руки — сжимать в объятиях… До боли, до бесчувствия…

Она отвернулась и, безнадежно прикрыв глаза, ожидала взрыва, который вот-вот разнесет в клочья и их машину, и всех этих горемык, застрявших на свою беду вместе с ними в злосчастной пробке…

Раздался нарастающий рокот. Ну вот, началось!..

Но это просто разом заурчали моторы, исторгнув из-под металлических брюх мутную черно-бурую лаву, накрывшую их с головой. Воздух стал похож на расплавленный агат.

Они медленно двинулись в общем потоке.


Красавец фургон с густой паутиной вместо лобового стекла, помятой сбоку кабиной и разорванным тентом стоял на обочине. Тут же пыхтели оба тягача, переводя дух с чувством выполненного долга и вполне гордые собой. Мигали красно-синими огнями букашки с надписями МИЛИЦИЯ и ГАИ, а в стороне явно скучала «скорая помощь». Декорацией к этой совершенно киношной картинке служил пологий откос, покрытый высохшей желтой травой и усыпанный разноцветными банками и коробками.


— Бедолага, — сказала она.

— Бедолага, — повторил он.


Сделав пируэт по развязке, они выехали на прямую как стрела трассу.

Впереди над дорогой, еще довольно высоко, висело разбухшее, похожее на желток солнце. Оно плавилось в им же самим соделанном пекле, но упрямо продолжало изливать на землю немилосердную жару.


Они ехали молча — под шуршание шин и яростный стрекот цикад, врывавшиеся с тугими потоками горячего воздуха в открытые окна.

Напряжение ушло, словно его выдуло встречным ветром, и стало казаться недоразумением. Хотелось болтать и шутить.

Но новый знакомый, похоже, забыл о том, что не один: непринужденно откинувшись в кресле, он легко и уверенно вел машину.

Она поглядывала краем глаза на его руку, лежащую то на рычаге передач, то на руле, на напряженные мышцы ноги, выжимающей педаль акселератора, — что-то очень чувственное было в этом монотонном действе, в этих медлительно-мягких, но властных жестах.

Она отвернулась.


«О чем он думает? Мечтает о встрече, которая отложена на сутки?.. И все же кого он встречал? Увы, не меня…»

Это было немного грустно, и она решила сменить тему.


Здорово вот так ехать и ехать — невесть куда, без конца и цели — вдыхать, словно впервые, запахи окружающего мира: раскаленного солнцем асфальта, пересохшей травы, этот будоражащий аромат незнакомого мужчины…

Стоп! Мы же договорились.

Ехать, не сбавляя скорости, и ощущать кожей — такой живой кожей! — горячий порывистый ветер. Горячий и порывистый, как ласки возлюбленного… Как вот эта большая ладонь…

Нет, она больше не хочет бороться с собой! В конце концов, она такова, какова есть, и больше никакова. Она хочет слышать этот голос, обращенный к ней, смотреть в эти глаза… Взять в свои ладони его усталое лицо и заглянуть в печальные глаза — печальные, даже когда они улыбаются… Что в них: одиночество? боль? и то и другое? Ну же, психолог доморощенный!..

Можно попробовать в стиле папы Хэма: «Если вам повезет и вы заслужите его доверие, то в разговоре он будет смотреть прямо на вас, и тогда вы без труда разглядите в глубине его глаз несколько зарубцевавшихся шрамов на израненной душе…»

Компилятор-самоучка, обозвала она себя тут же, но мимоходом порадовалась стройности и легкости мысли… Неужели эта легкость вернулась?.. навсегда?..


Что же это происходит? Все перемешалось… Она снова живая, вокруг снова жизнь. Но как же тогда быть с тем, что было?.. Нужно разобраться: плохо это или хорошо? хорошо или плохо?..

Скорей бы приехать, поблагодарить и попрощаться. Сейчас она скажет своему спутнику, что пообедать с ним не сможет, извинится и попросит высадить у первой же станции метро… она вспомнила, у нее кое-какие дела… а пообедать… ну, может быть, как-нибудь в следующий раз…

Она повернулась к нему. Он поймал ее взгляд.

Доли секунды хватило, чтобы снова прийти в смятение, потерять почву под ногами и ощутить головокружение…

Это выше ее сил! Скорее бы приехать, поблагодарить, попрощаться…


— Вы что-то хотели сказать?..

— Н-нет… просто…

Скорее приехать и попрощаться!

— Как вы смотрите на короткую водную процедуру перед обедом?

Она удивленно вскинула брови:

— У вас где-то в кустах припрятан душ?

Он засмеялся:

— Не совсем душ.

— Баня?

Он снова засмеялся:

— Небольшой естественный водоем в лесной глуши.

— Заманчиво… — сказала она. — Но я… простите… без купальника.

— Я тоже, простите, без купальника. — Он улыбался. — Но проблема решаема… Соглашайтесь.

Машина сбавила ход, и, словно подталкивая к единственно правильному ответу, жара плотнее стиснула свои душные объятия.

— М-м-м… соглашаюсь.

— Ну что ж, прекрасно.

Они свернули сначала на обочину, а потом на едва заметную дорогу, уходящую в заросли.

Маленькая жестяная коробочка на колесах переваливалась с боку на бок и только что не кряхтела от натуги и обиды. Обступивший лес, сгустившийся воздух и вздыбившаяся кочками земля — все, казалось, противилось бесцеремонному вторжению этого инородного тела с двумя седоками, ставшими одним — враждебным окружающей гармонии — целым.

Подавшись всем корпусом вперед, водитель разглядывал следы полузаросшей колеи.

Она неотрывно смотрела на его напряженную спину, сдерживая себя, чтобы не прикоснуться к ней рукой, лицом… И думала, что, будь он любовником, везущим ее в тайный уединенный приют, она бы сгорала от нетерпения и страсти… Она просто сходила бы с ума…

Нет, пусть бы он был ей братом. Или другом…


— Не боитесь? — спросил он, не оборачиваясь.

— Чего? — Она не сразу поняла. — Здесь водятся медведи?

Он усмехнулся:

— Меня.

— Вас?.. Ну, вы же не злодей!

— А вдруг?

— Вы не похожи на злодея.

— Совсем?

— Вы разочарованы?

— Немного.

— При всем желании не могу вас утешить, не похожи, — сказала она и на миг представила: а что, если?..

Сейчас, когда она снова ощутила в себе жизнь, не хотелось бы с ней расставаться.

«Но что с меня взять? Два серебряных колечка? Пару сотен рублей, что на десятку по-старому не тянут? А может, он маньяк?..»

— И скоро ваш водоем? — спросила она, чтобы не думать о глупостях.