— Мы думаем… — начал Глеб, потом замялся, придвинувшись внезапно еще ближе, я даже охнула от неожиданности, дрогнула, загорелась еще сильнее, — черт! Татьян Викторовна, а, может, ты сначала? А то боюсь я… Мы боимся дураками выглядеть…

— Не боимся. — Веско обронил Давид, тоже наклоняясь через стол еще ближе и гипнотизируя, лишая воли своим черным взглядом, — не пизди. Ты мужик, а не тряпка.

Потом откинулся назад, и я смогла вздохнуть. Давид неодобрительно покачал головой, зло глядя на Глеба, который, по его мнению, вел себя не по-мужски.

— Пиздец. Как ты умудрялся золото брать, не понял я… Наверно, соперники — бабы совсем были…

— Эй, Дава! Не пыли… И ты сам видел моих соперников, так что все знаешь. Надо же выяснить сначала, что она обо всем думает? А то будем, как дураки, а она…

— А она — женщина, — спокойно перебил Давид, не отводя от меня глаз, — она может иметь любое мнение, это ее право. Даже то, которое нам не понравится. А мы, — тут он перевел взгляд на Геба, и я в очередной раз утвердилась в своем мнении, кто главный в их паре, — мы будем решать.

— Да как мы решим, если она… — взвился Глеб, повышая голос, но Давид опять перебил. Спокойно и веско.

— Как мужчины решим.

Я, открыв рот, наблюдала за этой перепалкой, настолько увлекательной, что даже на какое-то мгновение растеряла свою неуверенность и страх. Слишком уж захватывало зрелище. Порывистый, острый Глеб, балансирующий на лезвии, как эквилибрист. И спокойный, основательный Давид. Та стена, которая всегда будет рядом. И закроет. От всего. Их тандем в очередной раз показался мне невозможно сбалансированным, и на минутку стало даже завидно их сплоченности, умению понимать друг друга с полуслова. С полувзгляда.

И я почувствовала их эту общность на собственной шкуре (в очередной раз!), когда они развернулись ко мне и посмотрели в глаза. Синхронно. Внимательно. С ожиданием.

Я испытала потребность что-то сказать, но не могла придумать, что. Дикая какая-то ситуация. Чего они от меня ждут? Каких слов? Да я сама еще ничего не знаю! Вернее знаю, но…

— Таня, — Давид пошевелился, опять наваливаясь на стол, а я перевела взгляд на его мощные предплечья, заросшие черным волосом. Вот никогда не нравились мне волосатые мужчины… А здесь даже в дрожь кинуло, так захотелось дотронуться. Нимфоманка…

Наверно, мои глаза выдали мысли, потому что Давид внезапно оскалился и, выругавшись, перегнулся через стол, прихватывая меня за затылок и вжираясь в губы жадным поцелуем. Глеб, тоже матернувшись, пересел так, чтоб заслонить нас от посторонних взглядов:

— Дава, не сходи с ума, договаривались же…

Его голос звучал где-то на периферии сознания, быстро мутнеющего от жаркого голодного поцелуя. Я оглушенно раскрыла рот, ощущая, как язык настойчиво толкнулся в рот, скользнул по небу, отвоевал пространство бескомпромиссно и жадно. Это… Черт! Это не поцелуй был! Вообще не поцелуй! Это был захват вражеской территории, набег половцев на беззащитный русский город… И я почувствовала, как, застонав обреченно, сдаюсь, открывая ворота для беспрепятственного грабежа и насилия. Что, еще чуть-чуть, и все отдам.

Все, что есть.

Ничего себе не оставлю.

Меня колотило от возбуждения, каждая клетка организма билась в истерике, желая скорее получить долгожданное внимание, энергию, к которой за такое короткое время уже успела привыкнуть, словить свой наркоманский приход.

Руки Глеба под юбкой я ощутила дополнительным ударом тока по нервам. И это было уже чересчур. Передозировка. Взвизгнула в рот захватчика, сдвинула колени, но их тут же насильно развели в стороны, настойчиво добираясь до нижнего белья.

В моей, полностью одурманенной голове неожиданно включился стоп-сигнал, я поняла со всей очевидностью, что меня прямо сейчас поимеют, прямо здесь, в кафе, пусть хоть и не просматривается столик, но все равно это ужас, это кошмар, это дикость полная!

Я вцепилась ногтями в шею Давида, а другой рукой в наглую ладонь Глеба. И от души царапнула одновременно.

Эффект получился интересный.

Давид медленно отпустил меня, успокаиваясь, садясь обратно, не отводя бешеного взгляда от моих истерзанных красных губ. А Глеб, наоборот, придвинулся ближе, жарко задышал в шею и жестко стиснул бедро под подолом платья.

— Вы что творите? — я говорила шепотом, в голове моей звучащим, как крик, переводила обалдевший взгляд с одного на другого, дергала ногой, пытаясь вырвать бедро из цепкой жесткой лапы, — я уйду сейчас отсюда! Слышите? Не смейте!

— Таня… — Глеб тяжело дышал мне в шею, силой удерживая на месте, потому что я уже порывалась встать и уйти как можно быстрее, ладонь его, горячая и твердая каменным обручем лежала на моей ноге, сдавливая. Не до боли, но очень неоднозначно. — Таня, Таня, Таня… Ты сама-то чего творишь? Ты зачем так смотришь? Ты не понимаешь что ли нихрена? Реально не понимаешь?

— Что я должна понимать? — Я прекратила попытки вырваться, откинулась на спинку диванчика, отворачиваясь от Глеба, чтоб, без его жаркого дыхания, запускающего дрожь по всему, и без того еще не пришедшему в себя после наглого и вероломного захвата телу, дыхания, заставляющего кожу покрываться огромными мурашками. — Что вы ведете себя неадекватно? А? Вы звери что ли?

— Мы не звери. Просто ты не понимаешь…

Глеб все твердил и твердил, что я не понимаю, а я приходила в себя, постепенно осознавая весь ужас непроизошедшего, и мучительно стыдясь того, что было. Нет. Если до этого я еще переживала, сомневалась, думала, то вот теперь я решение окончательно приняла. Все. Хватит уже.

Но я не успела озвучить ничего из того, что надумала.

Давид, видно придя в себя, заговорил. Как и в начале беседы, медленно и веско. Так, чтоб слова сразу дошли.

— Таня, я не прав…

Это уж точно!

— Я веду себя не как мужчина, мы себя ведем не как мужчины. Как звери. Ты права. И мы… Поймем, если ты решишь с нами больше не… Разговаривать.

— Эй, эй, эй! — Тут же вскинулся Глеб, давая понять, что не согласен, и показательно настырно сжимая мое бедро под столом.

Давид перевел на него взгляд. Тяжелый, словно камень, что стоит в сказках на развилке трех дорог. Тот самый, однозначный. Когда три пути, и все они не особо шикарные и легкие.

И Глеб замолчал. Скрипнул зубами, убрал медленно и неохотно руку. Но не отсел, продолжая терроризировать меня своей возмутительно волнующей близостью и возбужденным ароматом молодого крепкого тела.

— Таня, — продолжал Давид, и акцент его резал по нервам похлеще вкуса его поцелуя, — мы поймем твое решение. — Глеб сдавленно выругался, — но не примем.

Чтоооо???

Я неверяще уставилась на Давида, и ощутила, совершенно на физическом уровне, как рядом расслабился и усмехнулся Глеб, сверля меня взглядом, в котором зарождалось веселье.

Я не успела задать уточняющий вопрос, принесли заказ. Пришлось какое-то время ждать, пока раскурят кальян, расставят чашки и приборы. Давид затянулся, я опять, несмотря на остроту момента и дикость происходящего, залюбовалась невольно им. Очень ему шел кальян. Смотрелся Давид сейчас нереально горячо, как восточный падишах, молодой, сильный, мощный зверь, отдыхающий от трудов праведных. В гареме, ага. И я, в качестве наложницы, опускаюсь на колени, скромно опустив распутные глаза. И чувствуя на себе повелительный поощряющий, чернущий до жути взгляд… Ай, черт! Опять!

Я закусила губу, с силой щипнула себя за запястье и вернулась в реальность.

У парней кальян немного усмирил нервы, перевел беседу в более спокойное русло.

Глеб вообще откинулся на диванчик, перестав наконец-то меня мучить своей близостью. Прикрыл глаза, выпуская дым.

— Таня, мы с братом… — Продолжил Давид после паузы, — а Глеб — брат мне. Не по крови. По жизни. Так вот, мы с братом так попали в первый раз.

— Попали?

Я не поняла, решила уточнить. Это кто попал? Это они попали? А я? Я???

— Да. Мы…

— Тань, — Глеб, после выразительного переглядывания с другом, перехватил инициативу, — ты же понимаешь, что вопроса с… Женщинами у нас не возникало никогда? Да?

Моя кривая ухмылка сошла за согласие. Ну, само собой, какие могут быть проблемы с женщинами у таких парней…

— Так вот… Мы никогда не думали, что возможно то, что вообще произошло. Для нас это все тоже впервые, как и для тебя, пойми. — Глеб опять подсел ближе, взял за руку, — мы тогда, после клуба… Мы сами охерели.

Ага… Явно, не больше, чем я…

Давид не сводил с нас с Глебом взгляда, дымил кальяном, лицо его было непроницаемо, как у восточного Будды. Но в глазах… Ох, е-мое! В глазах был ад кромешный. Смесь всего на свете. Желания, похоти даже, отчаяния, откровения, и, где-то на самом дне, опасения… Он не был настолько уверен в себе, как хотел предстать передо мной. Он переживал. Что не сможет объяснить, не получится донести мысль. Поэтому и говорил более активный и языкастый Глеб. Но Давид оставался главным. И в этой ситуации тоже. Отдавая инициативу другу, он в любой момент был готов подхватить, исправить, выровнять. Как готовый к прыжку тигр.

— Тань, помнишь в самом начале, когда я… Ну… Поцеловал тебя в кабинете?

Конечно, как не помнить…

— Так вот. Ты мне понравилась. Ну, ты мне сразу понравилась, если честно, а потом все сильнее и сильнее… Ну, ты в курсе… Я тогда, перед этим, с Давой поговорил. И он, оказывается, тоже…

Короче, Дава правильно сказал, мы с ним — братья. Его семья меня приняла, моя семья его приняла. И мы никогда не ссорились из-за женщин. Вкусы разные. Да и не цеплял никто особенно. До тебя.

Мне опять стало жарко. Сухие пальцы Глеба мягко и обманчиво аккуратно скользили по моей ладони, вроде бы успокаивающим релаксирующим движением, а на деле, добиваясь совершенно противоположного эффекта.