Казалось, Кей не умолкала вечность. Но наконец она заявила:

– Думаю, я должна закончить наш разговор. У тебя снова усталый голос. Ты не высыпаешься, милый?

– Более-менее высыпаюсь. Да ты сама знаешь, каково на новом месте.

– А какой там дом? Ты никогда не говорил. Он красивый?

– И да, и нет. Он… он уникальный.- Не желая развивать эту тему, Роуэн поспешно добавил: - Поговорим завтра. Обязательно позвоню тебе.

– Обещаешь?

– Разумеется, - Роуэн буквально задыхайся от ее требовательности, хотя и знал, что так вела бы себя любая влюбленная женщина. Проблема была в нем, а не в ней.

– Я тебя люблю,- сказала Кей. Роуэн старался ответить тем же, но, несмотря на все попытки, произнести эти слова ему не удалось. В конце концов, он отделался вялым:

– Я тоже.

Он знал, что Кей разочарована, но настаивать не будет. Кей никогда не давила на него. Иногда он жалел об этом.

– Ладно,- сдалась она.- Поговорим завтра.

– Спокойной ночи,- пожелал Роуэн.

– Спокойной ночи.

– Кей! - неожиданно для самого себя позвал Роуэн.

– Что?

Роуэн не представлял, что собирается сказать, ему просто не хотелось расставаться с частью того, что еще оставалось надежным знакомым и безопасным в его перевернутом с ног на голову жизни. Ему хотелось слышать, знакомый голос. И в то же время Роуэн понимал, что Кей стала для него чужой. Странно, но Энджелина д'Арси казалась гораздо ближе…

– Приятных снов, - закончил Роуэн и притворился, что не понимает, насколько разочарована Кей.

Позже он съел холодный гамбургер, хотя есть не хотелось. Принял душ, затем сделал то, что ему хотелось сделать с момента прихода домой. Он пошел в гостиную, сел в персиковое с голубым кресло и принялся смотреть на портрет. Шли секунды, минуты, часы. Роуэн думал о том, насколько эта женщина была красива, какой ужасной была ее жизнь, и не мог отделаться от мысли, что они где-то встречались. Он понимал, что уже одержим ею. Это был именно тот род навязчивой идеи, которой с удовольствием занялся бы любой психиатр.

– Беги,- говорил себе Роуэн.- Убирайся из этого дома как можно скорее.- И знал, что не сможет это сделать. Женщина на портрете так смотрела на него… Он вспоминал события минувшей ночи, встречу на лестнице. Помнил, что испытал, когда эта женщина прошла сквозь него.

Нет, он останется. Где-то в глубине души Роуэн сознавал, что сохранил жизнь благодаря Энджелине д'Арси. То, что он должен был сделать, прежде чем «пересечь рубеж», имело мое непосредственное отношение к ней. За это он был готов ручаться жизнью.

Роуэн уснул там же, где сидел. Среди ночи он проснулся, сменил положение и глянул на портрет. В неярком свете лампы ему показалось, что из глаза женщины скользнула слеза. Он решил, что это ему снится.


***

Летом 1880 года в Новом Орлеане было так жарко, что, по уверениям газет, даже дьявол прогуливался с веером и тайком молил Бога об облегчении. И, что еще хуже, из-за недавних дождей город наводнили тысячи, миллионы москитов. Любой должен был выбирать, задыхаться ли ему в закрытых комнатах или то и дело отбиваться от надоедливых кровососов. Сейчас, стоя перед распахнутым окном, Энджелина д'Арси (она предпочитала не упоминать фамилии своего мужа) предпочла общение с москитами. По правде сказать, из-за ужаса, царящего в ее сердце, женщина почти не замечала ни комариных укусов, ни давящей жары.

Она ненавидела ночь - ведь в это время обычно являлся он. Она никогда не упоминала его имени и избегала называть его своим мужем. Если у него не будет имени, если забыть о том, какое место он занимает в ее жизни, ужас станет менее реальным. Эта игра никоим образом не спасала ее от ее страшных игр, но все же хоть чуть-чуть помогала… Она давала шанс сохранить рассудок. Сохранить здравый ум было очень важно для Энджелины.

Она боялась не за себя - Бог на небесах видит, что ей уже безразлично, что будет дальше, а за сестру.

Внизу, во дворе, журчал фонтан. Она могла представить себе ужасных химер, словно стражи охранявших фонтан. Их бормотание звучало издевательски. Всего два года назад, стоя перед освещенным свечами алтарем в маленькой католической церкви в родном Руане и клянясь в любви перед Богом и людьми, Энджелина, одетая в кружево и атлас, думала что чужестранец, столь неожиданно ворвавшийся в ее жизнь, послан ей Богом. Но вскоре она убедилась, что он был посланцем сатаны. Двуликим, словно Янус.

На Энджелину нахлынули воспоминания об их брачной ночи и прочих, последовавших за нею, ночах. Несмотря на жару, ее бил озноб. Энджелина плотнее запахнула свой белый наряд, словно не желая, чтобы от нее ушло это знание, эта боль. Ее сестра не должна знать этого. Никогда! Хлоя не должна узнать, какая цена уплачена за нее. На глаза Энджелины навернулись жгучие слезы, но она не могла позволить себе разрыдаться перед сестрой, и не хотела плакать в его присутствии, чтобы не доставлять ему радости.

– Сестрица?

Тыльной стороной руки Энджелина смахнула единственную предательскую слезинку и, растянув губы в улыбке, обернулась:

– Что, mа petite?

Энджелина никак не могла привыкнуть к внешнему виду своей сестры. Меловая бледность Хлои пугала ее так, что сердце щемило.

Возможно, впечатление бледности усиливала чернота ее волос, которые сейчас были заплетены в косу и обвились на худеньком плече в ушки. В восемнадцать лет Хлоя должна была бы наслаждаться прекрасными днями юности, танцевать, пленяя сердца восторженных поклонников. Вместо этого большую часть времени она проводила в постели. Если же девушка не лежала, то была прикована к креслу или кушетке. Если день выдавался хорошим, для нее расстилали покрывало во дворе. Энджелина никогда не покидала сестру.

– Сегодня вечером ты грустишь,- произнесла девушка. Ее глаза были темно-синими, в отличие от черных глаз сестры. Она полулежала, облокотившись на взбитые подушки.

В тонких руках она держала чашку и блюдечко, на которых вился изысканный рисунок из роз.

– С чего бы мне грустить?- с улыбкой возразила Энджелина и подошла ближе.

Огромную кровать, украшенную затейливо вырезанными херувимами, прикрывал пышный полог из тончайшего светло-розового тюля, призванного служить защитой от москитов. Сейчас он был поднят, и Энджелина присела на край кровати. Взгляд упал на распятие, висевшее над кроватью. Как всегда, его вид подбодрил Энджелину.

– Как тебе мой выигрыш в карты?- Хлоя хитро улыбнулась.

Несмотря на болезнь, Хлоя часто улыбалась. Энджелина знала, какой отваги это требовало. Это служило еще одной причиной, по которой она скрывала свое горе. Как она может быть слабее своей младшей сестренки?

– Да, ты выиграла, но это было нечестно,- заявила Энджелина.- Белки укрыли у меня все козыри.

– Ты всегда так говоришь, когда проигрываешь. Но я не видела никаких белок. А ты Люки?

Молодая служанка со светло-коричневой бархатистой кожей поставила графин с водой на столик у кровати.

– Белок я не видела, мисс Хлоя, но мне пришлось отгонять от своих карт соек,- у негритянки был тихий, приятный голос.

Улыбка исчезла с лица Хлои, не успев появиться. Она протянула служанке чашку и блюдце:

– Я больше не в состоянии пить это. Энджелина взяла питье.

– Ты должна делать это, ma chere,- тихо, но настойчиво произнесла она.- Доктор Форстен говорит, что сердечное лекарство поможет тебе.

– Но я…

– Пей,- приказала Энджелина, поднося чашку к губам сестры.

Хлоя неохотно сделала глоток. Энджелина чувствовала, что ее сердце бьется так же быстро, как сердце Хлои, и, возможно, так же неровно. О, если бы чай из наперстянки мог принести облегчение и ей! Но, увы, чтобы исцелить собственную болезнь ей потребовались бы средства гораздо сильнее. Потребовалось бы чудо. Она была доброй католичкой и верила в чудеса. Каждый день во время мессы она молилась, прося о чуде. Конечно, Бог не мог отвернуться от нее. Несомненно, Он найдет способ освободить ее и Хлою. Энджелина надеялась, что это произойдет как можно скорее. Она не знала, сколько еще продержится.

– Вы выпьете чаи, - сказала Люки, - а я буду расчесывать вам волосы. Вы же знаете, как сладко спится после этого.

– Да,- заворковала Энджелина, обращаясь к сестре,- вот от этого ты точно не откажешься!

Синие глаза Хлои сощурились, в уголке рта показалась улыбка:

– Похоже, это le chantage.

Когда Энджелина услыхала слово шантаж, ее сердце бешено забилось. Ей был известен каждый оттенок, каждый нюанс этого понятия.

– Да,- согласилась она,- но шантаж во имя добра. - И добавила: - Поторопись, не то Люки передумает.

Хлоя одним глотком допила оставшийся чай и поморщилась.

Энджелина соскользнула с кровати. Поставив чашку и блюдце на столик, она обратилась к Люки:

– Я оставлю окно открытым, иначе она просто изжарится,- говоря о жаре, Энджелина почувствовала, как одежда липнет к ее влажной коже. Несмотря на жару и комаров, окна чаще всего оставались открытыми настежь, чтобы Хлое было легче дышать.- Пожалуйста, не забудь опустить полог, не то ее заживо съедят москиты.

– Да, мэм,- согласилась Люки и прихлопнула одно из отвратительных насекомых. - Боже, они такие большие, что могут запросто утащить человека.

– Или украсть у тебя все хорошие карты,- добавила Хлоя. У нее уже слипались глаза.

Энджелина с улыбкой склонилась над сестрой и поцеловала ее в лоб, отчаянно борясь с желанием схватить сестру в объятия и разрыдаться, оплакивая их обеих. Вместо этого она сказала:

– Не забудь помолиться.

– Я никогда не забываю.

– Хорошо. Господь любит преданность.

– Поиграем завтра в карты? - предложила Хлоя.

– Если захочешь,- ответила Энджелина, убирая прилипшие ко лбу сестры пряди волос.- Позвони, если тебе что-нибудь понадобится ночью. Люки придет. Ладно?