Я даже реагировала как животное, пока прислушивалась к каждому звуку и следила за каждым его движением. Я считывала язык тела мужчины и, посредством прикосновений, общалась с ним больше, чем с кем бы то ни было. В основном я обращалась к нему только тогда, когда мне было страшно или что-то нужно. Но за три недели я не задала ему ни единого вопроса по существу.

Мужчина в очередной раз открыл дверь и принес мне еду. Это была первая трапеза с тех пор, как я решила отказаться от одежды. Я задавалась вопросом, оттолкнет ли его мой естественный женский цикл, если он был из тех мужчин, которых это напрягало. Но он проявил безразличие.

Так что я заговорила, ничего не вымаливая и не выпрашивая, в надежде узнать у него нечто более важное. Теперь я не хотела бороться с деградацией личности ради того, чтобы не забыть человеческую речь.

― Может ты ученый? ― мой голос прозвучал странно, когда приобрел нормальную интонацию и громкость, и был совершенно не похож на тот, в котором сквозили паника и слезы.

Мужчина уже почти вышел за дверь, но резко обернулся ко мне с удивленным выражением лица. Мне показалось, словно его расстроило то, что я завела будничный разговор в такое неудачное время.

Это придало мне смелости. За время своего плена я ни разу, даже на чуточку, не вывела его из равновесия. Он был готов ко всем моим выходкам, считая их забавными и предсказуемыми, а теперь я сделала кое-что, что его удивило. Часть меня боялась, что я лишь глубже выкапываю себе могилу, но другая, гораздо более смелая часть меня, надеялась, что я отсрочу свое наказание, если стану ему интересной. Так что я продолжила говорить.

― Ничто из того, что я делаю, не кажется для тебя неожиданным. Так что я подумала, может, ты изучаешь психологию. Я изучала ее в колледже. Изначально, я планировала стать психологом, специализирующимся именно на таких исследованиях... более гуманным способом.

Мужчина слегка вздрогнул и растянул губы в улыбке, которую я никогда прежде у него не видела. Но со мной он не заговорил. И он не оставил меня в одиночестве. А уселся в нескольких футах от меня, наблюдая и выжидая, когда я продолжу.

Я поморщилась от запаха супа и сухарей, которые мой похититель сунул мне под нос. Боже, я снова хотела получать нормальную еду. Я была готова на все ради стейка и печеной картошки. Но все же высыпала сухари в миску и принялась есть. Я хотела прикоснуться к нему, желала, чтобы он прикоснулся ко мне, но знала, что если сдвинусь хоть на дюйм, то он уйдет снова.

― Вместо этого я получила степень и начала писать книги о том, как повысить самооценку. Но ты, вероятно, уже знаешь об этом, ― пауза. ― Почему ты похитил именно меня?

Ответа нет.

― Ты ненавидишь женщин?

Ответа нет.

Я съела еще одну ложку.

― Если ты поговоришь со мной, я сделаю все, что ты захочешь. Я позволю тебе прикоснуться ко мне.

Его взгляд потемнел ― я переступила черту. Мужчина поднялся и направился к двери.

― Подожди. Пожалуйста. Мне жаль. Я больше не буду тебя шантажировать. Я знаю, что у тебя на все есть причины, ладно?

Он повернулся и кивнул мне, а затем уселся у двери. От меня не ускользнуло то, что он увеличил между нами расстояние. Я глубоко вдохнула, а потом съела еще пару ложек супа и запила их водой. Мужчина не ушел, и поэтому я ощутила себя достаточно храброй, чтобы задать те вопросы, которые уже некоторое время крутились у меня в голове. Начавшиеся месячные напомнили мне о биологических факторах, а не только о базовых навыках выживания.

― Ты убьешь меня, если я забеременею?

Ответа не последовало.

Пока я задавала этот вопрос, мой голос слегка дрогнул. Я не плакала, но была к этому близка, сдерживая вот-вот готовые прорваться шлюзы.

― ... я ведь понимаю, что ты не сможешь вот так запросто отвезти меня в больницу. И я не знаю, есть ли у тебя кто-то, кого ты сможешь пригласить сюда... или захочешь ли ты это делать. Пожалуйста, я не хочу умирать. Раньше я принимала таблетки. В моей сумочке есть рецепт. Ты мог бы воспользоваться им...

Он отрицательно покачал головой.

Я съела еще пару ложек и запила их еще большим количеством воды, чтобы попытаться успокоиться и продолжить говорить, не впадая в истерику.

― Нет? Ты хочешь, чтобы я забеременела?

Он снова покачал головой.

― Ты бесплоден?

Боже, я надеялась на это. Это были не те гены, которым хотелось давать продолжение. Мне не нужен был еще один социопат.

Мужчина одарил меня холодным взглядом. Сегодня он больше не собирался отвечать на такие важные вопросы. Но в его глазах, я увидела правдивый ответ и почувствовала облегчение. Одной проблемой меньше.

Я доедала молча, пока он продолжал на меня таращиться. У меня больше не было актуальных вопросов. Я не знала, что еще он мог отнять у меня, но догадывалась, что этот мужчина обязательно что-нибудь придумает, если я надавлю на него слишком сильно. Как бы то не было, я и так не была уверена, что наш разговор не продлит время моего прибывания в этой камере.

Когда я закончила есть, он забрал поднос и пальцами убрал с моего лица волосы. Я наклонилась к нему. Я была готова сделать все, что угодно, лишь бы он вытащил меня отсюда.

Камера была плоха, потому что в ней не было никаких развлечений, но хуже всего казалось осознание того, что плохой была я. Для меня начало иметь значение, что я расстроила своего похитителя. Я отчаянно боролась с желанием угодить ему, но ничего не могла с собой поделать. Понимание того, что он вытворял со мной, не смогло изменить моих чувств, или того, что я хотела, чтобы мужчина ко мне прикоснулся.

― Прошу, уведи меня отсюда, ― прошептал я, когда он провел пальцами по моим волосам, ― пожалуйста.

Я замолчала, и он поцеловал меня. Но когда я попыталась обнять его за шею, мужчина аккуратно сжал мои запястья и, опустив руки вниз, прижал их к моим бокам. Оборвав поцелуй, он снова направился к двери. Я запаниковала.

Я не достигла никакого прогресса. Мой отвлекающий маневр не сработал. Что если он никогда не простит меня за попытку убить его? Что если он никогда не выпустит меня из камеры?

― Нет... прошу, не оставляй меня одну. Я буду твоей шлюхой. Я буду для тебя кем угодно, пожалуйста.

Я услышала, как он ввел код, а затем двинулся к свободе, которой у меня не было. Мужчина обернулся и одарил меня победоносной улыбкой. После чего позволил двери тихо за собой закрыться.

Несколько дней спустя, кровотечение остановилось, но я все еще находилась в камере, отмечая дни. Он снова снабдил меня одеждой и принадлежностями для душа, но я решила оставаться голой. Я не была уверена, считалось ли это непослушанием, но рассчитывала, что в какой-то момент, пока он смотрит на мое голое тело, его самоконтроль даст трещину.

Но даже если это и возбудило мужчину, он взял себя в руки еще до того, как вошел в мою камеру. Он принес мне еду и банные принадлежности, осмотрел меня, но так больше ничего и не сделал.

На седьмой день я ждала того, что все закончится. Я отсидела свой срок, и, разумеется, мне казалось, что мужчина снова ко мне прикоснется. Я бы позволила ему это, после чего была бы вознаграждена и вернулась бы в хорошую комнату. В комнату для хороших девочек. Но наступил седьмой день, а он не приблизился ко мне до самого его окончания.

У меня больше не нашлось смелости заговорить с ним еще раз после того раза. Я слишком боялась нарушить привычный распорядок, ведь не была уверена, что именно для меня считалось проступком. Возможно, разговоры входили в их число.

Я жаждала прикосновений, утешения... ну хоть чего-то. Я сходила с ума, теряла связь с реальностью. Все ощущалось таким далеким, что иногда я не понимала, проснулась ли или все еще сплю. Я молилась, чтобы это оказалось дурным сном, и мечтала проснуться в хорошей комнате. Я перестала думать о побеге, потому что каждая часть меня знала, что это невозможно. Мое подсознание предпочло избавить меня от мучений дотянуться до свисающей морковки, которую я не смогу съесть.

Вместо этого, я просто мечтала о хорошей комнате, на возвращение в которую у меня все еще теплилась надежда. Но шли дни, и я начала сомневаться, что когда-нибудь смогу в нее вернуться. Возможно, то, что я сделала, было настолько ужасным, что он никогда уже не простит мне этого.

Я надеялась, что моя нагота заставит его вернуться ко мне в камеру, потому что похититель не сможет отказаться от того, что считает своим. Но само по себе мое голое тело не бросалось в глаза. В приступе полного отчаяния, я улеглась на спину по центру камеры, чтобы меня было видно с любого ракурса. А потом раздвинула ноги и прикоснулась к себе. Я не знала, были ли камеры со звуком, и не была уверена, стонала ли для него или потому, что ничего не могла с собой поделать.

Прошло больше недели с тех пор, как я последний раз кончила. За то короткое время, что я была в хорошей камере, он столько раз доводил меня до оргазма, что у меня голова шла кругом. И только сейчас, когда я начала себя ласкать, я поняла, насколько сильно скучала по удовольствию, которое он мне доставлял.

Я была на грани своего, возможно, третьего оргазма, когда дверь распахнулась. Все внутри меня буквально требовало, чтобы я остановилась. Чтобы я бежала. И хотя я понятия не имела куда, но инстинкт самосохранения приказывал мне спасаться бегством.

Вместо этого, я смело посмотрела ему в глаза, пока своими пальцами продолжила скользить по киске, вынуждая мужчину хоть как-то отреагировать. Меня не волновало, что это будет. Он мог бы трахнуть меня или избить. Подошло бы любое прикосновение, любое. Но он стоял без движения, впиваясь в меня взглядом своих черных глаз, отказывая мне даже в физическом проявлении гнева.

Мужчина захлопнул дверь с обратной стороны, после чего я остановилась и отползла в угол. Мое сердце забилось, практически выскакивая из груди, а меня окутала легкая дымка страха. Я хотела добиться от него реакции, но теперь испугалась, когда ее получила. Мне не стоило пытаться его контролировать или злить.