Я смирилась с тем, что он никогда меня не отпустит. Он потратил слишком много времени и денег на все это. Я даже не могла себе представить, сколько месяцев он преследовал меня, чтобы узнать, что мне нравится, а что нет. Если бы этот мужчина не забрал меня именно таким способом, как он это сделал, то я бы пришла к выводу, что он ― обычный парень, который пытается впечатлить меня своими подарками. Но я знала, как смешно это звучит.

Он был хищником, а я была его добычей. Независимо от того, как сильно я стала зависеть от него и жаждать его, я не забуду этого. То, что он делал и продолжал делать со мной, было неправильно, но постоянная борьба с этим, основанная на моральной стойкости, была слишком эмоционально изнурительной для меня. Смирение казалось более простым выходом.

Если я хотела сохранить хоть какую-то часть своего разума нетронутой, я должна была повиноваться. Сколько еще раз я смогу вынести заточение в плохой камере и пережить это, прежде чем окончательно сойду с ума и стану лишь оболочкой вместо человека? Хорошая комната рассказала мне все, что я должна была знать. Мне посчастливилось получить подарок, который он мне преподносил. Похититель предлагал мне сохранить чувство собственного достоинства, чтобы не впасть в безумие.

Он не должен был предоставлять мне хорошую спальню, студию, ванную и всю ту роскошь, которая находилась в этой комнате. Здесь не должно было быть окна, и он не должен был кормить меня лучшими блюдами, которые я только пробовала. Он не должен был доставлять мне никакого удовольствия. Я пыталась держаться за реальность, в которой все его действия оставались за гранью нормального, но мне становилось все сложнее видеть их в подобном свете, потому что вся моя нынешняя жизнь была сужена до него и тех вещей, которые он мог заставить меня почувствовать.

В прошлый раз я не успела изучить все книги или компакт-диски. За то короткое время, что я находилась в этой комнате и до того, как попыталась убить его, большую часть своего времени я проводила в студии, принимала ванны с пеной или примеряла одежду. Я просмотрела компакт-диски, обнаружив широкий спектр композиций, которые мне нравились: классика, рок, джаз, кое-какая национальная музыка.

Я не была поклонником зарубежных исполнителей, так что задалась вопросом, нравились ли они ему. И мне стало настолько любопытно, что я запихнула компакт-диск с восточной музыкой в CD-плейер. Она оказалась ритмичной, зажигательной и такой непохожей на то, что я слышала раньше. Ее пульсирующие ритмичные барабанные дроби, казалось, будто проходили сквозь меня.

В этой комнате не было ни телевизора, ни DVD-плеера, ни компьютера. Не было ни фильмов, ни новостей, ни рекламы, ни Интернета. У меня не было никакой связи с внешним миром. Никаких лиц, кроме его, даже на экране. Никаких голосов, кроме звука моего голоса в звенящей тишине.

Я присмотрелась к книгам. Я уже была знакома с полками, которые находились на уровне моих глаз. Они содержали много моих любимых книг, но теперь я решила изучить их более внимательно. В нижнем левом ряду, ближе всего к комоду, почти как бы скрываясь, расположился большой раздел эротики. Около пятидесяти изданий. Все они были одной тематики. Сексуальные извращения. Большинство из них об отношениях Хозяин/раб. Некоторые из них оказались мне знакомы.

«История O», например, была классикой, которую я бы просто не стала перечитывать, учитывая мои текущие обстоятельства. Я даже представить себе не могла, как много из книжных сцен мы собирались воплотить в жизнь. И не была уверена, что хотела бы об этом узнать.

Одно дело, когда это написано на бумаге и представляет собой вымысел, и совсем другое, когда происходит в реальности. Тем не менее, книги все еще стояли на полках, взывая ко мне и соблазняя прочитать, чтобы узнать их эротические тайны.

Я больше не была подростком, хихикающим с фонариком в руках и читающим что-то грязное и запретное. Я была взрослой женщиной, которая жила этим кошмаром, пока какая-то темная часть меня желала оказаться на свободе, но какой у меня был выбор, кроме как погрузиться еще глубже?

Мой взгляд вернулся к столу, к обыкновенному черному блокноту на кольцах, который мог бы использовать студент колледжа. Я знала, что он не был пуст. Он не был простым ежедневником, в который я могла бы записать то, что со мной произошло.

Нет, в блокноте находилась информация. Она была первым откровенным посланием мне, и я боялась узнать его содержание. После нескольких недель прибывания в состоянии, когда мне приходилось считывать невидимые простому глазу сигналы, я боялась убедиться в том, чего он хотел на самом деле.

Боялась увидеть подтверждение тому, как много я уже узнала о нем и как много мне еще предстояло. Но я больше не могла игнорировать ситуацию. Что бы ни было внутри, мне нужно было прочитать это, чтобы подготовиться к тому, что будет дальше.

Я схватила блокнот и достала бутылку воды из мини-холодильника, прежде чем улеглась животом на кровать.

Внутри не оказалось упоминаний о том, почему он похитил меня или как долго планировал удерживать. Хотя, ответ на второй вопрос я знала и так: вечно, или пока я ему не наскучу. Я боялась того, что случится, когда я надоем своему похитителю. Но, несмотря ни на что, я была уверена, что это произойдет весьма не скоро, судя по его маниакальному и дотошному поведению до сих пор. Человек, который планировал в течение нескольких месяцев заполучить рабыню, не мог так быстро наиграться с ней.

Вместо объяснений, в блокноте были прописаны правила и наказания. Некоторые из них, я уже испытала на собственной шкуре, но увидеть их написанными черным по белому, только подтвердило мои подозрения, что у меня больше не будет возможности оправдать себя тем, что я ослушалась его, потому что не знала о последствиях.

Теперь я знала точно, что повиновение позволит мне заполучить его благосклонность и остаться в хорошей комнате, которую я сейчас занимала. Именно это я и планировала делать... и все же, всегда присутствовал страх, что он может отправить меня в плохую камеру просто из прихоти. Но на белоснежных страницах было написано, что он не сделает этого, пока я пытаюсь подчиняться и верю в то, что он сдержит свое слово.

Если я чему и научилась за недели своего плена, так это тому, что за повиновением следовала награда, а за непослушанием ― наказание. Он никогда не набрасывался на меня в гневе. Он всегда все контролировал: и меня, и себя самого. Это заставило меня поверить ему, и что, в конце концов, если я буду следовать правилам, то он не навредит и не убьет меня.

Мастурбация оказалась первым пунктом из его списка. Кончать мне теперь разрешалось только с его помощью и никак иначе. Следующей шла эротика. Мой похититель хотел, чтобы я читала ее, по крайней мере, по одной книге в неделю, но прикасаться к себе мне категорически запрещалось. Если бы я это сделала, то была бы наказана.

Единственный взгляд, брошенный на слова, подтвердил, что наказание осталось прежним. Отправление в плохую камеру за любое нарушение. Где за каждый проступок моя изоляция будет становиться все дольше. И тут не было никакой таблицы, которая соизмеряла бы степень наказания с тяжестью преступления.

Я ожидала, что за попытку убийства, он посадит меня в камеру на более долгий срок, чем если бы я попыталась сбежать. Или того, что попытка побега предполагает под собой более длительное наказание, чем если бы я отказалась выполнять какую-нибудь незначительную его прихоть. Но все они приравнивались к одному.

За отказ следовало такое же наказание, как и за попытку лишить его жизни. В следующий раз это будут три недели, а потом четыре. В конце концов, я могу просто сгинуть в той камере, если не буду ему повиноваться.

В некотором смысле иногда он даровал мне свободу, когда я этого хотела. Все, что мне нужно было для этого сделать ― это отказать ему, и больше бы он меня не тронул. У меня не было бы ничего, кроме безвкусной еды, но я бы избежала прикосновений своего похитителя.

Я знала, что никогда не приму это предложение, потому что свобода, которую он мне предлагал, была именно тем, что я всегда ненавидела. Мой разум был слишком живым и нуждался в стимуляции, чтобы оказаться запертым в клетке навечно.

Крайняя степень наказаний гарантировала то, что я не буду бунтовать. Я уже решила, что сделаю все, что он захочет без лишних вопросов, потому что не желала возвращаться в камеру и больше никогда не хотела снова видеть куриный суп с лапшой и сухари.

У меня не было сомнений, что он претворит свои правила в жизнь. И даже если ожидание покажется ему слишком долгим, он не сократит мое наказание. Он просто убьет меня или возьмет другую рабыню еще до того, как нарушит собственные правила.

У него уже могли быть другие рабы, а я об этом даже не знала. Это объяснило бы ту легкость, с которой он сопротивлялся мне, игнорируя свои такие завышенные сексуальные аппетиты, пока я отбывала наказание.

Весь его дом, похожий на крепость, мог бы быть лагерем для рабов. Эта мысль пробудила во мне раскаленную добела ревность.

Я знала, что подобная реакция была неуместной. Я не должна была ревновать, что кто-то другой назовет его Хозяином и раздвинет для него ноги. Мне должно было быть жаль тех, кого он мог похитить.

Двадцать страниц рукописного текста ― это все, что потребовалось, чтобы рассказать мне о моей дальнейшей жизни. И их нельзя было истолковать неверно. Если он заставит меня кончить, это будет наградой. Если он меня выпорет, это тоже будет наградой.

Любое внимание или физический контакт были наградой, независимо от того, при каких обстоятельствах они могли произойти. Отчасти, видеть, что эти слова написаны так просто и безэмоционально, было жутко. Но я уже все это знала. Я тянулась к нему, когда хлыст жалил мою кожу, и испытывала благодарность, что у меня было хоть что-то, вместо пустоты. Я текла от его нежных прикосновений, когда он промывал и перевязывал раны, которые нанес мне.