Но вчера Минни легла спать со счастливой мыслью, что вот-вот в Хэнкок-Парке начнется другая жизнь. Жизнь без Каролин Беркли.

Она так долго, так мучительно долго ждала этого дня.

И вот Дьюк мертв.

Страшное, нелепое стечение обстоятельств.


В этот момент в кухню влетела Сиена. Она бросилась на мертвое тело, словно обезумевшая, и принялась покрывать поцелуями шею и холодное лицо.

— Он не мог умереть! — как-то по-животному взвизгивала девочка. — Не мог! Не мог!

Хантер, появившийся в кухне в сопровождении слуг, торопливо ухватил ее за плечи и развернул к себе. Он был в трусах и майке, волосы замялись на левую сторону.

— Успокойся, милая, — шептал мальчик. — Успокойся. Давай выйдем на воздух и посидим на травке.

— Нет! — Сиена в бешенстве оттолкнула его руки, словно это были две ядовитые змеи. — Ты что, ничего не понимаешь? — Она с обвинением оглядела присутствующих, от Хантера до Шеймуса и Минни, и даже Кончиту и Антуана, которые в замешательстве топтались у двери. — Никто из вас не любит его так, как я! Вы никогда его не любили!

— Пойди поищи Питера и Лори, — шепнул Шеймус Антуану, который тотчас беззвучно покинул кухню.

Минни сделала шаг к столу, потеснив Хантера. Теперь тело Дьюка лежало на столе между ней и Сиеной. Нелепое, нелепое стечение обстоятельств, вертелось в голове женщины. Абсурдность происходящего никак не укладывалась в ее сознании. Так глупо умереть прямо за завтраком!

Минни отвела взгляд от покойника и посмотрела на внучку.

— Ты же знаешь, что это не так, Сиена, милая. Я любила твоего дедушку. Я очень его любила.

И только сказав эти слова вслух, Минни поняла, что это правда.

— Но не так, как я, — взвизгнула Сиена. — Да и никто не любил его так, как я! А ты! — Она ткнула пальцем в Хантера, словно обвинитель в суде. — Ты вообще не любил его. Не любил ведь, да?

— Хватит, Сиена, — строго сказал Шеймус, отеческим жестом обнимая за плечи задрожавшего мальчика. — Конечно, ты расстроена, и это вполне понятно. Но мы любили Дьюка. Пойми, Хантер только что потерял отца.

Хантер осторожно убрал руку Шеймуса и выпрямился. В нем было почти шесть футов, поэтому он почти на голову возвышался над дворецким.

— Она права, — медленно и очень тихо произнес Хантер. — Я не любил Дьюка. Я не любил его, а он не любил меня.

Повисла напряженная тишина. Никто не попытался оспорить его слова.

— Так, значит, ты рад, что он умер? — спросила Сиена. Неожиданно она перестала плакать.

— Нет. — Хантер печально покачал головой. — Я совсем не рад. Потому что я знаю, что ты любила своего деда. А я люблю тебя.

Словно ураган, девочка бросилась в его объятия, едва не сшибив с ног. Слезы брызнули из ее глаз Ниагарским водопадом. Хантер прижимал подругу к себе, гладя по волосам. Было что-то в его объятии такое, отчего Сиене стало легче.

— Не бросай меня, — пискнула девочка и звучно шмыгнула носом. — Я тоже тебя очень люблю.

— Не брошу, малышка. — Хантер чмокнул теплый затылок. — Обещаю тебе.

Глава 13

Несколько недель после смерти Дьюка Сиена была сама не своя. Она постоянно чувствовала отсутствие деда в доме, где каждая вещь была пронизана его энергетикой.

При этом жизнь в Хэнкок-Парке шла своим чередом. Сиене казалось, что со смертью деда кончилось ее детство, сменившись унылой чередой пустых дней. Все события казались неважными, словно утратившими краски и потускневшими. Разговоры, которые велись домашними, не вызывали у Сиены никаких эмоций, а то, как легко Макмаоны приняли уход Дьюка, казалось несправедливым.

Хуже всего, что Сиене не было в доме занятия. Она была бы рада забыться в учебной суете, но каникулы только начались и представлялись бесконечными.

О смерти Дьюка Макмаона говорили все. Каждое уважающее себя издание, каждый журналист пытался предложить свою версию того, что на самом деле произошло в Хэнкок-Парке. Сиена не могла включить телевизор, чтобы на нее не уставилось улыбающееся лицо деда. Девочка научилась почти не замечать вездесущих папарацци, выскакивающих из-за кустов, чтобы запечатлеть ее мрачное лицо. Они с огромным удовольствием фотографировали Сиену, которая оказалась чрезвычайно фотогеничной. Все эмоции были написаны на ее лице, тогда как остальные Макмаоны вели себя сдержанно и равнодушно. Мордашка Сиены, залитая слезами, повышала рейтинги таблоидов не меньше, чем обсасывание подробностей гибели особ королевской крови.


Как только было обнаружено тело Дьюка, Хэнкок-Парк осадили репортеры. Телевизионные журналисты, представители крупных издательств торчали у ворот, снимая кареты «скорой помощи» и полицейские машины. Над крышей дома постоянно вились вертолеты, оглушительно треща, отлетая подальше и возвращаясь, надеясь сделать фото покойника, лежащего на носилках. Такой снимок мог принести миллионы, даже если изображенный на них Дьюк уже никогда не сможет улыбнуться читателям.

Пит распорядился, чтобы члены семьи и прислуга не покидали дом. Окна занавесили и зажгли искусственный свет. Полиция развесила перед кухней желтую ленту, удивив Сиену, полагавшую, что так делают только в случае с убийством.

Родители девочки и Минни переговаривались только шепотом, потому что по дому постоянно ходили детективы. Лори, вынужденная сохранять постельный режим, впала в шоковое состояние и лежала, глядя в стену. Все взрослые были мрачны и тихи, но, как заметила Сиена, никто из них не был всерьез расстроен случившимся. Никому не было так паршиво, как ей.

Они с Хантером заперлись в старой детской, теперь забитой пистолетами, кассетами, проводами и джойстиками. Они почти не разговаривали, по большей части сидя на диванчике, и играли в игры на приставке. Каждый старался не думать о том, что происходит в районе кухни.

Ровно в пять часов вечера Хантер и Сиена, невзирая на строгий запрет подходить к окну, отдернули штору и выглянули наружу. Пит шел к воротам в сопровождении опухшего от слез Шеймуса и строгого, согласно обстановке, Дэвида Роу. Пит собирался объявить журналистам то, что и без того знал весь мир: Дьюк Макмаон умер от сердечного приступа примерно в семь пятнадцать утра. Похороны и поминальная служба состоятся в ближайшие дни. После этого Питер обратился к папарацци с просьбой оставить семью в покое и не тревожить в столь нелегкое время.

— Анна Вега, «Лос-Анджелес таймс»! — выкрикнула яркая девица в мини-юбке леопардовой расцветки. — Скажите, Пит, где сейчас находится Каролин? Она в курсе того, что произошло?

От пронырливых журналистов не ускользнул тот факт, что машины Каролин под навесом гаража не было. К тому же всем было известно, что эта женщина любит быть в центре внимания, а потому едва ли упустила бы шанс покрасоваться перед камерами.

— Мистер Макмаон не станет комментировать этот вопрос, — твердо сказал Дэвид Роу.

— Пит! Пит! — почти одновременно закричало с полсотни голосов.

Питер развернулся и пошел назад, к дому.

— Пит, это Майк О'Маони из «Геральд»! — сквозь толпу пробирался толстый, потный мужчина. У него был явный бруклинский акцент. — А как ваша мать восприняла смерть мужа? Что она думает по поводу завещания?

Прежде чем Дэвид успел что-то сделать, Шеймус рванулся к воротам, наскочил на нахального журналиста и сбил с ног. Журналисты, которые целый день ждали богатого улова, охнули и торопливо защелкали камерами.

— Ах ты, мерзавец! — кричал Шеймус вне себя от ярости. — Имей хоть каплю уважения к семье погибшего! Или это все, что вы, журналюги, умеете? Вас волнует только завещание и чужие деньги! Чужие сраные деньги! Тело Дьюка еще не остыло, а вы уже слетелись, как стая ворон!

Грузный репортер поднялся с земли и принялся вопить о физическом ущербе и сотне свидетелей, но его крики потонули в громком хохоте. Даже журналистам казалось смешным, что кто-то может иметь претензии к семидесятивосьмилетнему старцу.

Рот Пита дернулся, словно он пытался подавить удовлетворенную усмешку.

— Как вы все, должно быть, понимаете, моя мать слишком раздавлена чудовищной новостью, чтобы думать о завещании. Благодарю вас, мистер О'Маони, что вы так печетесь о нашей семье. — Толпа одобрительно загудела. — Я понимаю, что завещание — предмет неподдельного интереса любого уважающего себя папарацци. — В этот момент Шеймус бросил на толстого репортера ненавидящий взгляд. — Скажем так, я и моя мать не ожидаем от завещания никаких особых сюрпризов.

— А как же Каролин и Хантер? — выкрикнул человек, не удосужившийся назваться. — Как выдумаете, их ждут сюрпризы?

Питер выдержал паузу. Он не желал, чтобы камеры запечатлели его в состоянии волнения.

— Нашей семье нужно готовиться к похоронам. В данный момент я могу думать только об этом и о состоянии моей бедной матери, потрясенной случившимся.

— Ладно, парни, на сегодня все, — заявил Дэвид Роу, подталкивая Пита и Шеймуса к дому. — Дайте семье хоть немного покоя.

С разочарованными лицами толпа стала рассасываться. Блокноты закрывались, камеры выключались, журналисты обменивались комментариями.

— Нет, это возмутительно! — бормотал Шеймус. — Вот так нагло спрашивать о завещании!

Солнечный свет играл на лужайках, отчего трава казалась изумрудной и местами салатовой. Шеймус искоса глянул на Пита. Он знал парня целую жизнь, но тот до сих пор оставался для него загадкой. Дьюк и его сын были словно вода и масло, до такой степени отличались друг от друга. Даже когда Питер был маленьким мальчиком, он не мог найти к отцу должного подхода, хотя и стремился во всем ему угождать. Со временем неудовлетворенность дала начало отчуждению, а затем и глухой ненависти. Шеймус очень любил Дьюка и, будучи с ним почти одногодкой, прекрасно понимал. Но сейчас, шагая в сторону Хэнкок-Парка рядом с Питом, он чувствовал себя чужаком. В душе он не просто недолюбливал Пита, но и презирал этого слабака. Ни рыба ни мясо.