— О чем ты думаешь? — интересовалась я, ведь раньше мы без устали спрашивали так друг друга и давали подробные ответы. Сейчас же этот вопрос действовал на Лео как красная тряпка на быка.

— Ни о чем, — бросал он.

— Как это, ни о чем? — спрашивала я. Это же невозможно — всегда о чем-нибудь да думаешь.

— Вот так, Эллен, ни о чем, — повторял он, а я, похолодев, отмечала, что он опять назвал меня «Эллен», а не ласково — «Элли», как раньше. — Бывает, я просто ни о чем не думаю.

— Ну и ладно, — говорила я по возможности спокойно и решала, что не буду настаивать и приставать, однако по-прежнему прокручивала в мыслях каждый его поступок, каждую фразу, пытаясь разобраться, что случилось. Почему я действую ему на нервы — потому что слишком далека от идеала? Может, он все еще любит свою бывшую девушку — художницу из Израиля? Она на шесть лет старше его (значит, на двенадцать лет старше меня по части опыта) и, наверно, лучше меня в постели. Любит ли он меня так же сильно, как ее когда-то? Или, что важнее, как меня когда-то?

Сначала я задавала эти вопросы себе, потом они начали звучать вслух — чаще, когда мы ссорились или когда я обижалась и разражалась слезами. Я донимала Лео подозрениями, засыпала вопросами, припирала к стенке, затевала беспочвенные споры. Один раз даже обшарила квартиру в отсутствие хозяина, нашла дневник Лео — священную книжечку, под завязку набитую фотографиями и вырезками, — и прочла несколько страниц. Лео обычно не расставался со своим дневником, и каждый раз, когда он что-то записывал туда, я чувствовала прилив нежности. Не следовало мне читать чужой дневник. Нет, ничего криминального я там не обнаружила, но сам поступок оставил по себе сосущую боль и сожаление: я оказалась из «таких» девиц. Мы оказались «такой» парой. Я пыталась выбросить эпизод с дневником из головы, но не смогла. Мысли о том, что я сделала — что он меня вынудил сделать, — были невыносимы, и через несколько дней я сдалась и рассказала об этом Лео. Последовала яростная ссора, в ходе которой он признал, что не готов к серьезным отношениям — ни со мной, ни с кем-либо еще.

— Почему? — убитым голосом спросила я.

— Семья не для меня, — сказал он, небрежно пожимая плечами.

— Но почему, почему? — вопрошала я. Я хотела еще объяснений. Мне всегда было мало.

Со вздохом он пояснил, что женитьба не что иное, как он контракт между двумя сторонами. Люди подписывают контракт, когда не доверяют друг другу.

— Совсем как ты, — ответил он, свалив, таким образом, всю вину на меня.

Я в слезах попросила у него прощения, сказала, что полностью доверяю ему, что не знаю, что на меня нашло. Заявила, что вовсе не нужно на мне жениться. Я просто хочу быть рядом с ним, всегда.

С непроницаемым лицом он отчеканил:

— Мне двадцать девять. Я не хочу даже слышать слово «всегда».

— Хорошо, — безвольно согласилась я, чувствуя подступающую слабость. — Прости меня.

Он кивнул и сказал:

— Ладно, давай просто забудем об этом.

Я кивнула и притворилась успокоенной. Потом мы занялись любовью, и мне удалось убедить себя, что все наладится. Просто в наших отношениях сейчас сложный период и все, что мне нужно, — проявлять терпение и не придираться к Лео по пустякам. Я напомнила себе, что любовь надо беречь и бороться за нее, а это в моих силах. Я так люблю Лео, что моей воли хватит на нас двоих.

А через несколько дней мы окончательно поссорились. На сей раз без драматических деталей, кроме одной: день был особый — новогодняя ночь, канун нового тысячелетия.

— Новогодняя ночь — развлечения для любителей, а я к ним не отношусь, — твердил Лео в ответ на просьбу пойти со мной на вечеринку к Марго.

Разговор повторялся каждую неделю: Марго пригласила меня уже давно, и я обещала быть.

— Ты знаешь, меня раздражает шумиха по поводу миллениума. А уж эти разговоры о грядущем компьютерном сбое — просто идиотизм! Подумаешь, начинается очередной год.

— Пойдем, ну, пожалуйста, — ныла я. — Марго так просила!

— Вот пусть Марго и празднует.

— Я тебя тоже прошу.

— А я тебя прошу — дай мне спокойно посидеть дома.

Я пробовала торговаться:

— Пойдем ненадолго, всего лишь на пару часов. А потом вернемся домой.

— Посмотрим, — сказал он в заключение, что почти всегда означало «нет».

В новогоднюю ночь я продолжала цепляться за соломинку и верить, что Лео придет, решив удивить меня. Представлялся залитый мерцающим светом зал, глаза Лео, расступившаяся толпа и поцелуй ровно в полночь. Точно как в фильме «Когда Гарри встретил Салли». Всю праздничную ночь я не сводила взгляда с часов. Сердце щемило, но надежда не покидала меня вплоть до того момента, когда до наступления нового, 2000 года осталась одна минута. Я стояла в углу одна и слушала ремикс старой песни Принса «1999-й», потом финальный отсчет секунд. Внутри все переворачивалось. Через несколько минут на мне повисла хохочущая Марго с бокалом в руке и восторженно поведала, как она меня любит и как счастливы мы будем в новом тысячелетии. Потом она вернулась к своему парню, а я… Я пошла домой и легла спать, положив телефон рядом, на подушку. Перед сном я, кажется, молилась.

Но Лео не позвонил мне в новогоднюю ночь. Я прождала его звонка все следующее утро и поняла, что не выдержу больше ни одной минуты. Тогда я собралась и поехала к нему на метро. Он был дома — читал газету и смотрел МТВ.

— Ты так и не пришел, — горестно констатировала я свершившийся факт.

— Извини, — сказал он без малейшей вины в голосе, — я хотел пойти, но заснул в половине одиннадцатого.

— Я встретила Новый год совсем одна! — обвиняющим голосом воскликнула я.

— Я тоже, — засмеялся он.

Туг я рассердилась:

— Это не смешно!

Лео ощетинился:

— Я тебе ничего не обещал.

Я сразу же пошла на попятную и села смотреть футбол, прильнув к плечу Лео. Потом он приготовил свое фирменное блюдо — омлет по-гречески, и мы занялись любовью на кушетке. Когда он встал и сказал, что ему надо работать, я опять расстроилась.

— Но ведь сегодня праздник, Новый год, — захныкала я, так что самой стало противно от звука собственного голоса.

— Мне нужно успеть к определенному сроку, — равнодушно сказал он.

Я безнадежно смотрела на него. Голова кружилась — так мне было горько. Наконец я открыла рот и произнесла те самые злосчастные слова.

— У нас с тобой ничего не получается, — бросила я, просто чтобы проверить его реакцию. Эта тактика должна была подстегнуть Лео к действию; по крайней мере, я так считала. — Нам надо расстаться.

Я думала, он возмутится и начнет протестовать или потребует объяснений. Но Лео не раздумывая согласился. Он нежно, почти любовно ответил, что я права, и обнял меня. Облегчение в его голосе чувствовалось безошибочно, и это было гораздо хуже, чем гнев.

Пришлось доигрывать взятую на себя роль до конца. Предложение ведь исходило от меня.

— Пока, Лео! — бодро сказала я.

— Всего тебе хорошего, Эллен. — Лео изобразил печаль.

Я сама отрезала все пути к отступлению. Оглушенная, отвергнутая, я вышла от него и поймала такси, не в силах думать о метро.

Когда я добралась до дому, Марго сидела в общей комнате с журналом на коленях.

— Что с тобой? — встревожилась она.

Я ответила, что не знаю, и, когда она спросила, что случилось, выдавила:

— Мы с Лео расстались.

Можно было бы рассказать обо всем, включая все ужасные подробности, но я против воли ушла в себя, отгородившись от подруги.

— Какой ужас, — сказала она. — Расскажи, как было дело.

Но я только покачала головой:

— Ну, не знаю… Все так сложно.

В тот момент мне все действительно казалось очень сложным и запутанным; наверное, так и бывает при расставаниях. Однако причина расставания бывает очевидна: например, кто-то из двоих разлюбил или просто понял, что любви никогда не испытывал, и тут же пожалел о клятвах и обещаниях. Сейчас мне кажется, что между мной и Лео получилось именно так. Как часто говорила мама, самое простое объяснение — самое правильное. Но тогда я не хотела в это верить.

Как многие девушки в моей ситуации, я надеялась на невозможное: Лео вдруг очнется, увидит, что наделал, и поймет, какое сокровище потерял в моем лице. Он неминуемо обнаружит, что мое место не может занять никто. Я была убеждена, что «никто не сможет любить его так, как я». Я так и твердила сестре и Марго, не понимая, что для мужчин это не аргумент. Да и для женщин тоже.

Хуже того. В голове моей постоянно вертелась дурацкая сентенция: «Если любишь — отпусти». Как-то в старших классах моя сестра написала эти слова на большом листе ваттмана и повесила на видном месте в спальне (после особенно болезненного расставания с очередным бойфрендом). Буквы были огромные, раздражающе-лилового цвета, который почему-то служит для выражения соболезнования, а на заднем плане просматривались заснеженные вершины, и парил орел. Меня плакат откровенно раздражал — какой, интересно, орел добровольно вернется в неволю? «Черт побери, Сюзанна, он твоим никогда и не был», — так и хотелось сказать сестре.

Я отпустила Лео, как орла, и что же? Я свято верила, что он станет исключением из правил. Дикой птицей, которая вернется.

И я ждала, ждала стоически, отчаянно уверяя себя, что мы расстались «только на время». Невероятно, но мои чувства к Лео еще более обострились после разрыва. Если раньше я была им одержима, то теперь я в нем просто тонула. Лео заполнял собой каждую минуту моей жизни. Я превратилась в брошеную женщину: изводила себя, слушая его голос на автоответчике или меланхоличные песни вроде «Наш последний день» Шинед О’Коннор; часами валялась на неубранной кровати; начинала бурно рыдать в самый неподходящий момент и писала Лео длинные письма, которые никогда не отправляла. Но собой я совершенно не занималась, если не считать ритуальных ванн, которые принимала, чтобы поплакать в окружении горящих свечей. Аппетит у меня совершенно пропал; единственное, что я ела, — мороженое, кукурузные чипсы в огромных количествах и донельзя банальные дешевые шоколадки.