Когда Сюзанна рассказывает мне о своих проектах, я ловлю себя на мысли, что тоже хотела бы приносить пользу обществу. Но пока самая большая моя заслуга в том, что я всегда хожу на выборы в ноябре, проявляя при этом даже большую сознательность, чем Энди, — он голосует только на президентских выборах.

Едва я закончила рассказ о Дрейке (не упоминая Лео), как Сюзанна восторженно выпаливает:

— Ого! Да ты везучая!

— Я знаю.

Ужасно хочется рассказать сестре всю историю целиком, ведь не так уж часто мне выпадает удача застать ее в столь благостном настроении. Для разговора по душам я бы наверняка выбрала Сюзанну — не только потому, что она моя сестра, и не потому, что она не расскажет Энди, а потому, что она единственный человек в моей жизни, кто никогда не испытывал неприязни к Лео. Они встретились лишь однажды, и, кажется, перекинулись буквально парой слов, но я сразу поняла: Сюзанна и Лео поладили. Мне всегда казалось, что у них много общего — сходные взгляды на политику, циничное отношение к обыденной жизни, желчный юмор, кажущееся противоречивым поведение — одновременно и эмоциональное, и отстраненное. Когда Лео разбил мне сердце, я была уверена, что Сюзанна изменит свое отношение к нему и встанет на мою сторону. Но сестра не сказала о нем ни одного дурного слова и отнеслась к случившемуся философски, объяснив мне, что каждый хоть раз в жизни должен остаться у разбитого корыта и что, видимо, нам с Лео суждено было расстаться.

— Уж лучше сейчас, чем потом, с тремя детьми.

Хорошо помню, что тогда я с ней не согласилась, и предпочла бы как раз последнее. Мне хотелось иметь с Лео как можно больше общего, даже зная, что за это придется расплачиваться.

Тем не менее, я не спешу рассказывать Сюзанне о Лео, уж очень щекотливая это тема. Не хочется наводить тень на наши отношения с Энди и давать сестре пищу для мрачных рассуждений о том, что хорошее дело браком не назовут. Часто супруги охладевают друг к другу, или кто-то один из них чем-то неудовлетворен, или кто-то изменяет, или, по крайней мере, подумывает об измене. Я не раз слышала об этом от сестры, и все мои возражения, что, к примеру, наши родители были очень счастливы в браке, не очень-то помогали. Сюзанна отвергала все мои аргументы:

— Откуда нам знать, мы ведь тогда были детьми! А если так, что с того? Мама ведь умерла, сама знаешь. Вот и сказке конец!

Марго, которую циничные тирады моей сестры вначале просто ошеломляли, думает, что Сюзанна таким образом просто оправдывает свое неопределенное семейное положение, свой номинальный статус старой девы. Быть может, в этом есть доля правды, но на самом деле установить причинно-следственную связь между отношением моей сестры к браку и ее семейным положением столь же сложно, как найти ответ на вопрос: «Что появилось раньше: курица или яйцо». Ведь если бы Сюзанна была чуть более здравомыслящей и романтичной или попросту выдвинула ультиматум, как делают большинство девушек за двадцать пять в нашем городе, то Винс мигом бы сменил пластинку. Он любит Сюзанну и не желает ее потерять, однако отношение моей сестры к браку дает Винсу повод для отговорок, снимает с него часть вины. Семья и друзья давят на него гораздо сильнее, чем Сюзанна, но она умудряется встревать и в семейные разговоры с репликами вроде: «Вы меня, конечно, извините, тетушка Бетти, но это не ваше дело. Поверьте, мы с Винсом сами как-нибудь разберемся».

Не дав мне даже упомянуть о Лео, Сюзанна внезапно принимает решение и оглушительно восклицает:

— Я еду с тобой!

— Ты это серьезно?

— Вполне.

— Ты что, интересуешься знаменитостями?

В самом деле Сюзанна только притворяется, что жизнь звезд ей до лампочки. В свое время я регулярно заставала ее за кучей таблоидов, среди которых иногда попадался даже «Национал инкуайрер».

— Разумеется, нет. Но ведь Дрейк Уоттерс не обычная звезда. Это же Дрейк! Так что я еду.

— Правда?

— Правда. И вообще я уже целый месяц собираюсь с тобой повидаться, а тут всего и дел-то — сесть на самолет до Лос-Анджелеса.

«Да уж, у Сюзанны с перелетами проблем не бывает, — думаю я. — Наверное, это главное преимущество ее профессии, из-за которого она до сих пор работает в авиакомпании».

— Я буду твоей ассистенткой, даром.

— Журнал «Платформа» предоставит мне внештатного ассистента, — почему-то продолжаю противиться я.

— Ладно, я буду ассистенткой твоего ассистента, подержу эту серебристую круглую штуковину, как уже делала, когда ты тогда фотографировала реку Мононгахелу. Помнишь, в тот отвратительно холодный день. Я тогда еще потеряла перчатку и едва не отморозила руку.

— Помню, — отвечаю я.

Кое-что Сюзанна забыть не позволит.

— А ты-то помнишь, как на следующий день я купила тебе новые перчатки?

— Да-да. Помню, дешевенькие такие.

— Врешь, не дешевенькие, — смеюсь я.

— Сама ты врешь. Ладно, замнем этот вопрос пока и спланируем поездку в Лос-Анджелес.

— Так и быть, приезжай. Только, чур, никаких автографов.

— За кого ты меня принимаешь?

— И впредь никакого нытья об утерянной перчатке!

— Лопни мои глаза, — торжественно клянется Сюзанна.


Через несколько дней Энди уезжает по делам фирмы в Торонто, а я начинаю готовиться к фотосессии: организовываю доставку необходимой аппаратуры, консультируюсь с фоторедактором «Платформы». Арт-директор рассказывает, что в интервью в первую очередь будет обсуждаться общественная деятельность Дрейка, поэтому от меня им нужны «два-три выразительных портрета на естественном фоне».

— У вас будут какие-нибудь особые пожелания? — интересуюсь я, пытаясь скрыть волнение.

— Нет, особых пожеланий нет. Мы ознакомились с вашими работами на сайте, нам очень понравилось. Просто что-то невероятное! В общем, делайте свое дело, все в ваших руках.

Я ощущаю прилив энергии, а тот факт, что кому-то понравились мои фотографии, приводит меня в восторг. Окрыленная похвалой, я интересуюсь, нельзя ли организовать съемки в ресторане, информацию о котором я нашла в Интернете. Судя по всему, заведение находится в двух-трех милях от отеля.

— Это ресторан в стиле ретро, интерьер выдержан в красных тонах, а пол выложен черно-белой шестиугольной плиткой… — Вдруг мне приходит на ум, что дизайн кафе, где мы в последний раз виделись с Лео, был почти такой же. — Красный — официальный цвет движения по борьбе со СПИДом, и фотографии Дрейка на таком фоне будут символизировать его вклад в это движение.

— Отличная идея, — соглашается арт-директор. — Я только договорюсь с агентом Дрейка, и дело в шляпе.

— Вот и славно, — завершаю я разговор, словно не в первый раз обсуждаю подобные вопросы.

Через несколько минут мне вновь звонят из редакции:

— Сообщите, пожалуйста, точный адрес ресторана. Дрейк и его агенты будут там ровно в три. Помните, у него плотный график, так что со съемкой надо поспешить. На все про все максимум полчаса. Успеете?

— Нет проблем. Думаю, все получится, — говорю я как истинный профессионал.

Кладу трубку и перезваниваю Сюзанне — узнать, хочет ли она совершить трансконтинентальный перелет ради двадцати минут присутствия на съемках.

Сестра непоколебима:

— Двадцать минут с великим человеком — это двадцать минут с великим человеком. Ведь, вне всякого сомнения, это самая выдающаяся личность из всех, с кем мне доводилось встречаться.

— Ладно, не говори только об этом старине Винсу.

— Ах, Винс! Он у меня в лучшем случае середнячок, — смеется Сюзанна.

— Ну, по крайней мере он знает свое место.

— Да, в этом мире можно смириться со всем, кроме людей, не знающих своего места.

Я смеюсь и запоминаю очередной блестящий афоризм от Сюзанны, до самого прилета в Лос-Анджелес, не осознавая всей его глубины.




Глава 14

В Лос-Анджелесе полшестого вечера. Я всего час как в городе, но уже успела зарегистрироваться в отеле «Беверли-Уилшир», распаковать вещи и позвонить Сюзанне, которая прилетела чуть раньше.

— Я тут как рыба в воде, гуляю по Родео-драйв, разглядываю витрины — редкостное удовольствие, — говорит сестра саркастически и обещает скоро вернуться. Потом добавляет, что уже изучила окрестные бары, и предлагает мне встретиться в «Бульваре», чтобы что-нибудь выпить.

Отличная идея. Мои таблетки от укачивания явно спасовали перед турбулентностью, в которую попал наш самолет, так что бокал вина оказался бы кстати. В ответ на мои жалобы Сюзанна хихикает и обзывает меня слабачкой. Я кладу трубку и переодеваюсь в то, что, как мне кажется, более уместно в Лос-Анджелесе: темные джинсы, туфли на платформе (они делают меня очень высокой) и довольно простую, но элегантную ярко-зеленую шелковую блузку. Правда, тут я вспоминаю, что забыла захватить лифчик без бретелек, который купила, чтобы носить с этой блузкой. Впрочем, в Калифорнии можно многое себе позволить, да и фигура у меня подходящая, так что я и без бюстгальтера не буду выглядеть дешевкой. Поправляю макияж, накладываю чуть больше теней, чем обычно, и напоследок наношу капельку духов на тыльную сторону ладоней — трюк, которому меня научила Марго еще в колледже.

— Уж если машешь при разговоре руками, как ветряная мельница, так отчего бы не воспользоваться этим — нанеси немного духов на запястья, порадуй собеседников каким-нибудь потрясающим ароматом.

Захожу в лифт, спускаюсь в вестибюль гостиницы и уверенно направляюсь к бару. Интерьер и правда великолепен: современный, элегантный, но довольно уютный, выдержанный в янтарных, золотистых и шоколадных тонах. Разглядываю полки цвета оникса, с многочисленными подсвеченными бутылками, а потом замечаю высокого симпатичного мужчину, одиноко сидящего у стойки бара с бокалом в руке. Этот мужчина очень похож на Лео. Я присматриваюсь внимательнее и с ужасом понимаю, что он не просто похож на Лео, это и есть Лео.