Она пожимает плечами, засовывая парик в большой сундук с надписью «наряды».

— Мне его подарила Бетани.

От ее имени в моей груди разливается тепло. Я смотрю на свою руку, по которой бегут мурашки от бицепса до кончиков пальцев.

— У нее хороший вкус, у этой Бетани.

Эллиот смотрит на меня так, словно понятия не имеет, что я имею в виду. Прочищаю горло и снимаю головной убор, прежде чем бросить его в сундук с платьями.

— Я хотела оставить Джастина, но она сказала, что он устарел.

Я ухмыляюсь, представляя себе, как прошел этот разговор, и жалею, что меня не было рядом, чтобы услышать его. И в самом деле, что все это значит? С каких это пор меня волнует быть включенным в разговор между четырехлеткой и двадцатичетырехлетней женщиной?

Если бы я не был уверен, что мои яйца настроены правильно, я бы побежал в ванную, чтобы убедиться, что они работают исправно. Почему я такой слабак?

Оставляю Эллиот и возвращаюсь за кофе.

— Если ты собираешься идти с нами, тебе, наверное, стоит привести себя в порядок.

Я опираюсь на столешницу.

— Ты же знаешь, что я не могу.

— Почему? Из-за СМИ? Мы поедем в моей машине и спрячем тебя на заднем сиденье. После того, как ты не появился в прошлые выходные, и потому, что тебя видели в Лос-Анджелесе, не думаю, что тебе стоит беспокоиться об этом.

Я делаю глоток кофе.

— Думаешь, Бетани будет там?

Он кивает.

— Уверен, что она там будет.

Я ставлю чашку и хватаю сумку.

— Дай мне пятнадцать минут.


БЕТАНИ


— Доброе утро, добро пожаловать в церковь. — Я вручаю бюллетень женщине, которая проходит мимо, полностью игнорируя меня. — Похоже, тебе бы это не помешало, — бормочу я, а потом проклинаю себя за то, что такая ехидная. — Доброе утро, мистер Льюис. Добро пожаловать в церковь.

Он приветствует меня улыбкой и знакомым запахом нафталина, исходящим от его воскресного костюма.

Я продолжаю приветствовать рано пришедших в церковь, мой желудок скручивается в узел. Не хочу оказаться лицом к лицу с Уайтом и Сюзеттой. Я не стыжусь того, что сказала Уайту вчера — мне нужно было сбросить это с себя, и он должен был услышать это от меня — но я унижена тем, что сделала это публично. Я поклялась никогда больше не ходить в этот «Старбакс». К счастью, они есть почти на каждом углу, так что сегодня утром перед церковью я угостила свое уязвленное самолюбие фраппучино и тыквенным хлебом.

Я как раз расспрашиваю Мистера и Миссис Гейнс об их уик-энде, когда вижу Эшли, бегущую к двери со стороны парковки. То, что она может бегать трусцой в этих туфлях на каблуках, не так удивительно, как то, что её клетчатая мини-юбка и черный свитер — равные части стриптизерши и лучшей воскресной одежды.

— Как она это делает? — шепчу я себе, прежде чем она резко останавливается передо мной.

Ее сильно подведенные глаза широко раскрыты.

— Нам нужно поговорить.

— Я не могу, я ...

Она хватает меня за бицепс и тянет в сторону.

— Послушай меня. — Подруга пыхтит, пытаясь отдышаться, что делает ее бег на каблуках немного менее гламурным. — Сегодня утром я была в сети и искала хэштеги.

— Окей. — Я продолжаю улыбаться и раздавать бюллетени, хотя Эшли пыхтит мне в ухо.

— Я искала...

— Простите, ты Бетани Паркс? — Мужчина с длинными каштановыми волосами и козлиной бородкой берет предложенный мне бюллетень.

— Да.

Я чувствую, как Эшли напрягается рядом со мной.

Свободной рукой он тычет мне в лицо небольшую камеру.

— Это правда, что ты виновата в том, что Джесси Ли бросил музыку?

— Что?

— Ты беременна? Тебе известно о его незаконнорожденных детях?

— Нет, — говорю я и отшатываюсь, когда он прижимается ближе.

— Ты знаешь, что он помолвлен с Кайлой Мур?

Я задыхаюсь и шаркаю назад, надеясь, что расстояние защитит меня от грязных слов, которые он извергает.

— Достаточно. — Эшли затаскивает меня в церковь.

Вместо того, чтобы утащить меня в ванную или в какое-нибудь уединенное место, где я смогу поплакать, она тащит меня в святилище. Сдерживаю слезы, потому что скамьи заполняются, и оркестр занимает свои места. Двое мужчин-помощников видят мужчину, идущего за нами, блокируют его, разворачивают и выводят.

— Стервятники, — шипит Эш, ведя меня к первому ряду, который обычно оставляют пустым по той же причине, что и первый ряд в классах — чтобы держаться подальше от авторитетной фигуры.

Я все еще сжимаю стопку бюллетеней, когда вопросы пронырливого папарацци поселяются в моей голове. Помолвлен? Дети? Это не может быть правдой. Воспоминание о Кайле у двери Джесси вспыхивает перед моим мысленным взором. Закрываю глаза, и мне кажется, что я снова там, наблюдаю, как они выясняют отношения между собой.

Он никогда не влюбится в такую женщину, как я. Не тогда, когда такие женщины, как она, умоляют его о внимании.

— Не могу поверить, насколько безжалостны эти маленькие ублюдки, — говорит Эшли мне в ухо, достаточно громко, чтобы слышали ряды позади нас, как будто она даже не знает, что есть такая вещь, как шепот. — Когда я сегодня утром проверяла новости…

Я смотрю на нее, и то, что она видит на моем лице, заставляет ее замолчать.

— Мне все равно. Что бы ты ни видела, что бы ни читала, ни слышала, ни хотела мне сказать, пожалуйста, не надо.

Она кривит свои идеально-розовые губы.

— Ладно.

Я оборачиваюсь и изо всех сил стараюсь сосредоточиться на музыке, даже с сердцем, бьющимся в горле. Во время второй песни помощники, сопровождавшие папарацци, направляются к боковой двери, ведущей за платформу. Скорее всего, они расскажут Бену, что случилось. Мои щеки пылают, когда я чувствую, что каждый взгляд в комнате направлен на мою голову.

Песня заканчивается, и выходит пастор Лэнгли. Мы с Эшли переглядываемся.

— Что происходит? — спрашивает она.

Я снова перевожу взгляд на платформу, пока Бен шепчет что-то церковному лидеру.

— Понятия не имею.

Он поворачивается лицом к собравшимся и сразу замечает нас с Эшли. Неуверенно улыбается нам, прежде чем обратиться к залу.

— Доброе утро. Я рад, что вы все здесь собрались. Я хотел уделить минутку, чтобы поговорить о некоторых вещах, которые происходили здесь за последние несколько недель. Чтобы избежать сплетен, хотел бы развеять распространяющиеся слухи.

Зал взрывается шепотом, и даже участники группы кажутся такими же смущенными и заинтересованными, как и все мы. Но только не я. Почти уверена, что знаю, о чем он собирается говорить, и мои внутренности кричат, чтобы я бежала.

— Во-первых, для тех из вас, кто интересуется моими отношениями с Джесси Ли, правда в том, что он мой младший брат.

Вздохи и шепот гудят вокруг меня, в то время как мой желудок опускается.

— Джесси живет у меня уже несколько месяцев, и за это время он неожиданно обзавелся здесь несколькими друзьями. — Бен не смотрит в мою сторону, и я ценю это. — Средства массовой информации безжалостно преследуют эту церковь в надежде получить сенсацию о том, почему Джэс здесь. Они преданы своему делу, надо отдать им должное.

Раздается смех, но я чувствую только тошноту.

— Мой брат возвращается в Лос-Анджелес, но перед отъездом ему нужно кое-что сказать. — На этот раз Бен смотрит мне прямо в глаза. — Надеюсь, вы его выслушаете.

— О Боже, о Боже, о Боже мой, — шепчет Эшли.

Я слишком ошеломлена, чтобы отчитать ее за богохульство в церкви — потому что знаю, что это были не молитвы — и вместо этого тупо смотрю вперед. Желчь подступает к моему горлу, когда святилище взрывается аплодисментами.

Не смей блевать, не смей блевать.

Из глубины сцены появляется фигура в черной футболке, синих джинсах и черных ботинках на толстой подошве. Я смотрю на его ноги, потому что не могу заставить себя посмотреть ему в глаза.

Помолвлен. Дети. Интрижки. Разрушенные отношения.

— Говоря словами моего хорошего друга, — гремит его голос из динамиков, — Доброе утро, добро пожаловать в церковь.

Он бренчит на гитаре, и у меня внутри все сжимается от этого звука, того самого, который я слышала каждое утро, когда Джесси писал музыку в комнате Бена. Тот же звук я слышала, когда он играл песню, которую написал.

— Бетани, — говорит Эшли, — ты неважно выглядишь.

Джесси наигрывает еще несколько аккордов.

— Я работал над песней, которую хотел бы сыграть для всех вас.

Опять бренчание.

Мой желудок сжимается.

— Вот дерьмо, — шипит Эш. — Кажется, тебя сейчас…

Хотела бы я сказать, что могу с этим бороться. С тошнотворным спазмом я сгибаюсь пополам и проливаю свой завтрак из «Старбакса» на пол церкви.

— Дерьмо. — Эшли хватает меня за плечи, поднимает со скамьи и ведет по проходу к выходу.

Я опускаю голову, вытираю рот и стараюсь не блевать снова, когда голоса, кажется, сливаются позади меня. Она пинком распахивает двойные двери и тащит меня в сторону ванной. Я добираюсь до первой кабинки, падаю на колени и выпускаю остатки того, что было у меня в желудке.

— Мне так жаль, — говорит Эшли, придерживая мои волосы. — Я должна была вытащить тебя оттуда раньше.

— Нет. — Качаю головой и сплевываю в унитаз. — Я думала, что смогу сдержаться.

— Ну, ты ему показала.

Небольшой взрыв смеха поднимается из моего живота.

— Похоже на то.

Какие бы теплые чувства ни питал ко мне Джесси, я наверняка просто убила их волной тыквенно-фраппучиной блевотины.


ДЖЕССИ


— Просто дай ей немного пространства, — говорит Бен, не сводя с меня глаз, пока Бетани бежит по проходу к двери.