Мои глаза фокусируются на другом конце комнаты. Я моргаю, чтобы рассеять пелену от лихорадки. Стул. На спинку наброшен плед. Узнаю узор сиденья где угодно. Сколько раз этот гребаный узор впивался мне в ладони?

Почему он у моего брата?

Волна ярости сотрясает мое тело, кашляю и сплевываю через край кровати, молясь о том, чтобы пришла смерть.


БЕТАНИ


Автобус останавливается в квартале от дома пастора Лэнгли на Пало-Верде-Роуд. Середина марта, а уже почти девяносто градусов (прим. примерно 33 градуса по Цельсию) в семь утра. Мое плечо мокрое от пота под ремешком сумочки. Я благодарна легкому ветерку, охлаждающему кожу. Каждый год летом в пустыне жарко, как в аду, но я не собираюсь переезжать.

Из-за Уайта.

Нет, не из-за Уайта!

У меня здесь друзья… Ладно, моя единственная подруга. Здесь моя церковь... девяносто процентов прихожан старше меня на двадцать-тридцать лет. Мои родители живут всего в часе езды отсюда. И к тому же, что может быть лучше, чем Сюрпрайз штат Аризона? Даже название забавное. (прим. Surprise (с англ. Сюрприз) город в округе Марикопа, штат Аризона).

По дороге просматриваю страницу Уайта в IG, нажимая на старые фотографии, чтобы увидеть, есть ли какие-либо новые комментарии, но ничего не нахожу. Может быть, он все еще…

Замечаю темно-синий пикап на подъездной дорожке, рядом с микроавтобусом пастора, припаркованным над огромной радугой, нарисованной мелом на бетоне. Засовываю телефон в карман и дважды стучу в дверь, прежде чем замок открывается. Передо мной предстает мужчина со светлыми волосами, которого я никогда раньше не видела.

— Эй, ты, должно быть, няня.

— Бетани. — Я отвечаю на его добродушную улыбку своей собственной.

— Входи. — Он распахивает дверь, его свободная рука крепко сжимает одну из кофейных кружек пастора, на которой написано «Проповедник». — Кофе свежий.

Мужчина проходит мимо меня на кухню, как будто прожил здесь всю свою жизнь, что действительно странно. Я работаю няней у Эллиот уже два года и ни разу не видела в этом доме ни души.

— Прости, но ты…

— О. — Парень протягивает мне руку для рукопожатия. — Я Пит, медбрат.

— Медбрат? — Теперь я замечаю, что Пит одет в светло-синюю униформу — брюки и рубашку. Мой взгляд устремляется в коридор, ведущий к спальням. — С пастором Лэнгли все в порядке?

— С ним все хорошо. — Пит поворачивается к буфету и берет кружку. —Кофе?

— Э-э... конечно.

— Сливки, сахар?

— Да, спасибо.

Эллиот, должно быть, еще спит. Я никогда не была здесь так рано. Обычно, когда я прихожу в девять часов, она уже сидит за столом и ест хлопья.

— Хорошая рубашка. — Пит смотрит на логотип на моей левой груди и задерживает взгляд слишком долго, прежде чем ухмыльнуться мне. — Ты там работаешь?

Нет, тупица, мне просто нравится носить форменную рубашку «Пироги и блины».

— Работаю.

— У меня там есть любимый пирог. — Пит протягивает мне кофе с ухмылкой, которая вызывает румянец на коже. — Французский шелк.

— О, да, — принимаю кофе. — Это один из самых популярных наших пирогов.

Я перехожу в гостиную, чтобы избежать того, что он делает, что ужасно похоже на флирт. Кладу сумочку на диван и замечаю на другом конце подушку и сложенное одеяло. Пит ночует в доме пастора Лэнгли?

Не твое дело, не суй свой нос куда не следует.

Хлопает дверь, и я вздрагиваю, проливая горячий кофе себе на руку. Слизываю его, прежде чем он капает на пол, как раз в тот момент, когда пастор Лэнгли идет по коридору. Его руки в волосах, локти высоко подняты так, что рукава футболки сползают вниз, демонстрируя его внушительные бицепсы. Он смотрит Питу в глаза и хмурится. Какой бы разговор без слов они ни вели, он не кажется позитивным.

Поворачиваюсь к ним спиной, чтобы дать возможность поговорить без свидетелей, но тут слышу чей-то яростный кашель. Резко разворачиваюсь, когда медбрат мчится по коридору. Что, черт возьми, здесь происходит?

— Бетани, привет, — говорит пастор Лэнгли с тяжелым вздохом облегчения.

Ого, он одет в спортивные штаны. Эшли убьет меня, потому что я никак не могу вытащить свой телефон, чтобы сделать снимок.

Пастор опускает руки с головы и указывает на обеденный стол.

— Присядем?

— О, да, конечно. — Торопливо подхожу и не удержавшись, смотрю дальше по коридору.

Пастор берет себе чашку кофе и садится напротив меня. Его коротко подстриженные каштановые волосы в беспорядке, а глаза немного припухли, как будто он отчаянно нуждается в хорошем ночном сне.

— Спасибо, что пришла пораньше. — Он проводит рукой по голове. — Здесь произошли некоторые изменения, и они могут повлиять на твое желание продолжать работать няней Эллиот.

Интересно, имеет ли это какое-то отношение к больному человеку в комнате пастора? Потягиваю кофе, стараясь сохранять спокойствие, хотя это звучит так, будто меня вот-вот уволят. Меня не могут уволить. Мне нужна эта работа.

— Ты слышала о... — Пастор смотрит на меня напряженным взглядом своих зеленых глаз, и мне трудно выдержать его взгляд. — Моем прошлом?

— Гм... не совсем. Я знаю только, что мама Эллиот... — Я позволяю своим словам затихнуть, потому что никому из нас не нужно слышать, как я говорю: «умерла».

— Ясно. — Он хмурится, и я ненавижу его грустный взгляд. — Очень немногие знают, что у меня есть брат, и он... ну, он огромная заноза в заднице.

Я хихикаю, когда пастор говорит: «задница». Серьезно, разве это не круто?

— Мы не особо общались, но несколько дней назад позвонил его менеджер и сказал, что моему младшему брату нужна помощь. Я никак не мог отказать, хотя, между нами говоря, это было заманчиво.

Киваю, боясь сказать что-то не то, но он сказал «менеджер»? Думаю, он имеет в виду не менеджера магазина в синем жилете с золоченым бейджиком. Уверена, что Пит не может быть его братом, они совсем не похожи, а это значит…

— Итак э-э... мой брат остановился у меня. Он живет в моей комнате, потому что очень болен.

Насколько болен? Рак?

— Но... — Пастор морщит лоб, смотря на меня. — Ему становится лучше. С каждым днем он становится все сильнее, и думаю, что пробудет здесь какое-то время. Три месяца, если быть точным.

— Простите, но какое это имеет отношение ко мне?

Пастор тянется к книжной полке слева от себя, и я не замечаю, как напрягаются мышцы его рук. Нет. Нет, совсем не замечаю.

Он кладет передо мной листок бумаги.

— Мне очень неприятно просить тебя об этом. Надеюсь, ты знаешь, что я безоговорочно тебе доверяю, но у больших парней в Лос-Анджелесе есть свои правила, и если ты не подпишешь это, то больше не сможешь быть няней Эллиот, и это будет действительно очень, очень плохо.

Я моргаю, глядя на лист бумаги. Заголовок: название юридической фирмы, напечатанное причудливым шрифтом на вычурной кремовой бумаге. Предмет документа: Соглашение о неразглашении. Я позволяю своему взгляду пробежаться по строчкам адвокатских слов, которых не понимаю.

Затем добираюсь до имени.

Имя, которое я видела на каждом заголовке светской хроники, в каждом развлекательном новостном шоу и на каждой церемонии награждения в истории Голливуда, или, по крайней мере, за последние пять лет.

— Джесси Ли? — Я проглатываю свой рефлекс, и нервно сглатываю. Нервозность всегда вызывала у меня тошноту. Перевожу взгляд на пастора Лэнгли. — Ваш младший брат — Джесси Ли?

Он кивает.

Мой взгляд скользит по коридору в сторону спальни.

— Джесси Ли сейчас здесь? В этом доме? В вашей комнате?

— Так и есть. — Пастор Лэнгли скользит ручкой по столу. — И, если ты все ещё хочешь работать здесь, а я молюсь, чтобы так и было, потому что без твоей помощи я пропаду, мне нужно, чтобы ты подписала контракт. — Он тычет подбородком в документ. — Прости, знаю, что это не приятно, но все произошло так быстро и...

— Все нормально.

Так ли это? Все ли нормально? В двух шагах от того места, где я сижу, находится всемирно известный исполнитель. Джесси Ли, рок-н-ролльный плохиш, не пропускающий ни одной юбки от побережья до побережья, парень, который записал песню, со звуком на заднем плане того, как ублажал себя, пока он... он... ну, до самого конца!

— Если тебе это неприятно, я пойму. Если ты фанатка музыки моего брата, думаю, будет лучше, если ты не подпишешь.

— Я не фанатка. — Ни в коем случае. Я имею в виду, что его музыка не плоха, если вы можете смириться с тем фактом, что он самовлюбленный, потакающий своим желаниям идиот. — Нисколько.

— Я так и думал. — Он ухмыляется, слегка, но этого достаточно, чтобы застрять у меня в зобе.

Почему он решил, что я не поклонница музыки Джесси Ли? Я люблю музыку. Мне нравится любая музыка.

Медбрат-Пит выходит из спальни, тихо закрывая за собой дверь, словно стараясь не разбудить человека внутри. Рубашка спереди мокрая, а в левой руке держит маленькое полотенце. Он смотрит в глаза пастору Лэнгли, но ничего не говорит. Оба мужчины смотрят на меня.

Точно. Я возвращаюсь к чтению документа. Если подпишу это, мне не разрешат никому говорить о том, что вижу в этом доме.

Мне нельзя разговаривать с прессой. Ну да! Кто на такое способен?

Никаких фотографий. Никакого видео. Никаких автографов.

Все нарушения настоящего Договора будут рассматриваться в судебном порядке.

Это просто смешно.

Я царапаю свое имя на пунктирной линии и протягиваю листок через стол. Пастор долго и тяжело выдыхает, и я чувствую, как от него исходит облегчение.

— Все будет хорошо, пастор.

— Пожалуйста, я уже говорил тебе, что ты можешь звать меня Бен.

— Ладно... хорошо.